Церемониал распития напитков Шокинского разлива казался Кости издевательским фарсом, глумлением над здравым смыслом, да и вообще…. Сколько можно? Ведь он отлично знал, что сто граммов алкоголя уничтожают миллионы мозговых клеток, которые потом организм «гребтится» вывести через мочу, а уж как печень страдает, скажет вам любой шокинец, прошедший через горнило становления тоталитарных, а потом уже и демократических преобразований.
Костя с тоской смотрел на заполненный наполовину прозрачной жижицей стакан, и нутро у него переворачивалось.
- Опять с мухоморами? Не буду.
- Не капризничай. С чегой-то ты стал такой щаульный? Дед вроде тебя не дюже баловал. Ну, было дело, потиранил трохи, но это же в целях поднятия эмануэлитета…, - заплетал Михалыч.
- Вы хотели сказать иммунитета? – вмешался Авдеев.
- Да хоть и так, а хоть и иначе, какая разница?
- Ну, ты Михалыч и тираннозавр! – в сердцах воскликнул Костя.
Алевтине, видимо, надоело слушать препирательства «святой троицы», и она решила пойти на штурм:
- Я предлагаю тост за милых дам и настоящих мужчин!
- Коварная вы, Алевтина, - сказал Константин и опрокинул стакан.
За ним последовали и остальные.
Даже невооружённым глазом было видно, как Пётр вслушивался во вкус самогона, сведя на кончике носа свои расширенные зрачки. Всё, что учуял Авдеев, так это его небывалую крепость, что послужило ненавязчивым импульсом к их дальнейшему расширению.
Содрогнувшись всем телом, Костя обратил свои взоры к Михалычу.
- Ну, где твой артефакт? – промямлил он, всё ещё борясь с добротными парами первача и жадно заглатывая ноздрями спасительный эфир.
- О как! Уже и закусывать перестал, - хохотнул Михалыч, с несвойственным ему вниманием глядя на Костю. - Должно, дед грамоту заслужил за прилежное воспитание непутёвых парубков. Ну, перетерпи, мновение, Костя, милый, перетерпи. Бог терпел и нам велел. Перекинься с хозяйкой хучь словцом, спроси, что да как. Как, мол, то, где, мол, это…. Имей чисто человеческий подход, - неспешно гутарил Михалыч, успевая посылать в рот картошину за картошиной. – Думаешь, дед над тобой глумится? Думаешь, опять тиранить зачал? Нет, Костя милый, дед опасается, что ежли ты на трезвую голову воспримешь кой-что, то она у тебя совсем с рельсов сойдёт. Что тогда деду, тебя в психушку отправлять? Ты ведь у нас и так расслабленный.
На выручку пришёл незнакомец.
- А что Алевтина, говорят, что к вам марсиане захаживают, - как бы промежду прочим пошутил он.
Алевтина, успевшая рассмотреть Петра с ног до головы, терзалась в сомнениях, кому из молодых людей ниспослать томные приливы своих чертовски колдовских чар. «Этот Пётр…. А он ничего. Интересно, каков из него наездник. Он – жук олень!» - Алевтина закатилась своим внутренним смехом, и когда Пётр к ней обратился, она поперхнулась куском колбасы и истошно закашлялась.
Авдееву пришлось вытащить на поверхность все его нехитрые познания из области ухаживания за дамами. Он встал из-за стола и, подойдя на расстояние выстрела в упор, саданул даму кулаком по спине. Наверное, он как всегда переборщил. Алевтина выкатила белки глаз, в которых отразился неописуемый страх, и ткнулась грудью в тарелку с картошкой.
- Но-но, капитан! Не забывайтесь! Имейте же, наконец, мужество соизмерять свои необузданные возможности с хрупкой действительностью! – крикнул на Авдеева Костя.
- Тысячу извинений, мэм, тысячу извинений! – залепетал капитан и встал перед хозяйкой на колени.
Алевтине, которая была на гране истерики, такой расклад очень даже понравился. Она тут же со стоном опёрлась всем своим фасадом на плечи и лицо Петра, как бы имея желание подняться, но, обессилив от куска колбасы, который, якобы, застрял в носоглотке, неожиданно обмякла. Авдеев почувствовал женщину. Какая бы она не была, но это была женщина; у неё были груди, какие бы они ни были, и действительно тонкая шея, перепоясанная в основании истончёнными ключицами и артериями, пульсирующими прямо ему в лицо. Он аккуратно приподнял обмякшую женскую плоть и усадил на стул, лопоча своё «тысяча извинений, мэм».
Михалыч наклонился к Костиному уху и прогудел: «Как Алька была стервой, так ей и осталась».
- Ну что ты ей воду в рот пихаешь, будто от воды моно удоблетвориться? – игриво посматривая на Костю, трещал Михалыч. – Налей ей пойла и нас не обдели – вот тогда будет хорошо! Алька, будя тебе придуряться, нам положено по артикулу ишо по стакашке садануть, ибо велик господь во гневе своём, а мы пьём и не крестимся!
- Ой, чтой-то стоить прямо уздесь, дыхнуть больно, - притворно жаловалась Петру Алевтина.
- Давай я энтот шмат подале пропихну, - серьёзно говорил Михалыч, дотягиваясь до неё скалкой, которую он извлёк из ящика кухонного стола.
«Интересно, - думал Костя, - как они напиваются до определённой кондиции, так начинают мудрствовать в своём лексиконе, подбирая какие-то непотребные слова и жутко их коверкая».
- Это всё проклятые марсиане, - гнул свою линию Авдеев.
- Да что вы, какие там марсиане, - смеялась сквозь слёзы Алевтина, тыкаясь своим носом в грудь Петру, - никаких марсиан, ловкость рук и не боле.
- Вы хоть успели их сфотографировать?
- Да кого, марсиан? Ха-ха-ха! Какой же вы право смешной, Пётр. Михалыч, а тебе выговор. Почему ты до сих пор прятал от меня таких животрепещущих мужчин? Бестсовестный! У-у-у, какие у вас мощные плечи, прямо как у Геракула, - говорила Алевтина, пробуя на ощупь бицепсы Авдеева и обнажая при этом свою страстно-ненасытную натуру. – От вас будто ток исходит, ей-богу, - говорила Алевтина, прислушиваясь к своим ощущениям и закрывая, словно от блаженства, глаза.
То, что Пётр обладает повышенной электропроводимостью было доказано давно, в специальной лаборатории ФСБ. Но откуда об этом могла узнать эта женщина? Неужели и правда почувствовала? Мистика.
- Алька, да отчепись же ты от парня, а то он к нашим бабам ещё не адаптировался. Дай ему хоть закусить поплотней, он же не знаит, с кем связывается, - посмеивался Михалыч.
- Ты на что это намекаешь? – угрожающе протянула Алевтина.
- Господа, давайте, правда, ещё махнём по стопарику, а то мне хочется побыстрей посмотреть на артефакт, - не желая оставаться в стороне от происходящего, сказал Костя.
- Устами младенеца говорит истинная правда, - заключил Михалыч и поднял стакан. – За вас, за баб. Как не крути, а ничего в мире лучше русской лепёшки нету! Мокрая, горячая и просторная! От я погулял на своём веку, от потоптал я ихнее племя! Костян грептился научный труд про мои похождения написать и осёкся - слишком богатый материал - не переварить одному человеку. Надо консилиум созывать, потому, как уж очень спорная аллегория образуется…
«Понесло», - с тоской подумал Костя.
- Про консилиум мы ещё поговорим, но только после артефакта, не так ли капитан?
- Да-да, вы правы, Пичугин. Вначале дело, не терпящее отлагательств, а потом уж ночные бдения.
Все подняли стаканы и молодецки осушили их за добротность русских лепёшек.
Алевтина притворно зажимала рот рукой, отворачивалась, потом приоткрывала его и махала ладошкой, охлаждая горящую полость, говоря: «Фу, какая гадость! Зачем только её пьют…»
«Уж ли!», - думал про себя Михалыч.
- Ну вот, выпили и закусили, а теперь гоните мне то, что обещали,- не унимался Пичугин.
- Ну, задолбал уже, дятел! Ладно, готовь свой карандаш…. Да не тот, не тот, а настоящий – будешь слово в слово описивать то, что услышишь. Давай Алевтина Викторовна, гутарь всё, как есть, не упускай ничегошеньки, ибо энтот артефакт может сурьёзно повлиять на ход дальнейших наших светопреставлений.