Беременным не читать.
Отделение новорожденных делилось на две части - отделение патологии новорожденных (опн) и отделение реанимации новорожденных (орн). Мамам детей в орн койко-место не было положено. Их и к детям-то пускали, только если те стабилизировались. И сидели они в коридоре. Ждали. Жалкие минуты, когда можно будет зайти в реанимацию и посмотреть на свою кроху. Трогать нельзя. Только посмотреть. Многие мамы в палатах звали к себе и угощали чаем, потому что и питание, таким мамам не выделялось.
Она была маленького роста и очень-очень худая. На вид не больше 20-21. По факту 27. Молчаливая. Нервные пальцы. Всегда отказывалась и от чая, и от еды. Она вся была там. С ним. С сыном. Он в реанимации. Лёгкие не хотят сами дышать. Его несколько раз пытались снять с ивл, но возвращали. Синел и задыхался.
Не знаю, почему но рядом с ней было стыдно плакать. Она горевала. От неё просто разило тревогой. Но не плакала. Однажды мы остались в палате вдвоём. Я предложила чай. Она в очередной раз отказалась. А потом спросила - а как здесь кормят. И первый раз улыбнулась. Оказалось, что её сына переводят в опн. Сняли с ивл. Наблюдают. И если все хорошо, то послезавтра она ляжет.
Да, гв уже не было. Слишком много нервов. Но зато она будет рядом с ним. Пусть хоть 30 минут 7 раз в сутки, но рядом.
Ей было 27. Он родился на 29 неделе. Гестоз. Они пять лет пытались с мужем стать родителями. И наконец эко помогло. Счастью не было предела. Но вместе с ним накрыл дикий страх и постоянная тревога. Она даже с работы уволилась. Однажды, она заметила, что отекает. Позвонила врачу, та сказала, что так бывает. Через несколько дней встала и заметила, что отёк поднялся до колен. Поехала сразу к врачу. Её осмотрели и отправили пить канефрон, лежать ногами на стене. Ничего страшного, сказала врач. Так бывает. Очень уж ей видимо хотелось поскорее уйти домой. Это была пятница, а с понедельника врач уходила в отпуск.
А к утру её раздуло до состояния шара. Руки, лицо, шея. Все тело. Скорая. И как приговор - срочно на кс. Она плакала, твердила, что напишет отказную. Умоляла, сделать хоть что-то. Поздно, ответили ей. Если бы хотя бы вчера приехали, может и успели бы. А сейчас или кс, или вы умрёте. Последним аргументом было не это. Последним аргументом были слова врача, что вне её тела у ребёнка есть шанс, а так нет. Ну а потом лёгкие не открылись. Молитесь сказали. И вот послезавтра его наконец-то должны перевести в опн. Завтра, сказала, она - не приду. Первый раз. Надо сумки собрать.
На следующий вечер похолодало на улице. Шёл противный осенний дождь, не смотря на то, что было лето. Наши окна выходили на внутренний дворик больницы. Я пришла с вечернего кормления. Девочки стояли у окна и перешептывались. И тогда я увидела её. Она сидела полубоком к нам. В руках конвертик из одеяла, перевязанный голубой лентой. Но от всего увиденного прошибал ледяной пот. И даже не от того, что она была одета летом в пальто. И не от того, что она сидела под дождём без зонта абсолютно мокрая. Её всегда туго натянутая спина, была согнута. Она качала и пела. Качала и пела. Пустое одеяло.
Он умер. Она не пришла в тот день. Собиралась, чтобы лечь. Не успела. Умер. Откачать не смогли. Она не поверила, примчалась с одеялком, чтобы забрать. Темнело. Дождь все шёл. А она так и сидела. Качала и пела не меняя позы. Пустое одеяло, перевязанное синей лентой. Никому из нас не хватило бы духа подойти к ней. Мы закрыли окно. И легли спать. Со слезами на глазах.
P. S. Я не знаю, была ли врачебная вина или ошибка в его смерти. О том, что они не успели его спасти, сказала одна из девочек, чей ребёнок тоже лежал в орн. Насколько это правда не известно. Я лишь хотела рассказать о горе матери. Горе, которое в 27 лет лишило человека рассудка. Мне очень хочется верить, что она пришла в себя. Что все-таки она обрела счастье материнства.