В начале августа, к всеобщему удивлению, прилетел вертолёт. Он привёз вахту, а удивительно было то, что он всё-таки прилетел. Обычно вся авиация летом использовалась для тушения пожаров. Когда борт разгрузили буровики пьяные и счастливые тем, что изменилась картина жизни, направились к балкам, которые стояли неподалёку.
Один из них поздоровался со мной и сообщил, что мне привезли промывальщика, «Легенду Севера» и что буровики еле высадили « легенду» из вертолёта, и он теперь спит под лиственницей недалеко от аэропорта. Я поспешил по указанному направлению и увидел лежащего в тундре человека в новой спецодежде. Возле него стоял помбур, который пытался поднять смертельно «уставшего» человека, но у него это плохо получалось.
Я ожидал, что мне пришлют промывальщика, но не ожидал, что в таком состоянии. Когда я попытался взять его под руку, пытаясь помочь помбуру, глаза его открылись, и он очень строго спросил: - Ты кто ?
- Я - геолог участка. А ты ? – ответил я.
- Начальник значит. Я – Шкворень. Меня весь Север знает. Мне нужно место, где спать и что есть, а пробу я тебе любую промою, - сказал он и отключился.
На местном диалекте шкворнем называют железный «палец» соединяющий удила саней с форкопом трактора.
Вдвоём мы оттащили его ко мне в балок и уложили на заранее определённое ему место. Шкворень отходил два дня, а потом началась трудотерапия. За три дня он вместе с буровиками построил и оснастил промывочную установку, которая представляла собой довольно широкий и длинный помост из стволов лиственницы. Этот помост уходил в озеро примерно на метр и крепился к сваям тоже из лиственницы. Инвентарь состоял из нескольких полубочек для буторки (размалывания пробы) пробы, зумфа, корыта сваренного из полубочки на ножках, приваренных под рост промывальщика и железная печка. Самым важным инструментом на промывке был лоток в котором проба доводилась до серого шлиха в зумфе, а шлих высушивался на печке и упаковывался в капсюля из твёрдой бумаги. Капсюля отправлялись на базу партии в лабораторию. Ещё через три дня буровики пробурили первую скважину и Шкворень начал мыть пробы и после каждой промытой скважины выносил свой вердикт. Варианта было два: металла нет и видимого металла нет.
Наступила вторая половина августа, а с ней и максимальная оттайка в тундре. Дорога от буровой к озеру на котором стояла промывка шла через невысокую сопочку. Мы очень часто ездили по ней и тем самым усиливали оттайку. Когда наш трактор с бочками для воды очередной раз спускался к озеру его чуть не унесло в воду грязевым потоком сошедшим с вершины сопки. Пробы мы возили на промывку тем же путём на лодке от вездехода. Лодка была довольно лёгкая, на хорошем гусеничном ходу и идеально подходила для перевозки проб. Я принял решение толкнуть её с сопки в сторону промывки. Рядом с промывкой, перед озером была довольно пологая площадка, на которой по - моим подсчётам должна была остановиться лодка. Когда мы её очень осторожно подтолкнули трактором, она поехала, набирая скорость, но на площадке, действительно, остановилась. Простояла пару секунд и медленно поехала, погружаясь в озеро. Все наблюдавшие онемели. Шкворень выкинул недокуренную сигарету, смачно плюнул и сказал мне: «А при Сталине тебе бы лет десять дали».
Потом началась эпопея извлечения лодки из воды. Все уже понимали, что эти пробы будут последними, промытыми на этом озере. Лодку мы вытащили трактором, потом вытаскивали трактор. В конце дня, когда я зашёл в балок, Шкворень невозмутимо сидел у окна и курил.
- Ну что скажешь ? - спросил я его.
- Ну, пятёрочку тебе всё-таки дали бы, - его суровое лицо было по-прежнему сурово, а глаза улыбались. У него была поразительная способность улыбаться глазами.
С. Шишов