Вена, 1920 год. Поредевший отряд австрийских солдат возвращается домой из плена. Однако вместо вожделенной Отчизны бывших вояк встречает нечто чуждое и безразличное. Империя пала, страна проживает смутное время, но уже почти смирилась со своим новым статусом, а истощённые оборванцы в императорских шинелях — лишь раздражающее напоминание о прожитом унижении.
Когда-то Питер Перг был лучшим криминалистом Вены, уважаемым человеком, привечаемым в элитных салунах, счастливым семьянином, а теперь он — никто, так… смутный отпечаток некогда существовавшей личности. Решение отправиться на фронт было прямым следствием его идеалов, теперь же дом, заселённый призраками мебельных пыльников, старые знакомые, чванливо подёргивающие усами, мрачные улицы и их лишенные чести обитатели — всё вокруг уверяет в совершении глупой ошибки.
Жить в новом мире Пергу не хочется, но и в старый вернуться нельзя. Реальность зиждется на грехе. Уныние крепко обнимает героя, нежно придушивает. Кажется, что хуже уже не может быть, когда по городу разлетается весть о серии убийств. Преступник действует уверено, жестоко и прицельно: жертвы маньяка — ветераны войны.
Таковы настроения нового фильма Штефана Рузовицки «Хинтерленд» (в русском прокате к названию присовокупили «Город грехов», не без обоснований намекая на сходство с мрачным шедевром Родригеса). Рузовицки — режиссёр непредсказуемый. В фильмографии австрийца оскароносная драма соседствует с самобытной антиутопической хроникой, экранизацией Гессе и трэшовым зомби-хоррором. Интересы автора широки, а значит пестра и копилка продуктов его творческой мысли.
И если в смысловом значении «Хинтерленд» можно сопоставить с нашумевшим в своё время проектом «Фальшивомонетчики» и даже рассматривать как его идейное продолжение, то визуально это совершенно новая история, к которой нужно суметь приноровиться.
Режиссёр создал довольно неожиданный, но стабильный сплав искусства, хроники посттравматического синдрома, военной драмы, философии и коммерческого детектива. Синефилам и искусствоведам пройти мимо почти преступно.
Персонажи «Хинтерленда» живут в экспрессионистском мире, над которым невластны законы перспективы. Дома растут друг на друге, бульвары изгибаются под неестественным углом, уходя в небо, столы стоят на ножках разной длины, своды зданий соприкасаются, запирая людей в удушливых туннелях улиц, вынуждая судорожно искать выход, которого, конечно, нет. Цвета угрюмые, грязные. С одной стороны подобный приём — метафора деформированной реальности, последствий грубой архиваций мощи целой империи в маленькую кляксу на карте Европы, с другой — книксен художникам-современникам эпохи и самому течению, рождённому на поле брани Мировой войны.
С немецкого «Hinterland» переводился как «тыл». Что ж, какова война таков и арьергард… Священное стремление вернуться домой безжалостно растаптывается грязными ботинками. Выживших презирают за жизнь, мертвых — за смерть. Мир благоволит героям, а проигравших встречает как заразных бездомных псов.
Так зачем же все это было нужно? А главное — кому? Куда деться от липкого наваждения, нашёптывающего, что вся эта гнусь повторится вновь, прибавив к названию войны номер.
Спасибо за внимание!
Подписывайтесь на мой канал и инстаграм — впереди ещё больше интересного из мира кино.
