Это было в середине января. Мы забрались на одну из крутых горок Приморского хребта, с которой открывался такой вид на Байкал, от которого всё изнутри трепетало. Нет, страх высоты ни при чём, хотя он добавлял к молчаливой, но приятной взволнованности нотку беспокойных вибраций в коленях. Я стояла на узком скалистом выступе и без конца повторяла про себя: это море, эти горы, этот лес. Это море, эти горы, этот лес.
Это море. Безупречно синее, синее настолько, что не сразу веришь в его реальное существование. Будто картинка в детской раскраске, ставшая яркой иллюзией благодаря хорошему фломастеру. Или заставка на рабочем столе, пейзажи каких-то далёких тропических миров, которые из-за своей удалённости так же фантастичны, как и нарисованная одарённым художником графика.
Глубокий синий на всём необъятном пространстве, а у берега — такой же неправдоподобный бирюзовый. Разглядывая набеги волн у подножья нашего склона сквозь сосновый частокол, я могла быть уверена, что мои глаза обманывают меня. Могла бы, если бы впервые была на Байкале. Но после стольких лет даже самые необыкновенные его проявления не заставляют сомневаться в том, что это возможно. Удивительно — да, но так же реально, как реален этот снег, хрустящий под ботинками.
Эти горы. Каждый раз, когда ясный день и хорошая видимость обнажают вереницу острых, заснеженных вершин прибрежных хребтов, чувствуешь себя счастливчиком, которому открылось необыкновенное видение. Не всегда видно противоположный берег Байкала, поэтому особенно ценно застать момент, когда зимнее закатное солнце окрашивает в розовый цирки и вершины Хамар-Дабана и оставляет в тени хвойные джунгли на его склонах. В такие дни кажется, что горы находятся совсем близко.
Этот лес. Сосны крадутся по крутой стене Приморского хребта, цепляясь корнями за его невидимые глубины. Сухой лиственный подлесок выглядывает из-под тонкой снежной подстилки, похожей больше на подтаявший весенний покров, чем на свежий январский, и отдаёт почти осязаемым золотистым теплом. Рука так и тянется к нему.
По краям обрыва шуршит полынь. Собрав в ладони крохотные пушистые шарики её цветов и растерев их между собой, можно почувствовать запах цветущей степи и дуновение летнего байкальского ветра на своей щеке. Я проделывала этот трюк несколько раз, закрывая глаза и представляя жаркий и одновременно свежий июльский Ольхон.
Хотелось плакать и улыбаться одновременно. И бежать что есть сил, пусть только в своём воображении, по душистой и колючей летней байкальской степи, пугая стрекочущих кобылок. Они выпрыгивают с шумом из-под ног, а потом снова растворяются в сизо-зелёном ковре полыни. От земли идёт невероятное тепло, которое чувствуешь всем телом.
Тогда, глядя с высоты на этот удивительный мир январского Байкала, отдающего своё тепло, но ещё не закованного в лёд, я поняла, что никогда он ещё не казался мне таким прекрасным. Прозрачное стекло замёрзшего Малого моря, увиденное за несколько дней до этого, — несомненное волшебство, но эта огромная кобальтовая котловина непокорной воды в самой середине календарной зимы почему-то всё внутри перевернула.
