Посланец. Трансформы
Часть I
Шар голубой как бы дымился,
Подернут сизою каймой,
И свет его сквозь смог сплошной
Холодной серостью мутился.
- Смотри, Эйбис, - Учитель грустно
Свой лик сиянием облек,
- Как жутко, холодно и пусто
Смерть обретает человек.
Планета, что была им домом,
Таким прекрасным, освященным,
Таким удобным для людей,
Теперь погибели законом
Обречена в судьбе своей.
Земле немного уж осталось –
В огне стихий она сгорит…
Ты видишь, как уже дымит…
- А как в дыму том потерялась?
За что на смерть сорвется вниз?.. –
Та сущность, что была Эйбис,
Приблизилась сияньем света.
- Неужто чудную планету,
Красавицу земную эту.
Творец не пробовал спасти?..
- Конечно, Он спасти пытался, -
Учитель чуть вперед подался.
- И никого не мог найти
Для этого – а только Сына,
Единородного, Едина,
С Ним сущности Его одной…
Христом стал на земле – Посланцем,
Спасителем земли больной,
Как солнечным протуберанцем
Вошел Он в темный мрак земной.
И был распят людьми, убит –
Как с Ним могли так поступить?..
Учитель вновь остановился,
Как будто дух перевести,
Лик скорбным бликом помрачился
И в тон индиго стал цвести.
- Но большая еще загадка, -
Он снова начал говорить,
- Творец не перестал любить
Людей, Христа распявших гадко…
Да, тех, кто в массе и не понял,
Кем был Посланец к ним, Христос,
Кто дух в себе навек угробил,
В дерьме кто по уши под нос.
Там нет уж, кажется, живущих
Средь этой массы сруще-ссущих…
Учитель речью перервался,
Как бы сдержать себя старался.
- Но ведь Творец зачем-то нас
Понять их гибель посылает?..
- Да, Он по-прежнему не чает
Души в них, любит и сейчас,
Эйбис…. Любовь же эту
Не в силах просто мы понять,
И остается выполнять
Его веленья. И от света
В мрак погибающей планеты
Тебя с Звайтексом отправлять…
Они немного помолчали.
Шар голубой мутнел вдали,
И как бы отсветы печали
На лики аур их легли.
- Эйбис, тебя трансформой в тело,
Что по-земному так дебело,
Мы первою пошлем туда
На двадцать лет…. И лишь когда
Настанет время возвращаться,
И ты вдруг не вернешься в свет,
Тогда Звайтекс на двадцать лет
Пойдет назад, чтоб постараться
Тебя найти, и от земли
Вернуться вместе вы могли…
Учитель грустно и тревожно
Край ауры вне засветил,
К Эйбис свой лик поворотил:
- Эйбис, там, на земле, возможно
Тебе придется туго, но
Всегда ты знать должна одно –
Ни в коем случае не можешь
Ты людям, кто ты есть, открыть…
Останешься ты с ними жить,
Назад вернуться уж не сможешь.
О, для Посланца нет ужасней
Такого жуткого конца!..
Но не спеши темнить лица:
Есть средство от земных несчастий -
Ускорить можешь время ты
Вперед-назад из темноты,
Коль под угрозой жизнь случится,
И ты не сможешь в ней ужиться…
В Россию ты войдешь трансформой,
В большую самую страну,
Похоже, что теперь одну
Душой своей как мир огромной
Удерживает гибель всех…
Родишься женщиной, из тех
Существ одной, кто чудно может
Другим жизнь чрез рожденье дать,
Хотя слабее они в стать
Мужчин, с которыми похожи.
И помни главную задачу –
Понять погибели закон,
Что людям предопределен
За разума их недостачу.
В последний день пришлем мы шифр,
Чтоб ты могла себя проверить,
Как удалось средь жизни битв
Глубь ужаса земли измерить,
И знание к нам в горний мир
Перенести и всем доверить.
* * *
В ворота старого роддома
Машина битая вползла
И белым на зеленом фоне
Под вход приемный замерла.
Столетние густые липы
Шуршали чутко с тихим скрипом,
А в цоколе, где был подвал,
Скулил как тихо кто, визжал.
Со «скорой» выгрузили тоже
Визжавшую истошно внутрь,
Вернувшись, фельшерок пригожий
Решил в кабинку заглянуть.
- Уже, наверно, кто родился
С алкоголички этой – ну!..
Визжит, как сучка на колу,
Вонючая – я с ней убился…
Моя была бы воля, знать –
Велел бы всех стерлизовать.
В квартире - ты ее бы видел! –
Свинарник – срач, точней сказать,
Бутылок горы… Их, видать,
За месяц бы никто не вынес…
А, кстати, что нам наша Звездка?
- Рожает тоже…. Слышь – скулит? -
В ответ водитель говорит.
- Забилась под мешок с известкой.
У нас теперь тут все рожают –
Собаки, бабы, правда – а?
Но сучка наша - та сама,
А этой пьяни помогают…
- А Звездка-то, скажи на милость,
Давно ведь, правда, не щенилась.
Щенков-то, слышь, куда девать?
- Поубивают их, видать…
* * *
Эйбис под блеск слепящей сферы
Ужасный дикий визг настиг,
Когда, пройдя сквозь атмосферу,
Вошла в роженицу на миг.
Чтоб сквозь врата ее души
Войти в таинственной тиши
В дух первого в стране ребенка,
Рождался кто в тот миг девчонкой.
Эйбис мельком лишь увидала
Роддом, машину у подвала,
Палату, кресло, ног разлет,
И вот уже сквозь дух идет…
Но что это?.. Что за задержка?
Что за ужасный вой и гам,
И мрак вокруг ужасный режет
Ее как будто пополам.
Эйбис пройти не может смычку -
От тела в дух алкоголички…
Так та душа узка, мрачна –
Не может сквозь пройти она…
И ужас – чувство раздиранья
Сознания и бессознанья,
Лишь бессознательная часть
Проходит в мрак души сейчас.
И этот ужас раздвоенья
Эйбис намертво поглотил,
Мгновенье – и разрыв тот был
Жутчайшим фактом без сомненья.
Как бессознанье засосало
Во мрак душевного провала,
Сознание же подхватил
Какой-то непонятный вихрь…
Мелькнули стены вновь роддома
И скорой помощи значок,
Потом фундамента зеленый
Оштукатуренный бочок.
Вдруг – визг и тихое скуленье,
Какой-то массы копошенье…
И вот уж, чувствует Эйбис,
Ее рвануло резко вниз –
И сквозь собачии бока
Вошла в последнего щенка…
Да, непредвиденной случилась
Трансформа первая в итог –
Эйбис надвое разделилась,
Не перейдя вся чрез порог
Чужой души сквозь мрак греховный,
Такой сверхплотный и огромный –
Лишь бессознательная часть
С Эйбис в ребенка прорвалась.
А люди что зовут сознаньем,
Точнее – самосознаньем,
Найдя с разрыва новый дом,
Собачьим стало вдруг щенком.
Такой итог трансформы свыше
Никак не предусмотрен был –
Посланец дух свой раздвоил –
Итогом то ужасным вышло.
Людей земных вся сила зла
Недооценена была –
Что может злого духа кладь
Посланца надвое порвать.
* * *
А за мешком сухой известки,
Подвал где вниз уйти готов,
Закончила вот только Звездка
Своих вылизывать щенков.
Их было пятеро – дрожащих,
Слепых, беспомощных, скулящих,
Последний, пятый, морде в тыл
С подпалиною белой был.
На лбу у Звездки тоже стыла
Как будто белая звезда,
За что и кличку получила
В роддоме, лишь попав сюда.
Щенок ее последний, пятый,
Какой-то словно был помятый,
И слабенький совсем притом,
Да и родился он с трудом.
Братья и сестры, рвясь к соскам,
Его безжалостно пихали
И вновь, и вновь отодвигали
От тех сосков по сторонам.
Спасла от смерти только Звездка,
Своих щенков порою жестко
От живота отодвигая,
Один сосок ему давая,
Когда тот, затихая, кис.
Щенком тем был…. Была Эйбис.
Она из шока поначалу
Хоть как-то выйти не могла,
Что так трансформа подкачала,
Не сразу даже поняла.
Что образом людским не стала,
А в тело псиное попала,
Что катастрофа с ней самой,
Что даже пол теперь другой.
И лишь когда глаза открылись,
Понятной стала эта боль –
Как будто иглы в тело впились –
То тут, то там горит укол.
В шерсти на лапы, брюхо – всюду
Стада кусачих мерзких блох,
Что до крови тебя в итог
Грызут за все возможны уды.
И жуткое пришло сознанье –
Не человек – щенок ты, пес!..
Не с кожей, а в шерсти…. А нос –
Как центр всего существованья,
Куда до одуренья рвутся
Все запахи – в мозги аж бьются,
И горькая до боли мысль:
«Ты не Эйбис теперь – Псэйбис!..»
А Звездке, видно, жалко было
Слабейшего из всех щенков,
Она его чуть оградила
От братии его пинков.
Пока был мал и телом плох,
Сама вылизывала блох,
А начал чуть он подрастать –
Их научила выгрызать.
Не странно ль: и в собачьем виде
Псэйбис познал, что значит мать,
Та, кто готова защищать
Тебя всегда в любой обиде.
Путь даже за ее труды
Ничем воздать не можешь ты,
Напротив, если слаб ты в стать –
Готова все тебе отдать.
Однако же недолго длилось
Собачье детство для Псэйбис –
Санпин с проверкою явилась,
А вслед убойщики нашлись.
Всю территорию, подвалы
Облавой мертвой проверяли,
И жизнь родной собачьей сводни
Закончилась кровавой бойней.
Щенки безумные метались
В подвальчике по всем углам,
Где быстро с пулями встречались,
Визжа предсмертно тут и там.
Псэйбис один лишь в щель забился
И там тихонько притаился,
Он понял: в этот смертный час
Так можно лишь спастись сейчас.
И видел, как напротив Звездка,
Споткнувшись, ткнулась носом дол,
И вниз со лба, от белой шерстки
Вдруг красным хлынуло на пол.
Она могла бы, коль хотела,
К нему забиться тоже телом,
Но, видимо, решила мать
Щенка вместо себя спасать.
В Псэйбисе навсегда остался
Ее остекленевший взор -
На нем сквозь щель почти в упор
С предсмертной мукой задержался.
И ужас, этот дикий ужас
От смертоносных тех людей,
Что гибель и планете всей
Несут, как будто так и нужно,
Как можно жизни отнимать –
Вот так жестоко убивать?..
Как будто бы имеют право,
Как будто нет на них управы!..
Он ночью выбрался с подвала,
И жизнь бродяжья началась
По мусоркам, домам, завалам,
Где всяческие гниль и грязь.
Псэйбис по городу скитался,
Отбросами кой-как питался,
Что мог едва ли где найти
В бродячей жизни на пути.
Познал он, что такое голод
До рези муторной под дых,
Зимой – невыносимый холод,
Трясун метелей городских.
В конце концов, хоть как прибился
К бачкам, где мусор громоздился,
Где мог найти погрызть чего
У магазина одного.
Нос стал теперь ему спаситель:
Почует как съестное он –
Скорей за запахом вдогон,
А то останешься лишь зритель
За спинами других собак,
Таких же брошенных дворняг.
Роль обоняния собаки
Узнал Псэйбис теперь сполна,
Что заменяет точный запах
Самим собакам имена.
Что их оттенки и значенья
Не поддаются исчисленью,
Аналогом быть может слух
В настройке на различный звук.
Что если «гав» взять за основу,
Мужские в запах имена
Звучат как «гыв», «гув», «гов»
в подобье слова,
А женские звучат сполна
Как «гев», «гёв», «гюв» -
не очень звонко,
Помягче и по спектру тонко,
И запахи – имен печать –
Он научился различать.
А клички, люди что давали
Своим, живущим с ними псам,
В глазах других им придавали
Священный смысл как именам.
То словно заново рожденье,
По-человечески – крещенье,
И это имя от людей
Как новый смысл для жизни всей.
И не найти острее, больше
Той зависти, что всех собак
Бездомных грызла денно, нощно,
О чем мечтали они так –
Чтоб стать слугой для человека,
Кто возродиться даст в итог,
От одиночества навеки
Спасет и станет словно бог.
Избавит кто от всех напастей,
И в жизни большего нет счастья,
Чтоб с человеком рядом жить
И до конца ему служить.
И хоть Псэйбису было сложно
Хоть что-нибудь осознавать –
Лишь приходилось выживать
В собачьей жизни сверхтревожной,
Он все же помнил о заданьи –
Людей глубокого познанья,
На то, как их воспринимал,
Свое вниманье обращал.
Он видел: люди, правда, были
Как будто боги для собак –
Их и боялись, и любили
И поклонялись так и сяк.
А если лаяли, кусали –
То это люди приучали,
Ведь каждый из таких богов
Других считал как за врагов.
Собачья жизнь почти всецело
Зависела от них, людей:
Не просто прокормиться телом,
Но обрести смысл жизни всей.
Хоть для домашних, хоть бездомным,
Что рады тухлым макаронам –
Хоть чем желудок свой набей –
Все будет только от людей.
А те все больше поражали
Свободой видимой своей –
Как боги, что от жизни брали
Все, что казалось им нужней.
На выбор все – еда, одежда,
И как Псэйбис заметил прежде –
Вольны и смерть нести…. Похоже,
Что от Творца свободны тоже.
А тут не жизнь – сплошная мука,
Едва поесть чего найдешь,
Не знаешь, день как проживешь,
Дрожишь от хлада, глада, стука.
И улица кривым изломом
Ему бездомным стала домом,
А три контейнера на свалке –
То от богов земных подарки.
* * *
Но сам Псэйбис лишь часть трансформы,
Что неудачно провелась,
Когда Эйбис распалась ровно
И в пса сознанием свелась.
А бессознанье сном безличным
Вошло тогда в алкоголичку
И родилась под крик усталый
Девчонка, что Полиной стала.
И ей судьба досталась злая –
В Российской грязной яме жить,
С новорожденной пребывая,
Мамаша не престала пить.
Была когда-то инженером,
Но спилась до горячки белой,
Сейчас уже, когда могла,
Как дворник улицы мела.
С похмелья сунет грудь Полине,
Порой не станет та сосать,
Ведь часто молоко как яд –
Горько от спирта и токсинов.
Тогда, коль есть в запасе смесь –
Полине даст ее поесть,
А нет – так и бурда сойдет,
Что с голодухи та сосет.
Кто был отец – мать и не знала,
А бывший муж давно забыл,
Как пить еще та начинала
И загуляла во весь пыл.
Теперь обычно все попойки
Заканчивались в грязной койке.
Ребенок стал тут в свой черед
Как никому ненужный плод.
И дальше так и продолжалось –
Попойки, если деньги есть,
В берлоге той не перечесть
Всех оргий грязных, что случались.
Все это маленькой Полине
Казалось сновиденьем длинным,
Какой-то бесконечной ночью,
Когда уж спать давно не хочешь.
И, правда, звездными ночами
Полина часто не спала,
Своими глазками-очами
Застыв, абы чего ждала.
А то и в стекла тихо липла,
Жить на земле как не привыкла,
И эта звездная краса
Ее тянула в небеса.
Понять, что с ней происходило,
Она, конечно, не могла,
Ей только неуютно было
Здесь, на земле, где так жила.
А бессознание Посланца
В дух не могло осознаваться,
И так под оргий пьяных бред
Жила она почти шесть лет.
Игрушками бутылки стали –
Других не довелось узнать,
Их на помойках собирала
И мыть домой таскала мать.
Полина, знай, их расставляет
И палочкою ударяет,
И звуков звонких извлеченье
Ей словно бы как развлеченье.
Иль свалит несколько бутылок
И станет по полу катать,
О ножки стульев, с горла, с тыла
На столкновенье направлять.
И тоже слушает их звоны,
Порой совсем заворожено,
А почему – ее спросить –
Никак не может объяснить.
А это просто бессознанье
Искало выхода как дверь,
Что помнило, хранило знанье
Мелодий от небесных сфер.
Чарующие звуки танцев
Звезд и других миров Посланцев,
Комет симфонии на бис –
В Полине так отозвались.
Но все закончилось…. Однажды
Мать спьяну не закрыла газ,
Был взрыв, который вскоре страшно
Квартиру грязную потряс.
А следом и пожар начался
И быстро вширь распространялся
От кухни – жег огонь подряд
Линолеум и ламинат.
И дым зеленый ядовитый
Квартиру всю заполонил,
Сквозь кухонную дверь разбиту,
Без стекл, где остов только был.
Мать пьяная, как труп, лежала
Лишь дочке хрипло прошептала:
- Иди сюда скорее, Поля…
С балкона дверь открой на волю…
Тогда пожарные Полину
Успели все-таки спасти
По лестнице с пролетом длинным
С балкона снять и унести.
А мать в квартире задохнулась,
Где стекла от пожара гнулись,
Полину же – в приют, потом
Попала в местный детский дом.
* * *
Псэйбис обнюхал угол дома
И ногу заднюю поднял,
И тонкой струйкою зеленой
Кирпич облупленный обдал.
Бежать уж дальше навострился…
И вдруг – застыл, остановился,
Как раньше что не понимал,
Нежданно вдруг он осознал.
Он понял, что уж угол третий
Вот по-собачьи метит так,
И это просто жуткий знак –
Ведь он не сразу то заметил,
Когда с какой-то там поры
Вдруг начал метить так углы.
И это для него не мода –
Собачья, псиная природа.
И что всего страшнее было –
Он стал терять по временам
Сознанье, что происходило
С ним по собачьим тем делам.
И эти жуткие провалы
С ним наступать все чаще стали,
То к особачиванию влек
Его неумолимый рок.
Оказывается, мозг собачий
Своей звериной простотой,
Своею первобытной спячкой
Посланца поглощал порой.
Его сознанье затуплялось
И постепенно растворялось,
Давясь инстинктов злой игрой
В собачьей тупизне крутой.
Он мог уже лежать часами
И блох выкусывать в шерсти
Иль тупо нарезать кругами
Просторы улиц на пути.
Вот и сейчас он ужаснулся,
Что поздно так в себе очнулся,
И дух собачий так взыграл,
Что он углы уж метить стал.
Тут визг вдруг радостный раздался.
Псэйбис чуть развернулся вбок,
И хвост как веер заметался
Иль дворник у машинных стекл.
От радости едва не лая,
К нему навстречу молодая
Рванулась сучка, хвост свой вздев,
Что с нюха называлась Гев.
Она в собачьей стае малой,
Что здесь, в округе, обитала,
Была на свалке рождена
И выросла уже с щенка.
Они обнюхались. Псэйбису
Вдруг запах как ударил в пасть,
Столь резкий, что его потряс,
Когда ее обнюхал снизу.
Глава куда-то поплыла –
То течка первая была
У молодой подросшей Гев,
Он сам вот только что созрел.
Псэйбис неудержимо, жутко
Почувствовал, как к ней влечет,
Как тело задрожало чутко,
А голова – вот, уплывет
В какой-то огненный туман,
Что он теряет волю сам,
И что-то так под животом
Вдруг напряглось как кость при том.
Псэйбис почувствовал: теряет
Сознание Посланца он,
Что навсегда его срывает
В собачий беспробудный сон.
А Гев пред ним дугою гнулась
И даже задом развернулась,
И глянула назад вдогон –
Ну, что же возится там он?
Псэйбис в смятеньи зашатался,
Не в силах тягу превозмочь,
Как будто в пропасть обрывался –
Сознанье погасало прочь.
Как будто кровь внутри вскипела
И изнутри сжигала тело,
И, дернувшись от самых жил,
На Гев от яростно вскочил…
Тут лай и рык раздались ревом -
Псэйбиса вихрь как закрутил –
И пес какой-то лбом суровым
Его толчком на землю сбил.
То стаи во главе собачьей
Был дог ужасный и кусачий,
Гроза района, грозный Гыв –
Он сам всех местных сучек крыл.
Псэйбиса местные собаки
И так уж не любили здесь,
И часто затевали драки –
Он им чужим казался весь.
И вот науськанные Гывом,
Единым шавочным порывом
С боков впивались без конца –
Порвать за сучку наглеца.
Сейчас Псэйбису нужно было
Упасть на спину, завизжать,
Скулить с отчаяньем повинным,
Он знал – так можно гнев унять.
Но только лишь не огрызаться,
И главное – не подниматься
На ноги полностью опять,
Так можно Гыва гнев унять.
Но он поднялся, сам не зная,
На ноги снова, почему,
Хоть чувствовал, что в злобной стае
Стоит его жизнь на кону.
Иль понял, тоже станет шавкой,
Такой же подлою и гавкой,
Ведь дав слабину слегонца –
Прогнется Гыву до конца.
И он стоял, не огрызаясь,
Лишь дергаясь чуть головой,
Когда кусались и впивались
Трусливо шавки те гурьбой.
Не мог снести Гыв наглость эту –
То бунта явного примета,
Что невозможно истерпеть –
Ослушника теперь ждет смерть.
Гыв, рыкнул, чуть не в воздух взвился,
В прыжке стараясь точным быть,
Псэйбису прямо в шею впился,
Свалил его и стал душить.
Те, что так лаяли, визжали –
Вокруг вдруг разом замолчали,
И с трепетом собачьим, знать,
Убийство стали наблюдать.
Гыв лишь немного промахнулся,
Лишь чуть до горла не достал.
Но челюстями стал искусно
Перебирать, что не добрал.
Уж шерсть собралась, как гармошка,
И хрустнул позвонок немножко,
И горлом захрипев наружу,
Псэйбис почувствовал удушье.
В какой-то миг вдруг показалось,
Что происходит все не с ним,
Иль с ним, но спит он, и осталось
Проснуться – все уйдет, как дым.
И за какое-то мгновенье
Назад вся жизнь от воплощенья
Мелькнула как пятно на шерстке,
Когда родился он от Звездки.
И раньше – вдруг себя увидел,
Он был, точней – была – Эйбис
И ауры Звайтекса выбел,
Как с ним тренировали жизнь.
Эйбис была тогда женою,
Смеялись часто над собою:
Людская жизнь – тла круговерть…,
И вот теперь – собачья смерть…
Псэйбис уже терял сознанье,
Как странный шум его накрыл,
Крик, вопль, вой, рывок, шатанье,
И Гыв его вдруг отпустил.
Какой-то человек с дороги
Бил сверху крепкой палкой дога,
Рукой махая сгоряча,
И прочь отпихивал, крича.
Гыв, отпустив совсем Псэйбиса,
Вдруг рявкнул на того в ответ,
И человек отпрянул вслед,
Чуть не упал, споткнувшись снизу.
Гыв вздыбил шерсть, к нему шагнул,
Тот бросил палку, повернул-
Ся в сторону и побежал,
А Гыв за ним, рыча – дожал…
И хоть Псэйбис едва был в живу –
Картиной поразился всей,
Что человек, что бог зверей,
Собаки испугался с виду,
Огромный, сильный и могучий –
И прочь бежит от этой кучи,
Такой напуганный в итог.
И это что – земной ли бог?..
Но самому Псэйбису туго,
Ох, туго с бойни той пришлось,
Едва к лежанке он дополз,
У ямы, где лежали трубы.
И долго раны и покусы
Шершавым, грубым, заскорузлым
От крови с грязью языком
Себя облизывал кругом.
Он понял, что не продержаться
Ему так восемнадцать лет,
И не живут собаки, знаться,
Так долго, да и мрут от бед.
Легко на свалках отравиться,
Чем там удастся поживиться,
Иль, греясь беганьем в морозы,
Скользнуть случайно под колеса.
Спасенье есть – ускорить время,
Так, как Учитель говорил,
Как с ним еще на базе был,
Вдруг, если кончится терпенье.
Перенестись за год иль два,
Как будет уходить пора.
«Глядишь, успею в этот срок
О людях все узнать в итог…»
Псэйбис забился глубже в яме
В колодце теплотрассы той,
Чтоб быть уверенным заранье,
Что не нарушат здесь покой.
Теперь напрячься надо малость –
Найти ту точку, где осталась
В сознании, что как в полет
Вперед сквозь время понесет…
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь