Неумолимо приближалась осень. Северный шквалистый ветер принес сухую пудру раннего в этом году первого снега. Хотя шли последние дни августа, уже сильно похолодало, и за ночь вода в поилке для коз покрывалась хрупким ледком. Козы стали обрастать густой и шелковистой на ощупь шерстью. Стадо было не очень большим, всего коз пятьдесят, если сравнивать с совхозными овечьими отарами. Но стадо было личным и принадлежало Машрабу, далекому родственнику Рахмоновых. Андрей его звал дядей. Козы были редкой кашемирской породы. Машрабу их привезли из Хорога, а туда, продавец Аллахом клялся, пригнали из самого Кашмира. Машраб определил к стаду двух чабанов: опытного Амирали и Андрея. Стадо охраняла стая собак особой местной породы – саги чупони, или пастушьих собак. Крупные, с густой короткой шерстью, приученные и к холоду и к голоду, не задумываясь вступают в схватку не только с волком, но и с медведем. Надежные и бескомпромиссные сторожа.
Андрей свистом позвал собак: пора было выгонять стадо из огороженной невысоким каменным забором кошары, рядом с которой ютился сложенный из плоского серого песчаника домик чабана. Низенькая дверца, маленькое окошко, глиняный пол, низкий закопченный потолок. Но в нем Амирали, мастер на все руки, соорудил по центру небольшой тандыр, в котором они пекли лепешки из серой муки грубого помола, а иногда, если повезет, правда, это случалось всего два раза, варили шурпу. В горах ночью всегда холодно. Хорошо, что есть тандыр, в нем всё спасение. Накинешь на него одеяло, предварительно убрав все угли, и не успеешь засунуть под одеяло ноги, как напахнёт теплом, и тут же провалишься в сон. Тандыр отдает тепло до самого утра.
За стадо не боялись. Ограду по весне они сделали надежную, накидали поверху кусты колючего терескена от волков. Собаки жили с козами. И теплее и надежнее охраны не сыскать, никакой волк не страшен. Волки, чуя собак, опасались нападать ночью.
Кое-чему за это время он научился. Доить коз. Вычесывать шерсть. Отгонять наглых волков. Искать по расщелинам козлят. Андрей посмотрел на свои руки. Ногти отрасли, стали черными от забившейся грязи. Пальцы были все в заусенцах, кожа рук огрубела и почернела. Горный загар липнет мгновенно. Волосы отрасли до плеч, были нечесаны, спутались. Пастухи мылись, только когда спускались в аул. Почитай шесть месяцев без горячей воды, мыла, мочалки. Отросла борода, но не очень густая, клинышком. Зеркала, чтобы посмотреться, не было, да и без нужды.
Ушла суета, успокоился ум. Всё, что еще занимало сознание – это насущные заботы о стаде да пропитании, долгие и опасные переходы к новым пастбищам да редкие разговоры с Амирали.
Андрей привык к пустоте в голове. Поначалу какие-то мысли посещали его, но он обратил внимание, что, как только он начинал думать словами, голову пронизала боль. Сказывалась высота. Боль быстро приучила сознание к безмыслию и безмолвию. Это происходило высоко в горах, на пастбище, особенно первое время. Постепенно организм как-то свыкся и уже позволял мыслить и вспоминать, но только картинками.
В ауле было легче. Ряд домов, сложенных вперемешку из камня и саманного кирпича, тулился к крутым каменистым склонам вдоль небольшой горной речушки со сбросом высоты километра на два. Стоило только спуститься, как давление высоты отпускало, в голову, словно стая разбуженных демонов, со всех сторон на перегонки неслись оформленные в слова воспоминания, мысли, переживания, желания.
Амирали простудился и кашлял, стадо было на попечении Андрея. Он всю неделю сам выгонял поутру коз на пастбище и там, усаживаясь на высокий валун, с которого собаки и козы были видны, как на ладони, следил за причудливой игрой стремительно несущихся по небу облаков, кутался в дырявый стеганный чапан, натягивая поглубже войлочную памирку, и не спеша перебирал в уме картинки воспоминаний прошлой жизни. Её отголоски доносились до него, словно далекое эхо. Картинки воспоминаний были выпуклыми и отчетливыми, высвечивая порою такие нюансы, которые, как он ошибочно думал, давно стерлись из его памяти.
Два года прошло с тех пор, как он закончил институт. Поначалу время понеслось стремительно: торжественный выпуск, веселая гулянка в ресторане, все ребята в новенькой парадной форме с золотыми лейтенантскими погонами. Казалось, что вся Москва в тот день любовалась ими, такими юными и красивыми. Поездка в отпуск. Практически стерлась и, единственное, что осталось в памяти, - это найденное письмо матери, адресованное ему, но не отправленное. Лежало в коробке с документами, будто мать заранее предвидела исход. В их семье никогда не заводился разговор о родителях матери. Когда он пару раз пытался что-то выспрашивать, мать просто переводила разговор в другое русло. Текст письма отчетливо встал перед глазами. Мелкий аккуратный материнский почерк. На конверте написано единственное слово: СЫНУ.
«Родной мой, сынок. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Я пишу это письмо, чтобы сказать тебе еще раз, как сильно я тебя люблю и попросить твоего прощения за то, что ничего не рассказывала тебе о твоих бабушке и дедушке, моих родителях. Я была связана данным мною словом о неразглашении тайны. Теперь, когда меня нет в живых и ничто более меня не обязывает хранить молчание, я могу тебе открыть эту тайну. Знай, что твои бабушка и дедушка были разведчиками. Они работали и отдали свои жизни во имя и на благо нашей Великой Родины. Ты можешь ими гордиться, они были очень достойными и преданными стране людьми. Когда-нибудь о них напишут и воздадут достойные почести. Я до 16 лет не знала, что я русская. После ареста родителей меня тайно переправили в Москву. Я совсем не говорила по-русски и очень переживала за родителей. Меня определили в школу-интернат, где за год я выучила русский язык и познакомилась с историей и культурой СССР, приняла всем сердцем и полюбила свою вновь обретенную Родину - СССР. А остальное ты знаешь. Я очень любила твоего папу и рада тому, что наши руки вновь соединятся. Не грусти по нам. Хоть нас нет с тобой рядом, но мы будем жить в твоем сердце. Горячо любящая тебя, мама».
Вновь печаль мягким гусиным перышком провела по сердцу, чуть омрачив сознание, и тут же невесомым облаком унеслась вдаль, подобно облакам над головою Андрея. Здесь в горах облака несутся стремительно, словно торопятся куда-то, подгоняемые пастухом-ветром.
Похоже, это у нас в семье потомственное, быть разведчиком. А мама всегда говорила, что она детдомовская, сирота, и родителей не помнит. Андрей в анкете при поступлении в институт в графе бабушки и дедушки по линии матери поставил прочерк. Вот откуда у матери знание языков. Помнится, как она с ним с раннего детства играла в игру: неделю говорим только на английском, неделю на русском, неделю на французском, неделю на немецком. Отец тоже подключался и выкраивал время, чтобы говорить с ним на таджикском. В школе у них были уроки таджикского языка, и учитель, Давлат Ватанович, любил повторять: читайте Фирдоуси в оригинале, только так вы поймете всю красоту родного языка. Он частенько ставил Андрея в пример другим ученикам, и говорил, что Андрей знает язык лучше, чем ребята таджики. В махалле, где жил дедушка (родителям дали новенькую квартиру неподалеку от центра города), местные таджики его принимали за своего. Помнится, на экзаменах в институт, он встал перед выбором, какой язык сдавать. Остановился на английском. Экзаменаторов было двое: полковник и красивая молодая женщина в вязанном платье. Когда он стал отвечать по билету, они переглянулись между собой. Женщина, послушав его минут пять, спросила по-английски: «Где ты учился английскому?». «Дома, моя мать свободно говорила на трех языках. Я тоже знаю три: английский, немецкий и французский», - по английски ответил Андрей. Полковник попросил сказать что-нибудь на немецком. А когда услышал ответы, просто махнул рукой. Мол, хватит. Тогда они поставили ему пятерку за экзамен, не задав ни одного вопроса из билета. Он сам выбрал восточный факультет, фарси. Вторым языком шел английский. Что и говорить, учиться было легко. С первого и до последнего курса он был главным языковым экспертом среди своих товарищей и сокурсников.
Мысли плавно потекли в другое русло. Перед глазами встал образ улыбчивой Гульбахор.
Андрей был стеснительным и несведущим в амурных делах. С девушками ему не везло. Хотя, было дело, на первом курсе чуть не женился. С Женей, своей одноклассницей, они весь десятый класс просидели за одной партой, дружили, даже целовались на выпускном. Они переписывались, правда, чаще писал Андрей. Письма от Жени были редкими. В конце первого курса он ей написал, что, когда приедет в летний отпуск, они поженятся. Та ответила письмом, что, когда приедет, там и видно будет. Летел в самолете в Душанбе в предвкушении встречи, в первый же вечер позвонил, не скрывая радости в голосе стал ей рассказывать о планах на отпуск, где главная роль была отведена ей. Она молча выслушала и так тихо, что он вначале даже не расслышал, сказала: я вышла замуж. Муж – студент третьего курса.
Еще они ходили с друзьями на танцы в военный клуб неподалеку, но туда приходили в основном девушки, работавшие на окрестных фабриках, и Андрей им казался слишком заумным. Построить долгие отношения не удавалось, дальше поцелуев дело не заходило.
Вспомнился забавный и в то же самое время досадный случай на пятом курсе, когда ему удалось познакомиться на институтской новогодней дискотеке с милой девушкой. Они протанцевали весь вечер, говорили о чем-то хорошем. После дискотеки он проводил её до самого дома на Бабушкинской и, к своей досаде, на следующее утро обнаружил, что напрочь забыл её имя. На прощание она нацарапала на листке блокнота телефон подруги, у них не было своего телефона, и попросила передать через неё, когда они смогут в следующий раз увидеться. К своему стыду, он так и не позвонил. И вот, через полторы недели пришел посыльный и вызвал его на КПП: к нему пришли. Кто может прийти? У него в Москве никого нет. Подойдя к КПП, он сразу увидел её. Она радостно махала ему рукой в теплой вязанной варежке. «Я подумала, что ты потерял мой номер телефона и решила прийти сама», - застенчиво сказала она, кутаясь в легкую шубку. «Как ты меня нашла?» - удивленно протянул Андрей. «Я сказала им твоё имя и фамилию, назвала факультет и курс», - улыбнулась она. «Не то что я, оболтус, имя забыл», - про себя подумал Андрей. Он отпросился на вечер у ротного и, провожая девушку, осторожно спросил: «А как тебя родители дома зовут?». «Алёна», - ответила она. Андрей хлопнул себя по лбу: точно же, Алёна, как такое простое имя могло вылететь из головы?
Они начали встречаться. Не так часто, как бы этого хотелось, но при первой возможности Андрей сразу звонил Алёне. После выпуска планировали знакомство с её родителями, а затем вместе поехать в Душанбе знакомиться с его дедом. Алёна с воодушевлением говорила, что если его пошлют за границу, то она обязательно поедет с ним. Ведь жены военных же ездят с ними в командировки, - делая невинное лицо и потупив глаза, спрашивала она. Помнится, он ей рассказал, что всех выпускников-переводчиков с английским языком, и его в том числе, попросили сфотографироваться на загранпаспорта: ходили слухи, что их могут с английским послать в Эфиопию на три года. Не случилось. Андрей вспомнил её, ставшее вдруг чужим и отстраненным лицо, когда он ей незадолго до выпуска сообщил, что вместо Эфиопии получил распределение в Кушку, в погранвойска.
- Тебя надолго туда пошлют? - спросила она, отвернув лицо.
- Не знаю, года на три, а там как пойдет.
- А за границу уже не пошлют? У тебя же западные языки. Ты сам мне говорил про Эфиопию, - она взглянула на него с надеждой.
- Скорее, на границу. Меня же отправляют в погранвойска.
Холодно попрощавшись, она попросила её не провожать, и ушла, не оглянувшись, словно её подменили. С тех пор они не виделись. Андрей позвонил её подруге перед самым отлетом в Душанбе, та ответила, что Алена с родителями улетела на юг и просила передать, чтобы он ей больше не звонил.
Плавное течение мыслей было прервано неожиданным происшествием. Собаки разом залаяли и бросились к зарослям кустарника. Волк, - всполошился Андрей и, схватив чабанский посох с металлическим наконечником, кинулся на помощь собакам. Козы, учуяв опасность, тревожно блеяли и сбились в кучу. Собаки, словно щитом, загородив собою стадо, грозно рычали, вздыбив холки. Андрей увидел, как со стороны ущелья, скользя бесшумными тенями между камней, к ним приближалась волчья стая. Волков было не менее десяти. Стаю вел огромный матерый волк ростом с крупную собаку. Волки были темного серого цвета и сливались с камнями и землей. За ними был численный перевес. Первым на волков с хриплым лаем бросился Барс и тут же сцепился в мертвой схватке с вожаком. Стая волков схлестнулась с собачьей. И вот уже как и не было мирной тишины ущелья, вместо этого слившиеся в одно целое тела волков и собак в ожесточенной грызне, лай, визг, злобное рычание, скулеж и хрипы. Два волка вывернулись из собачьей хватки и кинулись к козам. Первого Андрей достал посохом, со всего размаха воткнув кованный наконечник в грудь прыгнувшему на него волку, и от удара упал на спину. Посох вылетел из рук. Волк захрипел, закрутился на месте, из его пасти падали клочья кровавой пены. Второй волк молча кинулся на поверженного Андрея и вцепился в левую руку, которой Андрей успел прикрыть горло. Андрей совсем близко увидел безумные зеленые глаза волка и почувствовал смрад его дыхания. Стараясь не обращать внимания на острую боль в руке, он лихорадочными движениями пытался вытянуть из ножен узкий чабанский нож. Наконец, ему это удалось. Волк сопротивлялся смерти изо всех сил, рычал, мотал головой, словно пытался открутить руку, царапал острыми, как ножи, когтями, пружинисто бил задними лапами. Только третий удар ножа достиг цели. Волк дернулся и затих. Сбросив тяжелую тушу зверя с себя, Андрей вытащил руку из пасти, задрал рукав. Место волчьей хватки саднило, взбухло и посинело. Крови не было. «Хорошо, не прокусил чапан», - подумал Андрей. Схватка закончилась. Волки, получив отпор, с поджатыми хвостами растворились в ущелье, оставив лежать на земле шесть туш, включая тех двух, с которыми удалось справиться Андрею. Но и среди собак были потери. Барс потерял в схватке глаз и ухо. Памир и молодой Казбек лежали неподвижно, оскалив окровавленные морды.
- Домой, - скомандовал Андрей собакам. Оставшиеся собаки взяли стадо в круг и погнали домой. Амирали, увидев Андрея, всплеснул руками. Из исполосованного, словно ножом, чапана Андрея торчали клочья ваты. Лицо и руки были исцарапаны, вымазаны кровью.
- Ранен? - встревоженно спросил Амирали.
- Нет, рука вот, волк покусал, как бы не перелом.
Боль в руке была нестерпимой, кисть опухла, пальцы стали непослушными. Амирали, осмотрел руку Андрея, пощупал кость, затем молча пошел в козий загон и минут через пятнадцать вернулся с освежеванной тушкой молодого козлика. Он отрезал тонкий длинный ломоть мяса с холки и обмотал мясом травмированное место, плотно обвязав куском чистой марли.
- Кость цела. Сейчас полегчает, завтра опухоль рассосется. Мне уже получше, завтра я пойду со стадом, а ты останешься здесь. Расскажи, что произошло?
Андрей рассказал ему про волков, про погибших двух собак.
- Если ночью волки не вернутся, завтра с утра шкуры сниму. Ты отдыхай, я шурпу варить буду. Силы восстановит. Теперь ты настоящий чабан. У нас так говорят: пока с волком не повстречался с глазу на глаз, чабаном не стал.
Когда над дальним белым отрогом взошла яркая звезда, Венера, Амирали вынул из тандыра котелок с шурпой. Нежное мясо козленка разварилось, отделилось от костей. Из котелка шел пряный аромат. Амирали не пожалел лаврового листа и перца. После миски густого варева Андрея пробил пот. Боль в израненной руке стала утихать. Наконец, напряжение отпустило. Обычно перед сном Андрей запускал какую-нибудь картинку-воспоминание из прошлого и под неё засыпал, а теперь, стоило ему закрыть глаза, как тут же перед ним возникла ощеренная пасть волка и его безумные зеленые глаза. Утром Амирали снял с руки сморщенный, будто вареный, кусок мяса, и положил новый, замотав тем же куском марли. Опухоль кисти спала. Пальцы стали шевелиться.
- Завтра заживет, - удовлетворительно хмыкнул Амирали и пошел к козам.
Хозяин стада, Машраб, дальний родственник дедушки Амунуллы, узнав в пересказе Амирали историю с волками, одобрительно похлопал Андрея по плечу, а вечером подарил ему новенький теплый стеганный чапан и зимнюю шапку из толстого войлока.
Через пару дней Андрей впервые встретил суфийского дервиша. Несмотря на то, что практически все жители кишлака исповедовали ислам, они охотно привечали дервишей, внешне выглядевших оборванцами, в калошах на босу ногу и в заплатанных чапанах. Их приходу всегда радовались. Дервиши, как правило, были веселыми, острыми на язык, знали много стихов, песен, устраивали презабавные танцы-пантомимы, хорошо принимаемые публикой, не избалованной зрелищами, и говорили о любви, о порядке в мире и душах, о горнем свете.
Машраб был неофициальным старостой аула. Он где-то выучился читать Коран, и в пятницу, надев на нос треснувшие очки, заунывным голосом читал аяты для жителей аула в небольшом помещении мечети, состоящем из одной комнаты с глинобитным полом, которая служила своего рода гостиницей для правоверных гостей.
Дервиш поселился в мечети, и каждый день, когда мужчины оставались после вечерней молитвы послушать нового человека, он в лицах и красках пересказывал им последние новости мира, слухи и предсказания. Всё это вперемешку с хадисами – житиями Аллаха, Мухаммада и Али.
Андрей в новеньком чапане, перепоясанном синим шелковым шарфом, подарком красавицы Гульбахор, дочки зажиточного соседа, пришел вместе с другими мужчинами аула на общую молитву и заодно послушать дервиша. Андрей заметил, что дервиш пару раз внимательно и как-то оценивающе взглянул на него. Он не знал, что вчера вечером у дервиша с Машрабом состоялся следующий разговор:
- Уважаемый, а что это за белый юноша живет у тебя? Русский?
- Нет. Это Саидулло. Мой родственник, внук деда Аманулло Рахмонова, уважаемого человека. Настоящий памирец, чабан от бога. Месяц назад лично двух волков руками убил.
- Что же, он в армии уже был? Или прячется здесь? Грамоте учен?
- У него все документы в порядке. Я смотрел. Здесь уму разуму набирается да исполняет завет деда: очиститься от греха городской жизни. Парень очень смышленый. Учу его Коран читать. Будет мне помощник. Он уже по-арабски может разобрать.
Машраб утаил от дервиша, что Саидулло (он не знал, что на самом деле его зовут Андрей) привез ему от деда пачку пятидесяток – пять тысяч рублей. А такие деньги передаются только с одной целью: укрыть от вездесущего взгляда властей хорошего человека. Машраб не знал, от кого и почему укрывается Саидулло, да и не спрашивал. Не его это дело. А надежнее места, чем горы да чабанские стоянки на дальних альпийских пастбищах, не было и нет: там никто и никогда не отыщет. Да и до их аула из райцентра добраться можно было только на лошадях да мулах. Была когда-то маломальская дорога - русские инженеры в горах пробили, - но после частых землетрясений её завалило, на очистку от завалов нет ни сил, ни средств, да и желания. В горах лето маленькое - всего три месяца. Все остальное время связи с районной администрацией не было, как почитай никогда и не было советской власти в ауле. Как было всё утверждено укладом век назад, так и шло. Словно и не стоял на дворе 20-й век.
- Они сами должны вызвать тебя на разговор. Твоя задача просто обратить на себя внимание, - вспомнил Андрей наставление полковника Иноземцева.
- Доберутся они до того горного аула? Один раз дед после девятого класса взял меня с собой в поездку к дальним родственникам. Мы из райцентра добирались почти полторы недели. Там дороги нет, тропы.
- Доберутся. Их задача – рассеянный поиск. Они отбирают особые кандидатуры: смышленые и, в тоже самое время, не обремененные соблазнами внешнего мира. Сейчас такие обитают только в горных аулах. Если бывал в армии, то они забраковывают. Считают, что уже сознание помутнело.
- Как я узнаю, что это они?
- Отличишь сразу. С ними легко. У них нет светской личины, самости. Стоит такому с кем-нибудь заговорить, как человек сразу к нему располагается, говорит с ним, как с лучшим другом. Тебя тоже этому учили: эмпатии, растождествлению с собой и отождествлению с собеседником.
- А что, обязательно надо в горы? В городе с ними нельзя пересечься? Я бы попросил деда, он в большом авторитете в махалле. А там полно и дервишей и дивона – святых дурачков.
- Перед тобой стоит задача не просто встретиться с ними, а продемонстрировать особое состояние внутренней чистоты. В долинах этого сложно достичь. У нас в головах постоянный эфирный шум. Он полностью перекрывает возможность прямой встречи со своим внутренним Я. Помнишь структуру сознания налджорпов? Вот для этого ты едешь в горный аул. На высоте более трех тысяч метров в голове возникает «белый шум», похожий на шелест бумаги. Ты начинаешь слышать ток крови в венах. Любая мысль причиняет боль. Через некоторое время отвыкаешь мыслить, приходишь к пустоте, и она начинает тебя обволакивать, нравиться, - полковник говорил со знанием дела. Многие практики он пропустил через себя. Ничто не ускользало от его внимательного взгляда. При этом он был абсолютно расслаблен, спокоен и уравновешен.
- Эти дервиши сами являются камертонами чистоты и их нельзя обмануть или притвориться чистым. Там в горах ты вспомнишь мои слова и поймешь, о чем я тебе говорю. Они сами определят твой внутренний статус. Если через два года на тебя не выйдут, спустишься вниз и дашь знак. Будем думать, в чём подвох. Сам события не торопи.
***
- Привет, как дела, друг? Давно из Москвы? – вдруг услышал Андрей. Он обернулся, удивленный, и увидел улыбающегося и подмигивающего ему дервиша.
- Дивона асти? (Ты дурачок?) – перешел на дари Андрей.
- Четур асти? Хуб асти? Хайр-о-хайрият? (Как твои дела?) – вдруг затараторил дервиш, переходя на дари. Пайса бедех (Дай денег), - вдруг, жалобно скривившись, попросил дервиш.
- Худо мита (Бог подаст), - подхватил игру Андрей.
- Ман ба ту митам. Ман дорам. (Я тебе дам. У меня есть), - порывшись за пазухой, дервиш вытащил пачку рублей.
- Спасибо. Зачем мне? Я пастух. У меня есть новый чапан. Дядя дает кров и еду.
- Приходи вечером в мечеть, я тебе книжку дам, - перестав кривляться, спокойно сказал дервиш и попрощался, - Худо хофез.
- Ба амон-е худо, - эхом ответил Андрей, проводив взглядом дервиша, который, что-то напевая и приплясывая, отправился в сторону дома дяди Машраба.
Скорее всего, это те самые дервиши, о которых говорил полковник Иноземцев. Из-за реки. Афганец. Говорит без малейшего акцента. Что, интересно, собирается мне дать?
- Привет, Саидулло! – раздался звонкий девичий голос. Хадиджа. Ей едва исполнилось шестнадцать лет. Что творится? Андрей заметил, что в ипостаси простого пастуха он стал пользоваться большой популярностью у местных девушек. В ауле были молодые ребята, многие - такие же пастухи, как и он сам. Застенчивые, малословные. Андрей же, напротив, был спор и остр на язык и охотно участвовал в словесных перепалках с девушками, что бродили стайками, взявшись за руки, и дружно смеялись над его шутками, стреляя в его сторону глазами и пряча зардевшиеся щеки. Да, прав был учитель йоги: со сменой образа происходит смена характера и реакций на внешние и внутренние раздражители. Учитель смешно показывал перемены, происходящие с голосом, жестикуляцией, походкой и осанкой, стоило ему представиться бизнесменом или водителем такси. Он говорил, что у опытного разведчика должно быть не менее тридцати хорошо отработанных образов, при этом следует двигаться в направлении потери образа и примеривания на себя любой личины, что может потребоваться в оперативной работе.
Вечером, после молитвы и беседы, когда все стали расходиться по своим домам, дервиш протянул ему тоненькую книжечку - самоучитель арабского и журнал «Суфий» на персидском языке.
- Я ухожу, но весной, во время окота, я вернусь. Почитай журнал. Учи арабский. Сердце Бога в мудрости. А мудрость Бога в нашем сердце.
(Продолжение следует)