Взрыв. Еще один. Когда они рядом, их не просто слышишь – чувствуешь. И сейчас я чувствовала. «Ноги или глаза? Ноги или глаза?» Я пыталась выбрать, что мне важнее, как будто я могла повлиять на будущее.
Я чувствовала, что мои ступни торчат из-за высокого крыльца. И любой осколок, долетевший до ног, оставит меня без возможности передвигаться. Быть прикованной к инвалидной коляске до конца жизни. Этого я боялась больше всего. Нет, наверное, не больше, чем потерять зрение. Поэтому сейчас, зажмурив глаза, я пыталась заключить сделку сама с собой – что мне важнее – ноги или зрение. Страх лишает возможности мыслить здраво, иначе вместо этого хаоса в голове там наверняка бы родилась идея, как подтянуть к себе ноги, придавленные чем-то тяжелым.
Взрыв. Еще один. Когда они рядом, их не просто слышишь – чувствуешь. И сейчас я чувствовала. Что-то посыпалось сверху. Как будто песок или штукатурка. Это что-то попало мне в рот – при обстреле его надо держать открытым, чтобы взрывная волна не повредила барабанные перепонки. Захотелось кашлять, но я не решалась. Как будто осколки снарядов услышат мой кашель и найдут меня….
Этот день начался еще вчера
Я сидела в «Легенде» - кафе, которое облюбовали все военкоры, работающие в Донецке. При этом никто не понимал, почему. Еду приходилось ждать долго. Столики – протирать самим. Зато как-то спокойнее становилось, когда увидишь где-нибудь в уголке коллегу, стучащего по клавиатуре ноутбука. Здесь даже незнакомые люди становились какими-то родными.
Помню, я была в короткой джинсовой юбке. Заказала свежевыжатый сок. Как будто и не на войне. Иногда цепляешься за атрибуты привычной мирной жизни. Так спокойнее.
Настроения не было уже несколько дней. А после очередного разговора с редактором так вообще хотелось разреветься. «Ищи эксклюзив!» - «Где я тебе его найду?», - я мысленно спорила с редактором. Было обидно, что начальство не ценит, как ты выкладываешься по максимуму, требуя всё больше и больше. Еще обиднее было от того, что ничего эксклюзивного я уже давно не могла найти. «Неужели я плохой корреспондент?». Эта мысль задевала.
Я сидела за столиком у входа. Читала новости на смартфоне, пытаясь найти хоть что-то, тянущее на эксклюзив. Боковым зрением невольно отмечала, кто зашел. Проводила взглядом компанию людей в форме и снова опустила глаза в монитор. Но сиплый голос одного из них не давал мне сосредоточиться. Он напоминал мне персонажа из какого-то фильма. А еще этот донбасский выговор – «г» звучал так ужасно, будто специально привлекал моё внимание.
Довольно скоро компания прошла мимо меня снова, уже направляясь к выходу...
- Шо такая грустная? - прохрипел мужчина, который явно был среди своих за старшего.
- Мне нужно в Иловайск. Я корреспондент. А меня никто не берет с собой.
- А почему не берут?
- Потому что девочка.
- А бронежилет есть?
- Конечно. Я давно работаю.
- Пиши номер телефон. Завтра в 7 утра встречаемся на повороте у Харцызска. Смотри не опаздывай. И не пропусти развилку. Дальше – не наша территория.
Пока мы обменивались номерами, я успела рассмотреть остальных. Всего их было четверо. Все высокие. Один довольно симпатичный – такие обычно нравятся девушкам. Второй – с идеально круглым лицом, но в целом не примечательный. Третий же наоборот – статный, мускулистый, русский «Рэмбо», такого ни с кем не спутаешь. Сиплый выглядел старше всех, у него было лицо и все повадки прожженного вояки.
- Гулид.
- Что?
- Мой позывной - Гулид, - прохрипел сиплый.
Я так и записала. На войне не приято спрашивать, как зовут человека. Наверное, это было безумием, отправиться в самую опасную зону боевых действий с незнакомыми людьми, даже не зная их имён. Но я рискнула. Даже не предупредила начальство...
В 7 утра мы с оператором Славой подъехали к повороту на Иловайск. Там уже стояли две машины.
- Мы думали, вы не приедете. А вы молодцы, не побоялись.
Сиплый Гулид провел краткий инструктаж. Главное требование – слушаться его. Рассказал план действий.
- В Иловайск не попадём, город окружен противником. Не проберешься. Нам нужно вывезти людей из Троице-Харцызска, они уже третью неделю живут в подвале – зона обстрела. Даже еды нет. Заедем еще к нам на позицию. Обстановка напряженная. Нас так накрывали два дня назад – и «грады», и «гаубицы». Думали, живыми не выберемся. Корней (Гулид показал на «Рэмбо») прям в окопе видео для сына записал, - если больше не увидятся.
Мы отправились в путь. Корней за рулем, Гулид рядом. Сзади – я и Слава. Остальные - в другой машине.
- Сейчас будем проезжать мою машину, - сказал Гулид. То, что от нее осталось. В нее танк попал. Обидно, внутри был прибор ночного видения. Новый. Таких почти ни у кого нет.
- Главное, что Вас там не было.
- Да, это чисто случайно. Мог бы уже на том свете быть.
Мы проехали выгоревший каркас «Газели». Страшно представить, что внутри мог находиться человек.
Позиция группы Гулида находилась на небольшом холме. В окопах дежурили ополченцы. В основном, молодежь. Большинство оружие впервые в жизни в руки взяли. Стрелять учатся сразу в бою.
Гулид подвел меня к совсем молодому парню.
- Это Витёк. 16 лет. Сам к нам пришел, говорит, хочу защищать Родину. Мы его сначала в «располагу» отправили – на хозработы. Там тоже руки нужны. А он пристал – нет, я воевать хочу. Вроде подучился, взяли с собой на позицию. А он после первого же обстрела сбежал.
Оба рассмеялись.
- Но вернулся. Молодец. А потом второй раз сбежал. Но снова вернулся. Ничего, всем страшно. Это нормально. Главное, перебороть свой страх. Настоящий боец.
Корней мне показывал воронки от разорвавшихся снарядов – с той ночи, когда был интенсивный обстрел.
- А ты же в Москве живешь?
- В Москве.
- У меня там сын живет. Бывшая жена вышла замуж за пилота. Недавно квартиру купили.
- Сыну сколько лет?
- Восемь. Во второй класс скоро пойдет.
- Скучаешь?
- Скучаю... Дурак я. Отпустил такую девушку. Но я сам виноват. Дурак.
Корней замолчал. Странно, мне очень хотелось болтать с ним дальше. Со мной такое редко бывает. Из-за избытка общения по работе я всегда пользуюсь возможностью помолчать. А тут мы знакомы всего час с небольшим, а мне хочется продолжать разговор и хоть как-то его поддержать.
- Я помню, сыну было лет шесть. Мы пошли в кино, и он там заснул. И вот я несу на руках Виталика, – мы тогда жили на пятом этаже, - аккуратно, чтобы не разбудить. А рядом идет Таня. Она малюсенькая, такая же, как ты…
Корней снова на секунду замолчал.
- А можно я тебя кое о чем попрошу?
- Конечно.
- А ты можешь приехать к моему сыну в гости и рассказать, что я на самом деле воюю, родину защищаю. Чтоб он знал, что это я не сказки сочиняю.
- Если Таня с мужем не будут против, то приеду. Мне это совсем не сложно.
- Не будут. Мы с Таней хорошо общаемся. И даже с её мужем сдружились – он хороший человек. И тоже сказал мне, что я дурак.
Корней громко засмеялся, я тоже. В этот момент раздался взрыв.
- В окооооопы! – закричал нам Гулид.
- Слава, стендап, - закричала одновременно с ним я.
Стендап – это работа журналиста в кадре. Оператор Слава подбежал ко мне, стал соединять микрофон с камерой с помощью шнура – на войне нельзя пользоваться удобными радиомикрофонами.
Прозвучал второй взрыв, уже не такой приглушенный, как первый. Значит, пристреливаются. Идут в нужном направлении.
- Это миномет?
- Гаубица!
- В окоп, - на меня орали со всех сторон.
К приглушенным звукам разрывающихся снарядов добавились звуки выстрелов – наши тоже открыли огонь из всего, что было под рукой. Артиллерии на их позиции не было.
Под эту какофонию мы подбежали к окопам. На секунду остановились. «Пишем», - скомандовала я, быстро произнесла несколько слов и прыгнула в окоп.
Слава почему-то замешкал. Видимо, профессиональный оператор, не привыкший халтурить, не разрешал здравому смыслу победить и спрятаться в укрытии. Главное действие разворачивалось здесь и сейчас, и он не мог не запечатлеть это на камеру. Но за него всё решили ополченцы. В нашу сторону посыпался град нецензурных слов. Слава спрыгнул в окоп.
Я не могу сказать, сколько это длилось, - две минуты или четверть часа. Когда звуки смолкли, я аккуратно выглянула наружу.
- Ну что, офигела? – на меня, улыбаясь, смотрел Гулид.
- Офигела, - по слогам произнесла я и после этого почему-то засмеялась. Громко и звонко – обычно я смеюсь по-другому.
- Поехали скорее, пока они снова не начали стрелять.
Я вылезла из окопа и, пока бежала к машине, обратила внимание на свои руки. Они были полностью в земле, вплоть до рукавов футболки. Посмотрела на Славу – он тоже весь грязный.
Впрыгнули в машину. Корней снова за руль, Гулид рядом, мы сзади. Остальные должны выехать вслед за нами.
Несёмся на бешеной скорости. К такой езде я привыкла - на войне все передвигаются быстро, чтоб противник не успевал прицелиться.
- Сейчас будет самая опасная дорога. Простреливается с обеих сторон, - просипел Гулид.
Населенные пункты закончились, вокруг – только поля, вдалеке виднеется лес.
- Видишь, вон танк и вон танк. Башни торчат.
Я ничего не видела, но зачем-то сказала «да».
Прозвучал странный хлопок. Совсем не страшный. Не похожий на взрывы снарядов. Я не поняла, что произошло, но Корней еще больше надавил на газ.
- Ты понял, что это было? - просипел Гулид.
- Да, гоним! – очень быстро ответил Корней
- Что это было? - спокойно спросила я.
- Таааанк, - мужчины прокричали одновременно.
Меня резко бросило в пот. Я вспомнила сгоревшую машину Гулида. Понимала, что второй выстрел может быть точно в цель. А меня не столько пугала смерть сама по себе, как перспектива сгореть заживо в машине. Наверное, успеваешь понять, что горишь. А может, и нет, может, от взрыва всё происходит моментально…
Скомканные мысли прервались громкими криками и кучей матов. Машину подбросило. Я поняла, что мы летим в кювет. Больше не было сил сдерживать страх. Я закричала.
Приземлились благополучно. Вроде все целы.
- Выходим, выходим, выходим! Бегите на ту сторону дороги, - Гулид обращался к нам со Славой. Там безопаснее.
Может, там и безопаснее. Только чтобы туда попасть, надо сначала подняться наверх – на дорогу, которую нам представили как самую опасную трассу. Мы будем прекрасной мишенью.
- Бегите, - снова скомандовал Гулид.
Думать некогда, я побежала, Слава за мной. Вот мы уже на другой стороне. Еле дышу. Не понимаю, что делать дальше. Помню, что стрелять могут и с этой стороны. Вижу какую-то огромную трубу. Прячемся туда. Ждём.
Вижу бегущего к нам Гулида. Облегчение. «Прожженный вояка» снимает с меня необходимость принимать решения – чуть ли не впервые в жизни я не знаю, какое решение нужно принять.
- А где Корней?
- Сейчас приедет.
- А машина не поломалась?
- Нет, всё нормально.
- А как он выберется из кювета?
- Корней откуда угодно выберется, - не переживай.
Я услышала звук едущей машины. Все вместе бежим к ней. Впрыгиваем на ходу. А внутри… непоколебимый Корней поёт песню! Гулид подхватывает. Я бы и сама спела, если бы знала слова. Мне остается только улыбаться. Только что мы были на волосок от смерти, а сейчас мчимся дальше. Это не значит, что самое страшное позади. На войне так не бывает. Но главное, что ты уже выплеснул эмоцию и больше не боишься, по крайней мере, сейчас.
Мы подъехали к дому, откуда нужно эвакуировать людей. Высотка стояла среди терриконов – странный выбор для строительства многоэтажки. Видно было, что дому уже не раз доставалось - низ панелей был посечен осколками. Но прямых попаданий пока удавалось избежать.
Ополченцы подогнали «Газель» и выводили людей из подвала. Несколько человек с детьми уже сидели в машине.
- А вы знаете, куда вы едете?
- Вроде бы в какой-то школе нас разместят. Нам больше некуда ехать. Денег нет, - женщина расплакалась.
- Мы три недели сидим в подвале. Выйти невозможно – стреляют, - со слезами подхватила вторая.
И будто в подтверждении этих слов раздался громкий взрыв. Не приглушенный, где-то далеко. А здесь. «Газель» зашаталась, люди бросились врассыпную. Кто-то сразу ложился на землю, прямо у машины. Кто-то бежал к деревьям, чтобы спрятаться за ними. Самое большое укрытие, которое мне бросилось в глаза, было крыльцо дома. За полсекунды я добежала до него и упала на землю. Кто-то упал сверху на меня.
«Ноги или глаза? Ноги или глаза?», - я никак не могла выбрать. По сути никто, кроме моего дурного воображения, этот выбор мне и не предлагал. Но видимо мне нужно было на чем-то сосредоточить внимание. Взрывы продолжались. Совсем рядом. Мне очень хотелось подтянуть к себе ногу, но не удавалось.
- Ты как? – я услышала сиплый голос Гулида – это он закрыл меня своим телом.
- Вроде цела.
Несколько минут было спокойно. Все стали выбираться из укрытий.
- Слава, ты где?
Слава спрятался в деревьях, камеру не выключал.
Это странное чувство, наверное, будет понятно только журналистам. Ты только что молился Богу, чтобы у тебя не забрали ноги и зрение, да и жизнь в целом. А спустя считанные секунды радуешься, что у тебя есть материал на сюжет.
- Молодец, Слава! Круто!
Мы снова вскочили в машину. И помчались к террикону, где была еще одна позиция ополченцев. Жителей дома в тот день так и не вывезли.
С террикона виден Иловайск и деревушки вокруг него. Начинаем снимать. Пожилой мужчина, который, видимо, был здесь главным, показывает огонь вдалеке – горят дома.
Снова взрыв, и снова совсем рядом. Понимаю, что целятся по террикону, где мы находимся, – нужно выбить ополченцев с высоты. Ловлю себя на мысли, что постепенно привыкаю к работе на передовой.
- Наверх! Беги наверх! – кричит пожилой мужчина.
- Почему наверх? Внизу деревья есть, где можно хоть как-то укрыться от осколков.
- Наверху безопаснее всего. Меньше вероятности, что именно на «макушку» залетит снаряд. А все осколки будут лететь ниже попадания.
Логику я поняла. Побежала наверх. Но мозгу сложно чувствовать себя в безопасности, когда ты лежишь на голой вершине горы, пытаясь вдавить себя в землю как можно глубже.
Обстрел прекратился довольно быстро. Уже не было страха, только странное ощущение хорошо выполненной работы.
- Ну что, достаточно вам на сегодня?
- Да, пожалуй, хватит.
Мы приехали в расположение группы Гулида. Небольшой дом, недалеко от Харцызска. Женщина по имени Надежда с автоматом наперевес накрыла на стол. Суп, сало, хлеб. Предложили водки, но я отказалась.
- У неё сын воюет вот там, где вы прятались в окопах, - сказал Гулид, - ему 24 года, вместе пришли. Отца нет. Надя стала здесь за хозяйку. А сын – на передовую.
Я наконец-то сняла каску. Она была ужасно тяжелой, и шея уже не выдерживала такого давления.
Зазвонил телефон. Редакция. В трубке услышала голос продюсера Коли.
- У тебя связи нет всё утро. Опять что ли в вышку попали? – судя по всему, это был риторический вопрос, потому что Коля продолжал, не дав мне ответить. – Ты сможешь на вечер сюжет какой-нибудь слепить? Подумай, может, успеешь снять что-то.
- Да, смогу, я уже сняла. Через час где-то сгоним файлы.
- Тогда ждем текст и «картинку».
Я положила трубку. На часах было 12. В Москве, в редакции, только закончилась планерка, где обсуждали ключевые темы дня. А мне казалось, что уже вечер. Я почувствовала усталость. Не физическую – психологическую. После мощного выброса адреналина вдруг наступила апатия.
Вечером телефон разрывался от звонков.
- Ты крутая!
- Вот это сюжет!
- Больше так не делай!
Хвалили, восторгались, говорили, что я сумасшедшая, подруга ревела и умоляла скорее вернуться.
Главный редактор не мог подобрать слова:
- То, что ты сделала, - это нереально круто. Но это уже на грани. Вот главное не переступай эту грань. Ты молодец.
В «Легенде» опытные военкоры пожимали руку. Я перестала быть девочкой, случайно попавшей на войну. Заслужила доверие.
Маме ни о чем не рассказывала. Старалась оградить её от лишнего волнения.
Осенью, вернувшись в Москву, я познакомилась с Таней и Виталиком. Рассказала 8-летнему мальчику о папе - каким он был героем. Был – потому что к тому моменту Корней погиб. Гулида не стало через месяц. Остальные ребята живы, и мы до сих пор поддерживаем общение.
P.S. Знаю, что до конца дочитали немногие, а лишь те, кого зацепила эта тема. Буду благодарна, если поставите статье ЛАЙК. Это поможет продвигать публикацию дальше.
#война #война на украине #война в донбассе #украина #донбасс #донецк #иловайск