Гоголя не без оснований считают самым «страшным» писателем России.
Никто ни до него, ни после не описывал такие «ужасы», которые виделись ему в жизни его современников.
Первые из этих ужасов – мистические, когда под пером Гоголя оживала вся возможная и невозможная нечисть (мертвецы, утопленники, колдуны, ведьмы, Басаврюки, Панночки, Вии и проч. и проч.).
Причем, вся эта нечисть была описана так реально и с такими подробностями, что до сих пор содрогается душа и невольно задается вопросом, насколько автор был реальным «очевидцем» всех этих «ужасов».
Но не менее страшны и вполне реальные ужасы, описанные Гоголем.
Ужасы расчеловечевания, ужасы превращения человека в вещи и, самое главное, ужасы омертвения и превращения людей – в самые настоящие «мертвые души».
Все это тоже прописано так тщательно и с указанием всех закономерных этапов этого «омертвления», что опять же душа начинает стенать от невозможной «реальности» всего описанного.
После Гоголя разве что Достоевский продолжил это бесстрашное описание «дна» человеческого общества и дна человеческой души.
А сам Гоголь так и остался первооткрывателем всех этих «мистических» и «реальных» ужасов, которые отныне станут визитной карточкой России и русской души.
Причем, он оставался таким «первооткрывателем» до конца своих дней и, более того – видел все эти ужасы до последних дней своей жизни.
Уже в последний год своей жизни он рассказал об одном своем «страшном впечатлении» своему другу.
Давайте к нему присмотримся, а потом попробуем соотнести с картиной современной России.
«Знаете ли, что на днях случилось со мной? Я поздно шел по глухому переулку в отдаленной части города; окна были открыты, но завешены легкими кисейными занавесками…
Я остановился, заглянул в одно окно и увидел страшное зрелище. Шесть или семь молодых женщин, которых постыдное ремесло сейчас можно было узнать по белилам и румянам, покрывающим их лица, опухлые, изношенные, да еще одна толстая старуха отвратительной наружности усердно молились Богу перед иконой, поставленной в углу на шатком столике. Маленькая комната, своим убранством напоминающая все комнаты в таких приютах, была сильно освещена несколькими свечами. Священник в облачении служил всенощную, дьякон с причтом пел стихири. Развратницы усердно клали поклоны. Более четверти часа я простоял у окна. На улице никого не было, и я молился вместе с ними, дождавшись конца всенощной.
Страшно, очень страшно. Эта комната в беспорядке, эти раскрашенные, развратные куклы, эта толстая старуха и тут же – образа, священник, Евангелие и духовное пение. Не правда ли, что все это очень страшно».
Остановимся и переведем дух. Вам не страшно?
А может быть, вы даже умилились: как же, как же - даже эти проститутки и те не оказались вне Божьего покровительства? Они тоже обращаются к Богу, и не остаются без ответа?..
Но Гоголь бы не был Гоголем если бы не увидел бы здесь чего-то ужасающего…
Он его всегда видел – и в очередной раз ужаснулся уже на излете своей жизни, может, уже в последний раз.
Чего же он ужаснулся?
Отчасти он сам это поясняет – сочетанию несочетаемого!..
Разврат – и образа святых, опухшие лица, грим, румяны – и Евангелие, беспорядок притона – и духовное пение…
Он ужаснулся невероятному лицемерию всего происходящего!
Смотрите, здесь и священник и толстая старуха – здесь есть люди, которые могут «разрушить» при желании весь этот вертеп или хотя бы убедить этих «развратниц» отстать от своего ремесла!
Хотя бы попытаться это сделать!..
Но – нет!.. Священник, скорее всего, получил свои деньги – и делает свою службу, не задаваясь никакими вопросами.
А толстая старуха – она, скорее всего, и является содержательницей этого притона. Сутенерша, по-современному.
Она, судя по всему, и пригласила священника. Ей и в голову не придет прикрыть этот «приют» - она с него кормится.
А священника пригласила для того, чтобы все было, «как у людей».
Чтобы и свою совесть (если она у нее еще осталась, что сомнительно) успокоить и своим содержанкам создать иллюзию: «Все нормально, девочки! Сейчас Богу послужим, а потом снова – за работу!»
Разве все это не страшно?
Но, видимо, и этого еще недостаточно для полного ужаса!
Гоголь не мог не увидеть во всей этой картине грозную картину приговора современной ему России – и заглянуть в ее будущее.
Не мог не увидеть он того, что все это не может продолжаться бесконечно, и современная ему Россия обречена.
Что Бог не будет терпеть этого вопиющего лицемерия, ибо нет большего греха, которое так беспощадно и неуклонно обличал Христос как грех лицемерия.
Прошло почти 200 лет. И что же мы видим сейчас?
Сейчас картина еще ужаснее.
Современные сутенеры и проститутки, ими крышуемые, уже не приглашают никаких священников.
В картине, увиденной Гоголем, мы могли предположить хотя бы одну черту, дающую надежду.
Может быть, в душах тех проституток, которые молились на его глазах Богу, родится хотя бы со временем протест против греха и желание изменить свою жизнь.
Как у той проститутки, которую отпустил Христос без осуждения после спасения ее от побиения камнями. (Ин. 8.11.)
Может быть, может быть…
Может, кто-то из них подобен Сонечке Мармеладовой, описанной Достоевским, которая ждала только встречи с Раскольниковым, чтобы изменить свою «проституточную» судьбу.
Увы – у современных проституток уже нет даже этой надежды.
Но лицемерие, описанное Гоголем, никуда не делось. Оно только распространилось сейчас на всю страну.
Сейчас вся Россия, вновь украшенная храмами и монастырями, представляет собой тот же самый «приют», увиденный Гоголем.
Проводятся службы, блестят купола, священники так же служат…
А народ – это те же самые «проститутки» и их сутенеры.
Народ служит «мамоне», но, как та «толстая бабка», описанная Гоголем, не прочь при случае зайти в храм и поставить свечку: «Мы же как-никак православные!.. Все должно быть, как у людей»
Вам не страшно?..
Если Господь смел ту Россию, где лицемерие так явно процветало в среде проституток, неужели, вы думаете, Он будет терпеть современную Россию, где лицемерами стал уже весь народ почти поголовно?..
Или вы хотите увидеть все это своими глазами?