– Идите сюда! Посмотрите, что я вам принес! – голос отца был необычайно весел. Первой вышла мама, затем галопом выскочила я и тут же остолбенела.
Папа всегда носил шляпы – это его визитная карточка. В классических черной фетровой шляпе и костюме он мне, десятилетней, казался ужасно представительным. Был без пяти минут июнь, но он все равно не расставался со своим головным убором. Вот и теперь он был при нем, только почему-то не на голове, а в руках. Правая рука лежала на шляпе, а левая придерживала… утиные ноги, весело из-под нее торчавшие, кривые и черные, как маслины.
– Утку припер! – мама всплеснула руками, не то от удивления, не то от восхищения, не то от безуспешных попыток предположить, где отец по дороге с работы, типографии в центре нашего маленького городка, нашел утку.
– Папа, ты что, ее украл? – не могла угомониться и я, продолжая вытянув голову разглядывать по-ковбойски расставленные чешуйчатые лапы.
Отец засмеялся.
– Это не утка, это – чомга! Давайте коробку!
Мама, немного порывшись в кладовой, достала довольно просторную коробку, настелила пару свежих листов местной газеты – благо ничего интересного и значимого в ней последние лет десять не писали – и папа осторожно опустил свою ношу в свежеорганизованный дом и убрал шляпу.
На нас испуганно глядела большая птица с узким, похожим на лезвие обоюдоострого ножа клювом, водянисто-красными, будто ягоды смородины, глазами и двумя игривыми перьевыми хвостиками на маленькой рыжей голове. От испуга она плотно прижала голову к спине, как-то по-лебединому изогнув тонкую белую шею. Я чуть приблизилась, чтобы получше разглядеть отцовскую добычу, на что добыча, широко разинув клюв, зашипела и натутушила черные хвостики и рыжий воротник.
– Сильно не приближайся – она может сделать выпад и клюнуть в лицо. Видишь, какой острый клюв, – предупредил меня папа.
Сказать, что я была в восторге – значит ничего не сказать. Только недавно в одном из детских журналов, которые мне иногда приносил отец, я читала про эту странную птицу, про то, как она «катает» птенцов на своей спине (этот факт восхищал меня больше других), и подолгу рассматривала блеклые фотографии на дешевой журнальной бумаге. И вдруг эта птица, казавшаяся такой экзотической, тут, вживую, прямо перед глазами, недоверчиво глядит на меня из глубины своего убежища.
– Где ж ты ее нашел, охотник? – задала главный вопрос мама.
Выяснилось, что, выйдя из типографии, отец увидел, как большая птица с разгона ударилась о провода телефонной линии и упала прямо на проезжую часть. Подойдя ближе, он разглядел в жертве человеческой цивилизации чомгу и, сняв шляпу, накрыл голову птицы, чтобы она не беспокоилась, когда начнет приходить в себя, и не ранила его самого, после чего поднял свой трофей и гордо прошествовал с ним через весь городок, ловя удивленные взгляды прохожих и шутки пары знакомых, попавшихся на пути.
– Большая поганка, – подытожил отец свой рассказ.
– Да ты домой только поганки и носишь, – мама опустила в коробку чашку с водой и чомга, зашипев, попыталась вцепиться в руку милосердия, но, кажется, еще не совсем пришла в себя и потому промахнулась.
– Пап, а почему поганка? – мне все было интересно, и я смотрела то на птицу, то на отца, то снова на птицу.
– Ее охотники так прозвали, потому что мясо у нее горькое и есть его невозможно. А у нас все, что несъедобно, то плохо. Да и обидно, наверное, – на вид вроде утка, а на вкус… – отец поводил взглядом вокруг, пытаясь подобрать определение, но кажется так ничего и не выдумал.
– Ну и хорошо, – я в этот момент была рада за всех поганок на свете. – Зато их стрелять никто не будет.
Но меня обломала мама:
– Да этим «охотникам» все равно, что стрелять: не будет уток – будут охотиться на поганок, не будет поганок – по лягушкам будут палить, – голодные ведь.
Я печально поглядела на чомгу, явно не понимавшую, что ее очень жалеют, и продолжавшую держаться в боевой готовности – клювом кверху.
– А, все-таки, какая она красивая! – ни к селу, ни к городу выпалила я, все ближе и ближе наклоняя голову к коробке в попытке получше разглядеть столь редкий артефакт. Чомга заметила внимательным красным глазом вражеское поползновение и, резко повернув голову в мою сторону, снова зашипела.
– Красивая, только ноги колесом, – снова встряла мама.
– Ну и что! В воде ног не видно, – отстояла я оскорбленное самолюбие птицы, если, конечно, оно у нее было.
На следующий день мы торжественно отправились выпускать нашу птицу-небылицу на волю. За городком находилось несколько искусственных котлованов, где частенько наперегонки с пластиковыми бутылками плавали дикие утки, лысухи и речные чайки, а иногда туда заглядывали мартыны и даже цапли. Коробку просилась нести я – мне не доверили, но я все равно в радостном предвкушении скакала вокруг отца, обнимавшего драгоценную ношу.
Мы подошли к берегу самого большого котлована, отец осторожно перевернул на бок и открыл коробку. Чомга не мешкая рванула в воду и, когда почувствовала глубину, нырнула – только круги пошли по прежде спокойной водной глади. И вот не прошло и минуты, как она показалась уже на самой середине и поплыла, приняв гордый и независимый вид.
"Спасибо" она нам, конечно, не сказала, но мы и не ждали – просто с улыбками смотрели на рассекающую зеркальную поверхность воды такую чудную птицу – лебедя с утиными лапами. Как все-таки обманчиво первое впечатление.
Вот так и с человеком: бывает смотришь и видишь только утиные лапы, только по ним и судишь.
Если вам понравился рассказ, поставьте ему лайк. И не забывайте подписываться!