Я уже и забыл когда летал в составе экипажа на разведку погоды. И вот меня запланировали, а это меня совсем не греет. Лететь в экипаже с нашим комполка? Господи, зачем мне такое «счастье»!
Я стараюсь не попадаться на глаза командиру полка насколько это возможно. А это вообще-то невозможно в нашей системе. В классе место моего третьего звена на последнем ряду, можно спрятаться. На полётах стараюсь перед глазами у него не вертеться без нужды. А тут ещё одно — усы я отращиваю. Командиру пока что не до моих усов: он приводит к общему полковому знаменателю новых заменщиков. И тут на мою голову сваливается разведка погоды. Хочешь — не хочешь, а придётся контактировать с этим непредсказуемым начальником.
Функция моя проста — сидеть в задней кабине за мешок. Это утрирую, конечно, не только для сохранения балансировки самолёта лечу, но и для подстраховки разведчика. Мало ли что может в воздухе приключиться. За режимом полёта наблюдать, управление взять, если команда такая от разведчика поступит.
Начиная с раннего завтрака в пустой столовой, мозолю глаза командиру полка. Постоянно нахожусь рядом, чтобы не пропустить его уход к самолёту. Он на меня внимания не обращает. Никаких вопросов, никаких указаний. Командир к доктору, и я к доктору. Командир берёт ЗШ, и я беру ЗШ. Он выходит из высотки — я за ним на уставной дистанции. Молча садимся в самолёт. Перед этим я замечаю, что он покосился на мои скромные усы. В полёте мы с ним не обмолвились ни одним лишним словом. После полёта молча возвращаемся в класс предполётных указаний. Кажись, пронесло.
Перед входом в класс он оборачивается и коротко говорит:
- Сбрить усы!
- Есть!
Не пронесло.
Утром на построении комполка находит меня взглядом и на лице его мелькает удовлетворённая гримаса: я стою в первой шеренге эскадрильи без усов.
Показав командиру свою покорность, я опять начинаю отпускать усы. Казак я или не казак?
После своего отпуска я узнал новость: Карамазов-4 ездил сдавать экзамены в Школу лётчиков-испытателей. Теперь до меня дошла эта его дотошность к своему хронометражу: он старался набрать нужный для поступления общий налёт. И набрал. Возраст у него соответствовал, командование полка не возражало и он убыл на экзамены. Как он умудрился выбить себе вызов из ШЛИ — ума не приложу. Он никогда не афишировал своих действий в этом направлении, боясь, наверное, спугнуть удачу.
В ШЛИ Карамазова не приняли: не смог сдать экзамен по аэродинамике. Вернулся в полк расстроенный, но и обнадёженный: ему пообещали прислать вызов на следующий год, похвалив его технику пилотирования. Командование на его двойку по аэродинамике внимания обратило, и заставило сдать зачёт. Впрочем, подошло к этому формально. Зачёт этот обошёлся ему внеочередным брюзжанием замкомполка Баранова, по поводу его старых «заслуг» и рассказа о процедуре сдачи экзаменов в ШЛИ.
Теперь Карамазова в любую свободную минуту на полётах или в дежурном звене можно было увидеть с гроссбухом по аэродинамике и большой общей тетрадью. В неё он конспектировал многочисленные формулы и графики.
Мне импонировала целеустремлённость старлея. Я был уверен, что он своего добьётся. Когда-нибудь.
Однажды на контроле готовности к полётам я задал ему вопрос по аэродинамике самолёта МиГ-23. График он нарисовал правильно. Формулы написал. Попросил его объяснить нам физическую сущность провала кривой на графике, надеясь на его теоретическую подкованность в аэродинамике. Он же день и ночь не расстаётся с ней. Спать в дежурном звене ложится, а под подушку книгу кладёт. Однако, Карамазов-4 ответить мне затруднился, чем привёл меня в некоторое замешательство. Вопрос-то был из тех, которые знать надо. Карамазов-2 тоже отрицательно покачал головой, когда я обратил на него взор.
Я не рискнул переадресовать вопрос старшему лётчику и разжевал своему звену этот провал на графике. Фу-у-у! Хорошо, что я сам-то знал ответ, а то вышел бы конфуз. Карамазов-4 нашёл себе оправдание, но мне стало понятно, что он зубрит, надеясь на свою молодую память. Больше я не пытал его сложной аэродинамикой.
В начале сентября в санчасти гарнизона полк проходил очередную врачебно-лётную комиссию. Здоровье у меня было в порядке, прошёл всех врачей без замечаний и стал в очередь в кабинет председателя комиссии за печатью в медицинскую книжку. Очередь двигалась медленно: председатель разводил церемонии. Наконец подошёл и мой черёд. Зашёл в кабинет с голым торсом, подал книжку председателю и уселся на стул. Медик начал изучать последние записи врачей. Печати на столе не было. Понятно: меня ещё ожидает церемония извлечения печати из сейфа. Я уже об этом наслышан.
Вдруг медик спросил меня, мол, а почему вы, товарищ капитан, много в весе потеряли? Вопрос застал меня врасплох, я напрягся, и, пытаясь выиграть время, спросил медика:
- А сколько я потерял?
- Семь килограммов.
- Я летом всегда худею, - пояснил медику и это была правда.
- А медицинская книжка это не подтверждает, такой большой потери веса у вас ещё не наблюдалось. Вас что-то беспокоит?
- Ничего меня не беспокоит, - заявил я доктору, лихорадочно думая как выйти из этой ситуации.
Зимой была промежуточная медкомиссия и в кабинете, где медсестра снимала физиометрию, не оказалось весов. На вопрос медсестры о моём весе я сразу не ответил. Пока вспоминал свой вес, она, мельком на меня взглянув, записала в медкнижку своё собственное мнение о нём. Теперь её мнение выходило мне боком. Сказать председателю, что меня прошлый раз не взвешивали и медработники написали цифру от балды, мне не хотелось. Такая организация промежуточной медкомиссии бросила бы тень на нашего полкового доктора, а парень он был хороший. Пока я мучился, придумывая себе отмазку, председатель штудировал мою медкнижку.
И тут в кабинет председателя ввалился Витя Р. Тоже — с голым торсом и радостной улыбкой идиота на лице. Ушей из-за этой улыбки у Вити видно не было, а его массивный живот и бока свисали на пояс брюк валиком. Пупок тоже заплыл, обозначая себя узкой складкой поперёк живота. Председатель недовольно оторвался от моей медкнижки, мол, кто это прервал мою церемонию. Но тут же его взгляд загорелся плотоядным огоньком. Он быстро сделал запись в моей медкнижке, без церемоний достал печать, не сводя глаз с фигуры старлея, шлёпнул ею и протянул мне медкнижку. Я подхватился со стула и вылетел из кабинета мимо безмятежного Вити Р, считая его своим спасителем.
Только я успел очереди перед кабинетом рассказать в лицах сцену в кабинете председателя, как оттуда, под самый хохот лётчиков, выскочил сам Витя с паникой на лице. Лётчики замолчали.
- Серёга, Серёга, - кричал Витя по коридору, заглядывая в кабинеты в поисках полкового доктора и потрясая своими телесами, - спасай, Серёга! Он меня списать хочет по ожирению.
Лётчики в очереди снова засмеялись. Когда Витя протащил за собой полкового доктора в кабинет председателя врачебно-лётной комиссии, очередь задумчиво притихла. Я предпочёл ретироваться из санчасти на учебную базу. Вскоре там появился и цветущий Витя Р. По его виду было понятно, что Серёга его спас.
- Обошлось? - спросил Витю.
- Спасибо нашему доктору, выручил меня. Мне сказали, что я тебя тоже спас. Что у тебя было?
- У меня веса не хватало. Спасибо, что ты зашёл вовремя со своим лишним — доктор на тебя переключился.
- Обращайся, могу поделиться.
Добрая душа - этот Витя Р.
До конца года комполка успел ещё раз лишить меня усов. Наконец, с третьего раза, до него дошла моя политика и он, заметив очередной раз мои усы, решил поинтересоваться зачем я их отпускаю. Дело было на очередном полковом контроле готовности. В классе сидела группа руководства полётами и весь лётный состав полка.
- Капитан, не положены офицеру усы.
- Бойцы-кавказцы носят усы, а мне — нельзя?
Конечно, я мог бы сослаться на присутствующих лётчиков с усами, но это было бы опрометчиво: он бы мне рассказал, чем я отличаюсь от этих старожилов полка.
- Капитан, насколько мне известно, ты - не кавказец.
- Я — казак!
- Ну и что?
- Семейному казаку-отцу положено иметь усы. А казак-дед должен носить бороду, - пошёл я ва-банк.
Это я от прабабки когда-то услышал в детстве. На самом деле, я был не уверен, что такая традиция существовала у казаков, никогда не проверял прабабкино утверждение. Да и говорила она не мне, а своему внуку. Его не взяли в армию и он стал отпускать бороду. Своему внуку она и внушала, что он, холостяк, не имеет права носить растительность на лице, а должен выбриваться.
Командир взял паузу: начал листать Журнал контроля готовности к полётам. Я продолжал один торчать столбом в классе на заднем ряду. Народ с любопытством ждал развязки.
- Сядь, капитан, - поднял комполка голову, - и старайся не мозолить мне глаза своими хилыми усами.
- Есть!
- Внимание! Начинаем контроль готовности полка к полётам на ….
Кажется, комполка выдал мне бесплатную индульгенцию на ношение усов.
Чудны дела твои, Господи!
