От запаха йода, спирта и чистого белья в больнице не скрыться ни в одном углу. Он впитывается в маску, в одежду, со временем кажется, что даже твое собственное тело впитало этот аромат, и его не перебить никаким парфюмом.
Предыдущая часть
- Вера Сергеевна, через 15 минут в операционную. Женщина сорока пяти лет, сильные ушибы и рваные раны. Потребуется много крови. Медсестры уже на месте.
Девушка скрылась за дверью. Вера Сергеевна отложила в сторону журнал и надела халат. Срочные вызовы. Ни один день не обходится без спонтанно свалившегося горя. Проработав более 7 лет на должности, Вера была уверена, что и ее собственная смерть ходит за ней невидимой тенью. Только почему-то к ней она более благосклонна.
В ординаторской отдавало прохладой и антисептическими препаратами. На полках густыми слоями лежали медицинские журналы и истории болезней. Места никогда не было достаточно, поэтому некоторые карточки лежали плотным слоем у стены и стола. Стол всегда оккупировали стопки тех же журналов, выписки, и несколько стаканчиков с остывшим кофе. Возле зеркала врач плотнее собрала густую копну кучерявых волос и надела шапочку. Нужно выходить.
- Ее сбила машина, - докладывал врачу по пути молодой стажер, - комбинированные травмы и многочисленные кровотечения. Легкое повреждено от перелома ребра, клапанный пневматоракс. У нас есть еще минут 30, дальше время пойдет в обратную сторону.
В операционной Вера Сергеевна знала каждый дюйм и чувствовала себя здесь более счастливой, нежели в собственном доме. Подойдя к пациенту, она на секунду потеряла ощущение реальности. Можно было утверждать, что судьба коварна, справедливость существует и еще прочее и прочее. Но в голове врача в ту секунду были только многочисленные крики и сигналы «быстрее».
- Приступаем сейчас.
Вернувшись спустя несколько часов в ординаторскую и избежав мелких разговоров с коллегами по поводу своего вида, Вера избавилась от халата, схватила пальто и вышла на улицу. Морозный поток воздуха грубо ударил ее по лицу.
Та ночь была еще холоднее. У нее с собой был только маленький пакетик с очень скромным содержимым – книга сказок, пара школьных учебников, тетрадь и старая игрушка с искусственным снегом внутри. На ней было два слоя одежды, второй был исключительно из мужского арсенала брата. На прощание они впервые после смерти отца обнялись. Даже запах перегара, плотно впитавшийся и в его волосы, и в его одежду, которая была на ней сейчас, не испортили этого чувства. На секунду Вера представила, что все, как прежде. И мачеха не злая. Но в реальности она по сугробам пробиралась к бабушкиному дому в час ночи и точно знала, что уходить она не хотела. Но с каждым днем яма между ней и мачехой разрасталась. Она боялась, что настанет день, когда они обе упадут в эту бездну ненависти и ничего уже нельзя будет исправить.
Бабушка была сначала испугана, увидев на пороге так нелепо одетое дитя в такое время суток, с пакетом, ломящимся от книжек и заплаканными глазами. Но уже спустя какой-нибудь час они обе чувствовали, что все на своих местах.
Веру растили всем подъездом и, даже, двором. Бабулины подруги были рады видеть их вдвоем на прогулках, часто подходили и заводили разговор о том, о сем. Одна добрая бабулечка однажды нашептала Вере на ушко, что она должна стать врачом, тогда никто из ее близких не будет знать бед, и вообще все будет хорошо. Но так не случилось.
Когда Вера была на четвертом курсе, бабушка умерла. Она сообщила брату информацию и дату похорон, попросила, чтобы он пришел с матерью.
Вера часто набирала их домашний номер. Гудки никогда не прекращались, трубка снова возвращалась на телефон в безразличном молчании. На похороны Леша пришел один.
Вера вернулась в ординаторскую. К счастью, все сотрудники вернулись к своим рабочим обязанностям.
Спустя несколько дней Вера Сергеевна получила информацию по состоянию особо-важного пациента. Она проснулась. Пытается говорить. Врачи уверены, что она в бреду, так как утверждает, что постоянно видит перед собой свою дочь. Хотя в карточке черным по белому написано, что у нее есть только сын.
- Она еще, возможно, не отошла от шока. Я хочу ее увидеть. Оценить состояние. – бросила своим коллегам Вера и с карточкой, для достоверности своих слов, вышла из кабинета.
Перед кроватью Вера стояла долго. И молча. Когда глаза больной открылись, Вера не шевельнулась. Сразу она все равно ее не увидит, ее голова плотно зафиксирована, и чтобы она ее увидела, Вере пришлось бы сделать шаг навстречу и стать совсем рядом с ней.
Карие глаза мутно всматривались в потолок, в горле прорывались какие-то звуки. Вера сделала шаг к кровати.
- Это … ты?
Но вопрос не требовал ответа. Это знали обе. В палату вошла медсестра и Вера открыла журнал, направив взгляд на показатели пульса. Медсестра, увидев, что в палате уже есть врач, спросила, нужна ли помочь, и поспешно вышла.
- Прости. Я знаю …
Женщина запнулась. Она могла говорить, но взгляд блуждал с прострации, явно подбирая нужные слова.
- Не стоит. Операция прошла успешно, через 3 месяца можно будет снять гипс, через 5 – свободно ходить.
Вера замолчала. Ее взгляд пересекся с взглядом женщины, причинившей ей боль такого масштаба, что отголоски ран и ноющая боль дают о себе знать по сей день. По щеке ее матери быстро промелькнула слеза. Вера подошла ближе, убрала мокрую дорожку тыльной стороной ладони. Слабо, очень натянуто, улыбнулась.
- Я бы любила тебя, если бы ты позволила.
Женщина подняла глаза к потолку и зажмурила глаза. Все ее тело было неподвижно, но по движению ее губ, бровей и подбородку можно было считать все, что она сейчас чувствует. Подбородок слегка вздрагивал по мере того, насколько сильно она закусывала губу. Вера медленно отвернулась и вышла из кабинета.
Самую большую боль нам доставляют самые близкие люди. Они знают, куда бьют.