Сказано — сделано, и вот я снова при ремне. Я понимал, что поступаю весьма неосторожно, оставляя руку без защиты, без поддержки, но это был вынужденный шаг. Я пообещал себе, что буду к руке очень внимателен, как поэт к возлюбленной.
Но больше всего меня расстраивала обувь, уж больно ботинки были не по сезону, не к месту.
— Портянки накрутить, что ли? — спросил я сам себя.
Но одобрение эта идея не получила.
«Допустим, если у меня получится плед порвать на тряпки и накрутить их на ноги, тогда я буду смахивать на девиц из сказки, которым башмачок оказался не по ноге».
«Любуясь» ботинками, я заметил черную сумку, найденную еще два дня назад. До меня дошло, что я до сих пор не удосужился осмотреть её содержимое.
От тепла кожа стала мягкой, и молния сумки открылась без проблем. Вещь, вытащенная самой первой, меня ошарашила, и я от восторга потерял дар речи. В моей ладони лежал швейцарский армейский нож, не какой-то перочинный ножичек, а настоящий раскладной нож с лезвием длинною в ладонь. Он был совершенно новый, в магазинной упаковке.
— Наверное, в подарок везла, — предположил я.
Со священным трепетом я развернул упаковку и разложил нож. Каких там инструментов только не было! Два лезвия — одно большое, другое маленькое; открывалка и штопор, шило и крючок, еще какие-то приспособления. И даже маленькая линза!
— Н-да, с таким ножиком не пропадешь, — восхищенно сказал я, — умеют же делать, басурмане!
За ножом последовала косметичка, набитая всякими парфюмерными прибамбасами.
— Пудра, духи, зеркальце, прокладки, презервативы, — комментировал я, выгребая всё это барахло из сумочки. — Презервативы! — повторил я, — они здесь точно не пригодятся… Хотя…
Какая-то туманная идея мелькнула у меня в голове, но тут же забылось, потому что я нашел нечто действительно важное: катушку ниток и набор игл. Положив их отдельно на самое видное место, я продолжил изыскания.
— О, шелковый платок!
Платок был аккуратно сложен, развернув, я подивился его красоте. И было чему удивиться — два чешуйчатых, разукрашенных под попугаев дракона с длинными усами норовили тяпнуть друг дружку за хвост.
— Китайский, — продолжал я беседовать сам с собой, — нет, вы только посмотрите, куда катится Россия-матушка! Платок — китайский, нож — швейцарский, парфюмерия — французская, презервативы — и те, ну-ка, ну-ка, точно, польские!
Я задумчиво посмотрел на себя, а точнее, на собственную одежду.
— Вот это да! — воскликнул я, — так и на мне вообще ничего нет отечественного. Трусы — и те турецкие! По всей видимости, только лайнер был сделан в России. И вот результат!
Эта мысль меня рассмешила. Меня разобрал истерический смех, и, придя в себя, я запел скрипучим голосом:
— Зажигай, чтоб горело ясно. Зажигай, чтобы не погасло. Зажигай звёзды в небе синем. Зажигай, сделано в России...
Ведь это же действительно, чёрт знает, какое-то безобразие получается. Ведь можем, когда захотим, но почему-то упорно ничего не хотим…
Затем я вытащил большой кожаный кошелек, до отказа забитый рублями и долларами. Но так как в этом месте деньги совершенно бесполезны, ну почти бесполезны, ибо их можно рассматривать как обыкновенную бумагу, то я и не стал их пересчитывать. К собственному стыду, мне пришлось напомнить себе, что я не подлый мародёр и мне должно быть всё равно, сколько наличности в кошельке.
— Если выживу, передам родственникам, — решил я.
К деньгам я присовокупил паспорт и свидетельство о разводе. От вида документов, удостоверяющих личность того, кто уже перестал ею быть, мне стало как-то не по себе, в груди тревожно защемило.
Дальше пошла всякая мелочь вроде: ключей, калькулятора, расчески, черного маркера, пары ручек и мобильного телефона, который не работал.
Я покрутил в руках маркер. Снял колпачок и чиркнул маркером по ладони, попробовав им написать. К моему удивлению, на ладони осталась черная жирная полоса.
— Что бы такое написать? — задумался я, рассматривая белоснежную стену.
Рука, словно по наитию, вывела: «Боже, пошли мне валенки!»
— Ну, кажется всё, — сказал я, предполагая, что досмотр имущества завершён, — хм, здесь что ещё…
Я нащупал что-то длинное, достаточно увесистое и до боли знакомое. Мрачная догадка черной молнией сверкнула в голове, но всё равно, вытянув улов, я опешил от смеси удивления и возмущения.
На моей ладони лежал... стограммовый «Суперсникерс».
От избытка чувств и от внезапного приступа зубной боли я закрыл глаза и застонал: «Боже, ну я же просил валенки!» Но когда я со злости бросил на пол сумку, то заметил у неё боковой карман.
Считаю, что представительницам прекрасного пола нужно поставить памятник, воплотив в нем собирательный образ Женщины-спасительницы, ибо я вытащил из сумки то, о чём мне приходилось только мечтать. На тонкой золотой упаковке черными большими буквами было выведено «КАФФЕТИН».
— Определенно, сегодняшнее утро самое удивительное в моей жизни, — пробормотал я, — хочешь не хочешь, а поверишь в чудеса. За такую сумочку в моем положении не жалко отдать и слиток золота, если бы такой имелся!
Дрожащими от возбуждения руками я открыл упаковку и отправил в рот сразу две таблетки, уповая на скорейшее прекращение боли.
Лекарство сделало мою жизнь не просто сносной, но и интересной. Звучит дико, но с этого момента я стал смотреть на всё происходящее как на забавное приключение в стиле голливудских «триллеров». Боль в челюсти постепенно ослабляла свою цепкую хватку. Мир вокруг меня стал добрее, но я не позволил себе расслабиться, взявшись за обустройство своего быта.
Первым делом я оценил свою экипировку и счел, что, пожалуй, стоит её приспособить к нынешним суровым условиям. Больше всего меня беспокоили ноги. Ноги должны быть в тепле. Но, бродя в осенних ботинках по тайге, сохранить сухость и тепло не представлялось возможным.
Вооруженный роскошным ножом, я принялся кроить из пледа полосы.
Я считаю теперь, что зря мальчишкам на уроках труда не преподают кройку и шитьё. Страшно подумать, но большинство современных мужчин даже пуговицы не может пришить, не говоря уже о том, чтобы наложить заплатку. Мне кажется, это неправильно, плохо. А на девушек и женщин наших взгляните: диву даешься, как ловко они орудуют молотком и дрелью, всякими там свёрлами и отвёртками. Сам видел, правда, правда…
Нож был острый, ткань резалась легко. Дело спорилось. Мне пришла в голову идея обмотать ноги поверх ботинок. Не побрезговал я и прокладками, которые пошли на стельки. Все в дело, все в ход. И очень скоро на моих ногах оказалось нечто напоминающее портянки на «оглоблях» фрицев, замерзающих под Москвой. Для пущей надежности обернул ступни двойным слоем ткани; обмотка вокруг голенищ заканчивалась чуть ниже колен.