В её глазах было столько всего.… Но что особенно меня поразило – там были галактики. Их было бесконечное множество, и они переливались всеми цветами радуги, сворачивались, перевёртывались, схлопывались и взрывались одномоментно. Впрочем, что это я такое говорю? Ведь то, что я увидел нельзя передать никакими словами. Это бездна в бездне, феерический калейдоскоп, сияющая бесконечность. Нет, слова тут бессильны и бесполезны. Если можно было бы выразить всё это чувствами – это было бы бесконечное «Ах!»
Я выпил цитрамон и продолжил свои наблюдения.
Я обрёл невесомость. То, что осталось от меня, искоркой неслось среди пылающей бездны, гаснущих и загорающихся звёзд. Они рассыпались серпантином и причудливо свёртывались в мерцающие спирали созвездий, и, казалось, нет в мире большего блаженства, чем восприятие этого бесконечного мирозданья в том виде, в котором оно себя являло. Времени как такового я не ощущал. И вот почему. Созвездие Кассиопея пронеслось мимо меня в течение ничтожной доли секунды. Но как только я начинал помышлять о звёздах её населяющих, они тут же появлялись в моём восприятии, причём, в том ракурсе, в котором мне было удобно их созерцать. Мне даже почудилась совсем нечто пугающее. А не являюсь ли я сам творцом и хозяином этого беспредельного мира, называемого Вселенной. Тем не менее, я лукавлю, когда намекаю на присутствие какой-либо мысли в момент моего путешествия. Это были, конечно же, не мысли, а что-то ещё. Может быть, некие ментальные разряды, может блёски сознания, в общем, то, чему, пока нет словесного эквивалента.
Я выпил ещё какую-то таблетку, и она была явно не цитрамон.
А что, собственно, произошло? Вглядываясь в тканевые оболочки уголков её рта, я внезапно ощутил тремор. Ноги превратились в вату, а в голове произошли изменения, после которых я понял, что пропал. Меня охватил сначала озноб, потом ступор. Томительная сладость, которая проистекала с краюшек этих губ, ударила в мозг, обожгла сердце и разлилась по всему телу, плотно прижимая меня к полу. Но когда я остановил взгляд ниже её бровей, я выстрелил в космос. Я попал в совсем уж непостижимые сферы бытия, о которых раньше не смел и задумываться. Речь не о крыльях, которые, якобы, вырастают у влюблённых, нет. Я просто исчез. Я превратился в ничто, и именно это ничто позволило мне попасть в галактическое пространство. Вначале, мне казалось, что я просто лечу, но потом я понял, что я не лечу, а пребываю. И пребываю я в самой, что ни на есть, сути. Вся вселенная оказалась во мне. Я стал каждой её молекулой, каждой нейтриной, каждым её квантом. И в то же время, целым её телом, всем её бесконечно непостижимым образованием. Все эти звёздные миры были во мне, а я – в них. А значит, наша ничтожно маленькая планетка тоже была во мне, а я – в ней. Со всеми её прошлыми и будущими цивилизациями, войнами и катаклизмами, прорывами и упадками, науками, суевериями, суетой и страданиями. Осознание этого как молния пронзила моё «я».
Я нашёл ещё пару каких-то таблеток и запил их тем, что оставалось в банке из-под тоника.
Я нежно провёл ладонью по её щеке и сказал: «Ты моя Галактика, да?». Она сказала: «Да, мой милый». Этот голос где-то я уже слышал. Он был безупречен в выборе тембра и интонации, его вибрации сразу завладели частотой моего пульса и напрочь сбили ритм моего дыхания. Оно стало прерывистым и неуправляемым. В порыве чувств я резко сблизил её тело с моим. Я вжал его в себя. Пряди её волос упали на моё лицо. Я ощутил едва уловимое амбре незнакомых мне духов. Я чувствовал, как стучит её сердце. Я также чувствовал, что её упругая грудь является естественным препятствием в соединении наших сердец в единое целое. Это обстоятельство подействовало на меня отрезвляюще. Законы материального мира диктуют свои условия существования. Я не стал нарушать его традиции. Я спросил: «Ты хочешь меня?» Она сказала: «Да, мой милый». Я не помню, что я ещё ей говорил. Мне казалось, слова «Да, мой милый» были её мантрой, а лёгкая улыбка не сходила с её уст, даже тогда, когда я сильно прикусывал мочку её уха, и скручивал в жгут её запястья, но это было неважно. Её галактикой была Андромеда, и моё галактическое путешествие было реальностью, и оно продолжалось вечность. Время потеряло счёт. Мы были властелинами пространства. Звёзды Андромеды, Сириуса, Козерога могут это подтвердить.
Единственное, что не даёт мне покоя - это абсолютное несоответствие двух противоположных начал. Восприятия в качестве уплотнённого в тело существа, кем являюсь по-прежнему я, и восприятия в качестве существа-созерцателя плотных материальных тел всей этой вселенной, кем опять же являлся я, а никто иной, были настолько различны и не подобны, что производили на меня шокирующее впечатление. Нет ничего такого, чтобы их могло объединять, эти два начала. Они антиподы, они абсолютные противоположности. Но, может быть, в этом-то и кроется тайна мироздания - в созерцательности материи в разных её формах. А мы, как сознательные существа, в зависимости от обстоятельств, принимаем предпочтительную из этих двух форм. Мы либо созерцаем, либо нас созерцают. Либо то и другое одновременно, что, кстати, бывает частенько в моих снах. И, о, ужас! Если бы я не имел счастья заглянуть в её глаза, я бы ничего этого не знал и поныне, никогда бы об этом не помышлял, и жизнь моя катилась бы по наклонной, и день был бы похож на ночь и всё такое….
И ещё одна ремарка. Никто и никогда не имел такого понимания и единства взглядов, как я и она. Она – брюнетка. У блондинок подмоченная репутация. Блондинки – это катастрофа. Это как день без таблеток, без кофе, без снотворного. Но моя Грейс вне всяких сравнений и предпочтений. Я беру её за руку, она открывает глаза, и мы начинаем путешествие по галактикам. Её мягкое, пусть даже не всегда логичное «Да, мой милый», с недавних пор выполняет функцию недостающего коммуникационного звена между мной и остальным миром. Это всё, что я желал бы получить от него взамен на моё к нему обращение. Эти слова, произнесённые с таким чувством любви и покорности, с таким предвосхищеньем блаженства, с таким тихим восторгом бесконечного счастья, совершают переворот в моём сознании и погружают меня в лоно глубочайшей безмятежности. «Да, мой милый».