РАЗОЧАРОВАНИЯ ЧАРЛЗА ДИККЕНСА

Литературное расследование в библиотеке «Фолиант», посвященное 210- летию со дня рождения английского писателя (1812-1870). Фоторепортаж

7 февраля 2022 года исполняется 210 лет со дня рождения английского писателя Чарлза Диккенса(1812-1870),всемирно известного британского прозаика, автора множества романов.

В преддверии юбилея, 2 февраля 2022 года, в библиотеке «Фолиант» прошло небольшое литературное расследование - «Разочарования Чарлза Диккенса».

Что такое литературное расследование биографии писателя? Это информационно насыщенный и сжатый рассказ о нем. Это взгляд на творчество, писательскую деятельность, общественную и личную жизнь выдающегося человека с приведением сведений и фактов, которых нет в школьных учебниках и пособиях.

Формат литературного расследования придуман для того, чтобы поднять определенный уровень знаний и улучшить восприятие книг писателя читателями любого возраста и профессии. Краткие документальные фильмы, буктрейлеры и компьютерные презентации, показываемые в рамках мероприятия, могут быть полезны как учащимся, так и широкому кругу читателей.

На встрече, посвященной юбилею Диккенса, читатели библиотеки, активисты ее литературного клуба «Прикосновение», посмотрели документальный фильм «В гостях у Чарльза Диккенса», поближе познакомились с биографией писателя, попытались получить ответы на следующие вопросы.

Почему при двух живых родителях 12-тилетний мальчик в детстве жил в казенном пансионе? И как так получилось, что Чарлз Диккенс для того, чтобы прокормиться, вынужден был работать на фабрике ваксы, за шесть шиллингов в неделю наклеивая на баночки этикетки?

Почему самый популярный и богатый писатель Аглии, имевший жену и десять детей, был несчастен? Какая тоска съедала его душу? О чем он мечтал? Почему чувствовал себя, как в западне?

Почему от него ушла жена Кэтрин Хогарт, тихая, безропотная женщина? Развод по тем временам был невозможен, но юридически оформить раздельное проживание суп­ругов и их финансовые взаимоотноше­ния было вполне реально. По какой причине жена Диккенса пошла на это после двадцати двух лет совместной жизни? Больше всего на свете Диккенс ненавидел сплетни. Зачем же он разлад в семье сознательно сделал их предметом, опублико­вав подробный отчет о собственных проблемах на страницах воз­главляемого им журнала «Домашнее чтение»?

Почему дети после разъезда родителей не отваживались встречаться с матерью? Почему писатель безжалостно про­дал Тэвисток-хауз, в котором некогда так весело справляла рождественские праздники их большая и шумная семья? Зачем он, спустя два года после расставания с женой, сжег всю их переписку?

Какую роль сыграли в жизни Диккенса Мария Биднел и Эллен Тернан, Мери и Джорджина Хогарт? Отчего он совершал непоправимые шаги и в последние годы жизни одну за другой рвал нити, привязывавшие его к прошлому? И самое главное, какое отражение нашли жизненные разочарования Диккенса в его бессмертных книгах?

Итак…

Мечты о счастливом детстве

Ни о чем Чарлз Диккенс так не мечтал в детстве, как о надеж­ном, уютном, обеспеченном доме. Где бы у кухарки всегда был туго накрахмаленный по­лосатый фартук, а у горничной - аккурат­ный чепец с оборками. Где никогда не пили бы чай из выщербленных чашек, и у каждого из детей был бы отличный воскрес­ный костюмчик, аккуратно висящий на плечиках в шкафу.

В его собственном детстве дома сменялись, как картинки в волшебном фонаре: родившись в Порт­смуте, он в два года попал в Лондон, ку­да его отца, мелкого чиновника морско­го министерства, перевели на службу. Через три года семейство отправилось в Чатем, а спустя еще несколько лет - снова вернулось в Лондон.

Ни мистер Джон Диккенс, ни его жена Элизабет нисколько не заботились о том, как будет устроен их очередной дом и хватит ли в нем спален для многочисленных детей. Чарли помнит, как однажды они всей семьей вместе с квартирантом и девчонкой-служанкой, взятой из чатемского работного дома, несколько меся­цев ютились в четырех крошечных комнатах. Когда дела налаживались, ро­дители немедленно снимали какой-ни­будь милый особнячок, в котором, впрочем, тоже не устраивались основа­тельно, все время ожидая очередного вынужденного переезда. Джон Диккенс, веселый и добрый малый, из долгов не вылезал, в их семье вообще не было принято строить долгосрочные планы.

Так продолжалось до той поры, пока в 1824 году долги Джона не заставили Элизабет с малышами перебраться в казенную квартиру, становившуюся в те времена прибежищем многих беспечных граждан, похожих на чету Диккенс. Диккенса-старшего посадили в долговую тюрьму Маршалси.

Едва не утонув…

Самого Чарли - ему в ту зиму минуло двенадцать - ждала каморка в пансионе старой миссис Ройленс, где жили такие же, как он, мальчишки - недоростки, до которых не было дела их родне. А еще его ждала фабрика ваксы неподалеку от Хангерфордского рынка, где он, чтобы прокормиться, наклеивал этикетки на баночки за шесть шиллингов в неделю.

Не изжитое с годами отчаяние всякий раз охватывало Чарлза Диккенса, стоило ему только вспомнить бесконечно длинную дорогу, что пролегала от пансиона до фабрики. Дорога шла по грязным переулкам, пустырям, продуваемым всеми ветрами, и гнилым мосткам, переброшенным через сточные канавы.

Сколько раз потом он описывал в своих романах эту дорогу в никуда, которой пробираются по жизни одинокие и все­ми забытые дети: Оливер, Дэвид, Нелл! Никто и нигде не ждал его в те времена, никто, даже мать с отцом, которых он на­вещал по воскресеньям, ни разу не спро­сили, что он ест, и не промокают ли его ботинки...

Ужасное существование продолжа­лось несколько месяцев, до тех пор, пока смерть бабушки, матери непутевого Джона Диккенса, не обернулась для семейства небольшим наследством, позво­лившим отцу Чарли расплатиться с дол­гами. Семья воссоединилась под общим кровом, и Джон Диккенс на радостях да­же настоял на том, чтобы вновь отдать сына в школу.

Но было уже поздно - прежнего Чарли, мягкого беззаботного мальчугана, больше не было. Как чело­век, который, едва не утонув, выбирается на берег с твердым намерением непре­менно научиться плавать, так и Чарлз, чудом избавившийся от отвратительно­го запаха ваксы, которым он, казалось, пропах на всю оставшуюся жизнь, дал себе слово, что никогда больше не вер­нется в те времена...

Никому, даже ближайшим друзьям, он не рассказывал о тех унизительных и бесприютных месяцах своего детства. Просто, сцепив зубы, карабкался наверх, экономя каждое пенни и просиживая ночи напролет за письменным столом.

В пятнадцать он стал клерком в суде, в ше­стнадцать наскреб денег на уроки стено­графии и одолел ее, чтобы перейти ра­ботать в газету. В двадцать уже был пар­ламентским репортером, в двадцать один напечатал свой первый художест­венный очерк. А спустя четыре года вы­пустил в свет вышедшие отдельным из­данием «Очерки Боза» и начал работать над «Пиквикским клубом».

Мария Биднел - первая любовь

Своей будущей жене Кейт Хогарт Чарлз Диккенс никогда не говорил, что не она была его первой любовью. Эта роль в жизни Диккенса выпала Марии Биднел, с которой он повстречался в семна­дцать лет. Дочка банкира, манерная и легкомысленная, она с удовольствием развлекалась откровенным обожанием, которое дарил ей молодой Диккенс. Потом родители решили, что это развле­чение, равно как и страсть, развившаяся в кавалере, грозят зайти слишком дале­ко, и Марию услали в Париж, а Чарльза от­вадили от дома...

Он ждал, надеялся до тех пор, пока не увидел в глазах вернув­шейся из-за моря возлюбленной свой приговор. Но даже, когда они расста­лись, эта злосчастная любовь будто хо­дила за ним по пятам, отравляя и без то­го нелегкую жизнь.

Угнетали вечные разъезды, во время которых Чарли, по­рой промокший и продрогший и почти всегда голодный, примостившись в по­лутемном углу почтовой кареты, при свете крошечного огарка строчил свои репортажи.

Родители, ничему не нау­чившиеся на собственных ошибках, продолжали влезать во всяческие денежные авантюры, из которых их вынужден был вызволять старший сын, выплачивая отцовские долги из своих нелегких репортерских заработков...

Как хотелось ему в этих бесконечных странствиях и хлопотах прислониться к надежному, теплому плечу, плечу настоя­щего друга!

Он, не­сомненно, далеко пойдет...

- Очаровательный юноша! Очень молод, но чертовски талантлив. Он, не­сомненно, далеко пойдет...

Эти комплименты Джордж Хогарт расточал своему младшему коллеге, вместе с которым трудился в одной из вечерних лондонских газет. Молодой друг от­ца бросал пылкие взгляды на дочь Хогарта, двадца­тилетнюю Кейт. Для родителей давно не было секретом, что и она не осталась равно­душна к этим взглядам.

Да разве на­шлась бы девушка, которую Чарлз Дик­кенс мог оставить равнодушной? Он был чудо как хорош: большеглазый, под­вижный, с вьющимися каштановыми волосами до самых плеч... И какой ве­сельчак!

Семья Хогарт никогда не знала недостатка в талантливых и ярких гос­тях. Отец семейства был заметной фигу­рой на литературном небосклоне Эдинбурга, а позднее и Лондона, состоял в родстве с Робертом Бернсом, много лет дружил с сэром Вальтером Скоттом. В уютной гостиной дома Хогартов на ок­раине английской столицы перебывало немало журналистов, музыкантов, поэ­тов и художников.

Но даже на их фоне молодой Чарлз выглядел более, чем до­стойно. И от взгляда Кэтрин не укрылась учтивость, с которой знаменитые друзья отца спешили пожать ему руку. Многие из них уже прослышали, что этот юноша и есть - автор нашумевших сатирических очерков об английской жизни, которые вот уже несколько месяцев публиковала лондонская «Ивнинг кроникл».

Случалось, Диккенс до упаду смешил собравшихся у Хогартов гостей, разыгрывая в лицах какую-нибудь сценку, подсмотренную им на лондонских улицах, или комментируя только что сданный в печать материал. При этом молодой человек был очень ответственным и пунктуальным. Мисс Хогарт иной раз даже пугала точность, с которой Диккенс, как черт из табакерки, возникал на пороге гостиной под торжественный бой часов.

Начиная с 1836 года, когда в печати небольшими выпусками, выходившими с продолже­нием, стали появляться написанные им «Посмертные записки Пиквикского клу­ба», книги Диккенса расходились влет, едва оказавшись на прилавке: «Оливер Твист», «Лавка древностей», «Домби и сын», «Дэвид Коттерфилд», «Холодный дом», «Тяжелые времена», «Крошка Доррит».

Юноша, которому когда-то плати­ли в неделю пять гиней за очерки для лондонской вечерки, превратился в од­ного из богатейших британских прозаи­ков. К 1858 году, когда Диккенсу исполнилось 46 лет, в Англии не было писате­ля более популярного во всех слоях об­щества. Пожелай он завтра выпустить в свет за собственной подписью английский алфавит - и тот сметут с полок, как пос­леднюю литературную новинку! Только что в этом толку?

Мечты сбываются? Или нет?

Спустя год после окончатель­ного расставания с Марией Биднел Чарлз женился на Кэтрин Хогарт. Он не ждал от нее любви - был сыт ею по горло. С Кэтрин он связывал последние надежды на то, на что он уже устал надеяться: искреннее участие и нежную заботу.

Кэти была единственной, кому он решился расска­зать всю правду о фабрике ваксы. Целый час после этого рассказа она прорыдала у него на плече...Но на следующий день, когда Чарлз, с рассвета писавший очередную главу «Оливера Твиста», решил пообедать, он нашел полупьяную кухар­ку спящей, а жену - как ни в чем не бывало раскладывающей пасьянс на обеденном столе.

Внезапная жгучая досада на самого себя вдруг овладела Чарльзом. А чего он, собственно, ждал? Что избалованная, из­неженная девочка из богемной семьи разделит и оценит его бешеную жажду жизни, его страхи перед завтрашним днем, его страсть к успеху? Да, всю жизнь Кейт послушно следовала за ним. Но де­лала это словно через силу. Пытаясь по­мочь ему с деловой перепиской, вечно путала адреса; выступая в спектаклях, подворачивала ноги и растягивала связ­ки, а слушая главы из романов, которые он поначалу пытался ей читать, частень­ко дремала.

Когда в 1842 году ему захоте­лось отправиться в Америку, чтобы на­сладиться своим заокеанским успехом, Кэтрин чуть не месяц рыдала в подушку. Поплакав, она все же оставила четверых детей и дом и покорно собралась в доро­гу. И ни разу не пожаловалась на тяготы пути. Но Чарлза во время их путешест­вия не оставляла мысль, что он повлек бедную овечку на заклание.

Да, жена покорно рожала одного ре­бенка за другим, кормила, пеленала, ста­вила компрессы, если они болели. Но никогда не предавалась их забавам также самозабвенно, как предавался им он, не сочиняла сказки, не выбирала книги, когда дети учились читать. И этим до бо­ли напоминала Чарльзу его собствен­ную мать, от которой он так долго ждал чего-то большего, чем педантично-про­хладное выполнение родительского долга.

Его жена была покладиста, как де­вочка-дошкольница, и никогда не поми­нала о вечерней ссоре на следующее ут­ро. Может, было бы лучше, если бы она била посуду и швыряла ему в голову цве­точные горшки? Так, во всяком случае, он смог бы убедиться, что не безразли­чен ей...

Но Кэтрин в ответ на его упреки всегда молчала, по-девчачьи поджав гу­бы.

…Когда-то, еще мальчиком, гуляя с от­цом в окрестностях Чатема, Чарльз уви­дел небольшой, но удивительно живописный дом, до самой крыши увитый зеленым плющом. «Если ты будешь по­слушным и станешь прилежно учиться, то когда-нибудь обязательно его купишь», - сказал отец, усмехнувшись его восторгу.

И все вышло именно так: Диккенс разбогател и однажды узнал, что постоянная сотрудница возглавляемого им журнала «Домашнее чтение» миссис Литтон продает тот самый особняк в Гэдсхилле, доставшийся ей в наследство. Чарльз немедленно купил его, принялся перестраивать, ремонтировать и приводить в порядок. Со всей присущей ему обстоятельностью продумывал место для каждой безделушки. Воодушевлен­ный, возил туда жену...

Ему казалось, что когда их семья переселится в этот дом, пустота в душе, которую он в последнее время ощущал все чаще, исчезнет. И Кэт­рин той весной едва ли не впервые в их жизни как будто тоже искренне радова­лась вместе с ним. Они сообща прикидывали, как их младший сын Эдвард, кото­рому тогда едва исполнилось четыре го­да, будет резвиться на лужайке, как Дик­кенс наконец-то заведет собаку - он мечтал об этом с детства.

Весной 1857 года дом его мечты был готов к новосе­лью, которое и состоялось в мае, в июне к ним приехал погостить Ганс Андерсен - его книги Диккенс обожал и давно жа­ждал заполучить сказочника к себе в гос­ти...

Спектакли от Диккенса

К тому времени «спектакли от Диккенса» стали не менее популярны, чем его знаменитые романы.

Театр, как и литература, был его страстной привязанностью с детства. Однажды в молодости он, расхрабрившись, добился прослушивания в Ковент-Гардене, но в решающий день недолеченная в детстве болезнь почек уложила его в постель, и случай был упущен. Впрочем, как только литературный труд стал приносить Чарльзу достаточно средств, он немед­ленно пустил часть из них на собствен­ное хобби, начав ставить любительские спектакли. И те, кому случалось увидеть Диккенса на сцене, уже никогда не могли сказать с точностью, выиграло ли английское искусство в тот день, когда меж­ду театром и литературой он сделал вы­бор в пользу последней.

На представлениях, которые устраи­вал Чарльз, бывший одновременно и ре­жиссером, и ведущим исполнителем, и администратором, бывала даже короле­ва Виктория, не раз выражавшая свое ис­креннее восхищение его актерским та­лантом.

Часто вместе с отцом в поста­новках принимали участие и старшие дети - сын Чарлз, дочери Мэйми и Кэт, свояченица мисс Хогарт, а иногда и сама миссис Диккенс. Писатель даже органи­зовал у себя дома, в роскошном особняке Тэвисток-хаус, маленький театр, достать билеты в который считалось среди теат­ралов Лондона большой удачей.

Драма приятеля Диккенса Уилки Коллинза «Замерзшая пучина» поначалу тоже была опробована на домашней сцене в день рождения Чарли-младшего. Для се­бя Диккенс выбрал, как обычно, главную мужскую роль, а женские достались до­черям и сестре Кейт - Джорджине. Представление ока­залось настолько удачным, что Диккенсу пришла в голову мысль отправиться с ним в турне.

Однако когда спектакль вы­шел с домашних подмостков на профес­сиональные, стало ясно, что дочери и Джорджина свои роли не потянут - их голоса не были поставлены для сцены. Между тем сам Чарльз, бравший некогда уроки декламации у Роберта Кили, впол­не мог играть в профессиональной труп­пе. Тогда он обратился к актри­се театра «Принсес» миссис Тернан, ко­торая имела трех прехорошеньких доче­рей - Фанни, Марию и Эллен, тоже на­чинающих актрис.

Летом 1857-го года, репетируя для представления в Манчестере драму «Замерзшая пучина», сорокапятилетний Чарлз Диккенс познакомился с восемнадцатилетней актрисой Эллен Тернан. И вся его прежняя жизнь разбилась вдребезги...

Жизнь пополам

Уже осенью 1857 года ми­стер Диккенс распорядился ус­тановить книжные полки, отделявшие бывшую гардеробную, в которой он теперь спал, от их с Кэтрин супруже­ской спальни. Энн, их старая верная горничная, и виду не подала, что удивлена или обес­покоена просьбой хозяина. Просто вы­звала двух немногословных плотников, которые, стуча молотками, быстро и споро разделили пополам его жизнь.

Ему казалось, что, спрятавшись от жены за этими полками, он сумеет укрыться от собственных невеселых мыслей, разочарований, отчаяния и нерешительно­сти. Он был уверен, что в этой келье, ко­торую он в порыве нахлынувшей на не­го элегической любви соорудил себе в собственном доме, образ новой возлюб­ленной будет приходить к нему хотя бы по ночам.

К его удивлению, чуть ли не каждую ночь ему снилась Кэтрин, но не та, что по вечерам шаркала шлепанцами за белой дверью, а другая, которую он теперь почти и не помнил: тихая, ласко­вая, синеглазая девочка. С ней, как ему теперь казалось, так жестоко обманув­шей его ожидания, он когда-то надеялся пройти вместе по жизни...

… Теперь Чарлз чувствовал себя в западне и дол­жен был все обдумать, как следует.

Всякий раз, когда случалось видеть Эллен, ему казалось, что время чудесным образом отступает, груз прожитых лет, вечная изнурительная работа, волнения, доста­вляемые ему сонмом незадачливых родственников, которых он вынужден был опекать, собственное растущее се­мейство, нуждавшееся в его заботе, - все это как будто исчезает, и он снова молод, у него все впереди.

Чарлз не сразу понял, что влюблен. Ему казалось, что он просто любуется милой девушкой. На сцене они с Эллен почти не пересекались, партнершей Чарлза была ее сестра, в финальной сцене весьма натурально рыдавшая над своим умирающим воз­любленным, а Эллен в это время стояла за кулисами. Но всякий раз, когда Чарлз, удаляясь со сцены, проходил мимо нее, его обдавало каким-то неуло­вимым дуновением, похожим на порыв весеннего ветра.

Диккенс очнулся только тог­да, когда после трех выступлений в Манчестере они вместе с Эллен, ее сестрой и матуш­кой вернулись на поезде в Лондон. И он вдруг понял, что не может без нее дышать...

Большие надежды

Сколь­ко раз Чарлз Диккенс задавал себе вопрос: что же есть в Эллен такого, чего нет в Кэти? Он знал, что любой досужий сплетник, уз­нав о его любви, многозначительно ухмыльнется - так пошло, примитивно и однозначно все представлялось со сто­роны. Всем! Даже его собственным доче­рям: стареющий писатель и молодень­кая актриса.

И только он знал, что ждет от Эллен гораздо большего, чем простой телесной молодости, которой, к сло­ву сказать, его всегда готовы были одарить десятки восторженных поклонниц от Лондона и Парижа до Нью-Йорка и Бос­тона.

Он ждал от Эллен обновления. Много лет он без меры отдавал свою жизнь всем тем, кто населяет теперь его книги, которые с таким восторгом чита­ют тысячи людей. Много лет он щедро тратил силы души на домашних, зара­жая их своим весельем, оптимизмом, пылким темпераментом.

О, что он тво­рил! Погрузив в почтовую карету все се­мейство, отправлялся в долгие упоительные путешествия по Европе, устраи­вал феерические домашние праздники по случаю любой, пусть и не слишком примечательной семейной даты, брал на себя все тревоги, совсем как в ту вес­ну 1851 года, когда за две недели лишил­ся отца и восьмимесячной дочери.

Кэт­рин тогда поправляла в Молверне здо­ровье после тяжелых родов, Джорджина сопровождала ее, матушка, как обычно в решающий момент жизни, слегла с миг­ренью, а он, едва похоронив отца и уже сидя над гробом скоропостижно умер­шей дочки, думал только о том, как сооб­щить обо всем жене, чтобы ее не подко­сило горе.

Кажется, именно в те дни он впервые почувствовал, что жар его души не бесконечен.

И именно в этот период пристрастился к длительным прогулкам. Кэт­рин всегда считала его прогулки сума­сшествием. Ей самой даже путь из гости­ной в столовую казался слишком длин­ным, а Чарлз мог отмахать за раз не­сколько десятков миль и стать после та­кого моциона только свежее.

Иногда он шел с такой скоростью, что ветер бук­вально свистел у него в ушах. Где он толь­ко не побывал во время своих прогулок! Его знаменитые описания лондонского дна, отличное знание провинции, дере­венек и постоялых дворов - все это бы­ло результатом путешествий, которым Чарлз и в самом деле предавался с каким-то исступлением. Ему вполне под силу отшагать и тридцать миль...

Несколько последующих лет он метался по жизни, как корабль в поисках попутного ветра. Брался за новые замыслы и оставлял их, пускался в путешествия, которые скорее напоминали бегство...

Даже вступил зачем-то в глупую и пошлую переписку с неожи­данно возникшей на горизонте Марией Биднел, назначал ей свидания, на кото­рые, впрочем, не растерявшая предусмотрительности Мария явилась с доче­рью. И так до той поры, пока за кулиса­ми театра в Манчестере на него вдруг не повеяло весной...

Если бы только Эллен дала ему наде­жду! Он давно уже бросил бы все: опостылевший брак, порядком наскучив­шие литературные труды, Лондон, кото­рый он так любил когда-то и который теперь все чаще раздражал его своей су­етой. Они могли бы организовать труп­пу, ездить с гастролями по Англии, Аме­рике, Канаде. За океаном давно наслы­шаны о его спектаклях и не раз пригла­шали...

Но мисс Тернан лишь вежливо принимала его покровительство, не двигаясь в своих чувствах дальше хо­лодноватой, хотя как будто бы и ис­кренней дружбы. И, негодуя на самого себя, он слал ей подарки, сладости, по­лушутливые-полулирические записки, надеясь на то, что рано или поздно добьется ее снисходительности, и одно­временно боясь этого.

Скандал в благородном семействе

И вот однажды Кэтрин с поблекшим лицом, искаженным гримасой недоумения и детской обиды, пришла к нему в кабинет с брас­летом, который он послал мисс Тернан, и потребовала объяснений.

Но что он может им всем объяснить: жене, детям, свояченице Джорджине Хогарт, уже давно ведшей в доме Диккенсов все хо­зяйство? Его показное негодование, которым он встретил вспышку супру­жеской ревности, не более, чем формаль­ность. Как пустая формальность и то, в чем он с таким пылом убеждал Кэтрин.

Хотя это святая правда: несмотря на все ухаживания, которые он неуклюже мас­кировал под отеческое покровительст­во, Эллен Тернан и в самом деле до сих пор не стала его любовницей. Так что формально он чист. Но Кэтрин слишком хорошо его знает, чтобы ее можно было обмануть...

Конечно, ему следовало быть осмот­рительнее и поразборчивее написать ювелиру адрес Эллен. Тогда приказчику не пришло бы в голову отправить этот злосчастный браслет ему домой.

Впро­чем, к чему досадовать на то, чего нельзя изменить? К тому же разве только в брас­лете дело? Он давно в западне, и этот не ко времени попавшийся на глаза Кэтрин браслет - только еще одно звено в тех цепях, которые с каждым днем опутыва­ют его все крепче, не давая дышать, пи­сать, жить, думать...

Мысли в голове Чарльза Диккенса теснились невеселые.

Если Эллен его разочарует, ему больше нечего будет ждать от жизни. И он уже не сможет это­го пережить. Слишком часто в его жиз­ни женщины разочаровывали его. Все, начиная с матери, от которой он тогда, в страшные месяцы работы на фабрике, тщетно ждал хоть одного участливого слова.

И заканчивая Кэтрин, которая теперь лелеет свои обиды, забыв о том, сколько долгих лет он надеялся, что ра­но или поздно она очнется от своей спячки, что жизнь их наладится, они станут не только супругами, но и друзь­ями, понимающими друг друга с полу­слова...

Что взамен?

- Ты никуда не поедешь! Никуда! Я не позволю тебе унижаться! - Кейт стукнула кулачком по дверному косяку и, войдя в спальню матери, решительно закрыла за собой дверь. - Эта гадкая женщина сама должна извиниться перед тобой! Слышишь?! Она должна валяться у тебя в ногах, моля не предавать огласке подлую алчность, которая заставляет ее выманивать подарки у собственного соблазнителя. Если хочешь, я сама пойду к отцу и выскажу ему все в лицо...

Голос девушки звучал все гром­че... Но миссис Диккенс в ответ лишь успокаивающе поглади­ла дочь по плечу и улыбнулась болезненной и жалкой улыб­кой:

- Не шуми, Кэт... Твой отец считает, что я должна извиниться перед мисс Тернан... Значит, мне нужно поехать.

Завязав под подбородком ленты по­тертой шляпки, супруга мистера Диккен­са мягко, но решительно отстранила все еще стоявшую у двери дочь. И увидев, как у той брызнули из глаз досадливые, злые слезы, ободряюще добавила:

- Не надо плакать, детка... Я думаю, все обойдется.

Лишь очутившись в спасительном полумраке экипажа, миссис Диккенс дала волю собственным слезам. Ее брак, ее жизнь, весь ее мир трещал по швам, и она решительно не знала, что ей делать.

...Кэтрин Диккенс горько вздохнула. Неужели этого никогда не было? Ни восторженного ожидания счастья, ни волнующего флирта, после которого она полночи не могла уснуть, ни их первого поцелуя, случившегося еще до помолвки, в полумраке передней, в углу между галошницей и подставкой для зонтов?...

Куда все это делось? И куда делась та Кэтрин Хогарт, с тонкими пальцами и шелковистыми кудрями, которой весной 1836 года, казалось, так искренне восхищался Чарлз? Слезы снова подступили к горлу, а вместе с ними отчаяние и негодование, огнем жгущие душу Кейт. Да неужели же Чарлз не понимает, что она отдала ему и свою красоту, и саму жизнь?!

Двадцать лет она жила рядом неприметной те­нью, рожала ему детей, терпеливо сно­сила его переменчивые настроения, не­постоянство и вспыльчивость. И что по­лучила взамен? Сафьяновый футляр, в котором, как свернувшаяся под пеньком гадюка, лежал этот отвратительный браслет, приготовленный ее мужем лю­бовнице?

Хотя, пожалуй, браслет-то как раз за­мечательный, искусной работы, да и камни чистейшей воды. Ей Чарли никогда таких не дарил! Всю жизнь внушал, что следует экономить и жить по средст­вам, пенял, если она тратила на прови­зию больше, чем он рекомендовал, ко­рил за расточительность и неумение ве­сти хозяйство.

А теперь смеет утвер­ждать, что столь дорогая вещь, предна­значенная молоденькой актрисе и лишь по недосмотру приказчика из ювелир­ного магазина доставленная в их лондонский дом, не более чем дружеский подарок? Да еще посылает жену изви­няться перед любовницей за ее якобы безосновательные и грязные подозрения!

Интересно, сможет ли ее супруг, гордившийся своим знанием Лондона, отыскать в этом городе еще хоть одну жену, способную вынести столько, сколько вынесла она за эти двадцать два года? Вечные претензии, которым она тщетно пыталась соответствовать, и вечные снисходительные улыбки в ответ: «бед­няжка Кэти», «глупышка Кэт»...

Даже Джорджина с годами стала относиться к Кэтрин свысока, всячески подчеркивая, что та не стоит и мизинца своего знаме­нитого супруга. Джорджина была на девять лет моло­же сестры и с юности жила в ее доме, который со временем незаметно при­брала к рукам. Кэтрин, вечно обреме­ненной очередным младенцем, час­тенько бывало не до домашних дел, и Чарлз утверждал, что только на свояче­нице и держится их беспокойное хо­зяйство. Что ж, возможно, так оно и бы­ло.

Но даже Кэтрин с ее простодушием, на которое так часто сетовал Чарлз, было ясно, что то благородное хозяйст­венное рвение, с которым Джорджи ве­дет чужой дом, - плод не только ее ду­шевной щедрости. Достаточно взглянуть на ласкающие движения, которыми сестра развешивала в шкафу рубашки Чарлза, на мягкую поступь, когда она отправлялась в кабинет зятя, чтобы отнести ему чай, и сразу становится понятно, что Джорджиной движет нечто большее, чем чувство долга...

О ревности Кэти и не помышляла, слишком хорошо она знала Чарлза, его боязнь пересудов, его настойчивое стремление быть джентльменом во всем. Но разве мало того, что она все эти годы терпела неуместную, бестактную влюбленность сестры в своего мужа и его неумеренные восторги по поводу ее преданности?

Кэтрин со смирением сносила упреки, которыми муж год от года осыпал ее все чаще, предлагая ей поучиться у младшей сестры рачительности и педантичности. Терпела на заре их супружества обожание Чарлзом другой ее сестры - семнадцатилетней Мери. Прожив в доме зятя чуть больше года, та скоропостижно умерла от болезни сердца. И Чарльз купил землю подле могилы молоденькой свояченицы, чтобы после смерти быть похо­роненным рядом с ней. Кэтрин тогда промолчала...

Может, ей стоило хоть раз попытаться объяснить Чарли, что ее терпение и есть та опора в жизни, кото­рую он так много лет искал? Да что уж теперь объяснять...

Если Чарлзу ее терпение больше не нужно, то и ей самой оно ни к чему.

Нет, она сейчас же вернется и не по­зволит больше помыкать собой. И Кейт решительно высунулась в окно, прика­зывая вознице остановиться. Она вер­нется домой и скажет Чарлзу все, что давно переполняло душу, заберет детей и уедет куда-нибудь. Все это вихрем про­неслось у нее в голове.

…И в тот же миг раз­веялось, как облака, унесенные за гори­зонт вихрем. Ничему этому не бывать. Кейт привыкла подчиняться Чарльзу, подлаживаться под него. К тому же она слишком устала. Этот последний год, прошедший в холодной вражде и взаим­ных упреках, вконец ее измотал. И рань­ше, чем кучер успел осадить лошадь, Кейт упавшим голосом снова велела ехать...

По во­ле мужа она четверть часа сгорала от неловко­сти в тесной передней семейства Тернан, ожидая, когда мисс Эллен и ее матушка изволят ее принять. По его воле она, краснея и глядя в пол, лепетала перед надменно молчавшей девчонкой, годив­шейся ей в дочери, какие-то невразуми­тельные и жалкие слова и выслушивала в ответ ее ядовито-вежливые комплименты: «О, миссис Диккенс, какая честь... На­ши наилучшие пожелания мистеру Дик­кенсу...»

В погоне за счастьем

В это же самое время, Чарлз Диккенс, отправившийся на свою ежедневную традиционную прогулку, уже несколько минут стоял непод­вижно на перекрестке. Потом, топнув ногой, что было силы сжал пальцами набалдашник трости.

Он никогда не отступал перед препятст­виями и теперь не изменит себе! Он добьется этой девушки! Ей по силам из­лечить его от тоски, которая вот уже не­сколько лет гложет его сердце, от оди­ночества, которое с каждым годом ста­новится все невыносимее.

Эллен не обманет его ожиданий, как обманули их мать, Мария и Кэтрин. Да, ему сорок шесть. Но ведь не девяносто! Он еще мо­жет быть счастливым. У него на руках девять детей, младшему из которых только шесть. Но дети растут. Дочери Кейти и Мэйми скоро выйдут замуж. Старшие мальчики разъедутся учиться. Он и сейчас почти богат. А между тем у него есть идея, которая, возможно, озо­лотит его.

Эта мысль родилась у Чарлза давно, еще во времена любительских спектак­лей, и с тех пор не давала ему покоя. Что, если он станет единственным актером труппы и сам прочтет со сцены собст­венные произведения? Такого еще никто не делал! Он вынашивал эту идею не один год. И только когда сама королева, прослышав о намерении Диккенса, вы­сказала желание его послушать, Чарлз наконец решился.

Догово­рившись со старым другом Артуром Смитом, что тот станет его антрепрене-ром, Диккенс подписал контракт на се­рию сольных выступлений в лондон­ском Сент-Мартинз-Холле. Если первые чтения пройдут успешно, он отправится в гастрольную поезд­ку по провинциальным городам. А Эл­лен, если пожелает, вполне могла бы со­провождать его на правах помощницы и ассистентки.

У него еще все впереди! Нужно только выбраться из этого боло­та, в которое его затянула Кэтрин. Нужно порвать те нити, которыми, как паути­ной, опутана его прежняя жизнь!

И грянул гром!

28 апреля 1858 года, вернувшись пос­ле репетиции предстоящей премьеры его сольного выступления в Сент-Мартинз-Холле, Чарлз Диккенс был пора­жен странной тишиной, царившей в его обычно таком шумном доме. Джорджи не покрикивала на кухарку, дочери не ссорились из-за разорванных нот. Даже мальчишек, вечно стучавших своими бо­тинками по лестнице, и тех не было слышно...

Но что еще страшнее, он не слышал так надоевшего назойливого, как ему всегда казалось, шарканья ста­рых домашних туфель Кейти: супруга мистера Диккенса покинула их общий дом с намерением никогда туда более не возвращаться.

Сказать, что Чарльз был поражен, оз­начало не сказать ничего. Он был оглу­шен, повержен. Решительно невозмож­но было поверить, что тихоня Кейт, не способная, как он думал, выбрать без по­сторонней помощи даже материю себе на платье, приняла решение первой.

Од­нако и это было еще не все! Кэтрин зая­вила, что не желает сохранять в тайне их разъезд и делать хорошую мину при пло­хой игре. Развод по тогдашним законам был невозможен, однако юридически оформить раздельное проживание суп­ругов и их финансовые взаимоотноше­ния было вполне реально. Именно этого она и потребовала.

Озадаченный и раздраженный Чарльз начисто забыл о том, как еще не­давно сам мечтал о свободе, и категори­чески отказался следовать советам дру­зей, убеждавших его замять скандал по той простой причине, что все обстоя­тельства разъезда были против него. Как ребенок, который бьет кулаком дверь, об которую сам же и ударился, он про­должал бушевать, сделав в результате разлад в собственной семье предметом ненавистных ему сплетен. В тщетном стремлении хотя бы отчасти излить свою досаду на Кейт, он даже опублико­вал подробный отчет о собственных се­мейных проблемах на страницах воз­главляемого им журнала «Домашнее чтение».

Но изменить что-либо было уже невозможно...

После кораблекрушения

Миссис Диккенс поселилась в не­большом доме на Глостер-кресент, непо­далеку от Риджентс-парка, скромную жизнь в котором ей отныне обеспечива­ли шестьсот фунтов, которые Чарльз по решению суда выплачивал жене в каче­стве ежегодного содержания. Для со­блюдения приличий, к которым так чув­ствительна была тогдашняя Англия, с матерью жил старший сын Чарлз.

Дру­гие дети, в том числе и младшие, оста­лись с отцом и вскоре переехали вместе с ним в Гэдсхилл-плейс. Их встречам с матерью Диккенс не препятствовал. Но дети, выросшие в доме, где все и всегда подчинялись отцу, сами на них не отва­живались. Даже бывая на уроках музыки в доме напротив, дочери никогда не за­ходили к Кейт. Но она, как обычно, мол­чала.

Со временем слухи вокруг скандала в семье Чарльза Диккенса улеглись, жизнь снова вошла в свою колею, а воспомина­ния о той, что двадцать лет была спутни­цей его жизни, как будто вовсе изглади­лись.

Дом писателя, в котором правили оставшаяся возле обожаемого зятя Джорджина Хогарт и старшая дочь Мэйми, вновь стал хлебосольным приютом для гостей, которые круглый год не покидали Гэдсхилл-плейс.

Сольные высту­пления Диккенса на сцене пользовались не меньшей, а возможно, даже большей популярностью, чем некогда его рома­ны. Новая любовь разожгла в душе Чарльза огонь, совсем уж было начавший угасать, и этим новым пылом он теперь делился со зрителями так же щедро, как некогда с читателями.

Когда Диккенс исполнял в лицах сцену убийства Нэнси из «Оливе­ра Твиста», мужчины в зале заливались слезами, а дамы падали в обморок. За по­следние десять лет жизни благодаря этим выступлениям и двум последним романам - «Большие надежды» и «Наш общий друг» - писатель удвоил свое со­стояние.

Эллен Тернан в конце концов уступи­ла его ухаживаниям, оценив ту неусып­ную заботу, которой Диккенс окружил ее саму, сестер и матушку, а также неустан­но оказываемую щедрую финансовую помощь. Она милостиво, хотя и тайно, принимала писателя в доме, что он снял для нее на лондонской Линден-Гроув. Именно здесь Чарлз Диккенс начал пи­сать свой последний роман, «Тайна Эдвина Друда», который так и не успел за­кончить...

И все же после ухода Кэт в доме Дик­кенса, да и в его душе навсегда осталась какая-то червоточина. Вопреки его наде­ждам свобода не вернула ему молодости. Он больше никогда уже не был тем ис­крометным, неутомимым весельчаком, который, купив в дешевой книжной лав­чонке самоучитель фокусника, готов был часами разучивать описанные там забавы, чтобы потом сорвать аплодис­менты малышни, достав из собственно­го цилиндра пышущий жаром ваниль­ный пудинг.

Тень в одночасье надломившейся жизни легла и на детей Диккенса. Ма­тушкина любимица Кейти-младшая, яростно защищавшая ее во время ссор с отцом, так и не оправилась после расста­вания родителей. Она поспешила покинуть Гэдсхилл-плейс и вышла замуж за перво­го же подвернувшегося жениха, с кото­рым была несчастна.

Мэйми, боявшаяся, что без нее стареющий Диккенс будет чувствовать себя одиноким, так и оста­лась старой девой. Сыновья, за исключе­нием Генри, тоже разочаровали отца, в особенности своей передавшейся через поколение склонностью к расточитель­ности.

Как будто стремясь убедить себя в правоте собственных непоправимых шагов, Диккенс в последние годы одну за другой рвал нити, привязывавшие его к прошлому. Он безжалостно про­дал Тэвисток-хауз, в котором некогда так весело справляла рождественские праздники их большая и шумная семья.

А спустя два года после расставания с женой на поле неподалеку от Гэдсхилл-плейс он сжег всю свою переписку. Кейти же хранила письма мужа до кон­ца жизни и перед смертью отдала их до­чери с просьбой опубликовать. Послед­нее, чего хотела от жизни одинокая и всеми забытая жена знаменитого писа­теля, - это поделиться воспоминания­ми о любви, которая, как она продолжа­ла верить, некогда все же жила в их с Чарлзом доме.

ЛИТЕРАТУРА:

Его произведения:

1. Диккенс Ч. Собрание сочинений, тт. 1-30. М., 1957-1963.

2. Диккенс Ч. Собрание сочинений, тт. 1-10. М., 1957-1963.

3. Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба: Роман / Пер. с англ. А. В. Кривцовой и Е. Ланна; Послесловие Ю. Кагарлицкого; Примеч. Б. Кагарлицкого.- М.: Детская литература, 1988.- 718 с.: ил.

О нем:

1. Буслаев Ф. Мои воспоминания. - М, 1897. - Стр. 258-259.

2. Варьяш А. Чарльз Диккенс: Тяжелые времена/ Антонина Варьяш// Караван историй.- 2007.- №9.- Стр.278 - 299.

3. Винтерих Дж. Приключения знаменитых книг/ Джон Винтерих.- 2-е изд. - М.: Книга, 1979.-160 с.- Тираж 75000 экз.

Эта книга - один из своеобразных зарубежных опытов в популярном жанре занимательного книговедения. Джон Винтерих - американский журналист и библио­граф - рассказывает о первом появлении и начале громкой судьбы прославленных книг Даниэля Дефо и Роберта Бернса, Диккенса и Теккерея, Бичер -Стоу и Марка Твена, Эдгара По и Уолта Уитмена...

Из классических английских и американских книг автор выбирает те, которые, на его взгляд, имели наиболее инте­ресную издательскую историю. Дж. Винтерих не ставит своей целью дать характеристику творчества писателей или серьезный анализ самих произведений, так как большинство из них очень хорошо известны читателям. Автор рисует живыми штрихами обстановку и время создания этих книг, их место в истории книгоиздания; прием, оказанный им совре­менниками при первом их появлении, библиофильские оценки первых изданий, историю их оформления и т. д.

4. Катарский И. М. Диккенс в России.- М.: наука, 1966.- Стр. 271.

5. Михальская Н. П. Чарлз Диккенс: Книга для учащихся. - М.: Просвещение, 1987.- 128 с. - (Биография писателя). (Глава «Боз выходит на сцену и становится знаменитым».)

6. Пирсон Х. Диккенс, 1963. - 512 с. – (Серия «Жизнь замечательных людей). (Глава «Неподражаемый Боз».)

7. Сильман Т. Диккенс. Очерки творчества. - Л., 1970.

8. Тайна Чарлза Диккенса: Библиографические разыскания. - М., 1990.

9. Чарльз Диккенс: Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке, 1838-1960. - М., 1962.

10. Честертон Г. К. Чарльз Диккенс. - М.: Радуга, 1982. - 208 с.

11. Честертон Г. К. Чарльз Диккенс. - М.: Радуга, 2002. - (Сер. « Сквозь призму времени. Биографии»)

12. Уилсон Э. Мир Чарлза Диккенса. - М., 1975.

13. Урнов Д. Путь к русским читателям//Винтерих Джон. Приключения знаменитых книг.- 2-е изд.- М.: Книга, 1979.- Стр. 150-158.

Послесловие Д. Урнова освещает первые, шаги упомянутых Дж. Винтерихом английских и американских книг в России, начало знакомства с ними русского читателя.

2.02.22. Россинская Светлана Владимировна, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Библиотеки Тольятти»; e-mail: rossinskiye@gmail.com; Страница группы Вконтакте http://vk.com/library_foliant; 30-78-00