«Поторопился ты, братец, с ромом», — подумал я, придя в себя и увидев, во что превратилась и без того грязная куртка. Одно утешает: никого нет рядом. Вид у меня был похлеще, чем у любого вокзального бродяги. Меня еще сильнее замутило, но желудок на этот раз обошелся спазмами.
Потихоньку, миллиметр за миллиметром, но мне удалось, опираясь на унитаз, встать на ноги. Впрочем, тут же пришлось сесть. По телу от пяток до головы промчался болевой ураган, как если бы я сел на кол. Затылок похолодел. «Подскочило давление», — догадался я.
Сидя на унитазе, обхватив руками раскалывающуюся голову, постанывая, я пробовал адаптироваться к боли — ведь рано или поздно организм привыкает к ней.
И действительно, боль постепенно утихала. Когда мне полегчало до такой степени, что можно было сделать еще одну попытку, я приподнялся и понял, что могу стоять. Я решил открыть дверь туалета, и она легко открылась. Стоило только повернуть ручку и толкнуть!
Увиденное потрясло меня. Кроме двух «моих» туалетных кабинок, в уцелевшей части хвоста самолета были еще четыре. Причем одна из них сплющилась при ударе о землю, а другая была насквозь пробита деревом. Нет, что ни говори, а спасся я просто чудом.
Очень медленно и осторожно, придерживаясь за стенки коридора, перешагивая через искореженный металл, я выбрался из спасительного хвоста.
«Интересно, сколько сейчас времени?» — осторожно полез под куртку, к ремню, на котором висел мобильник. Открыл кожаный чехол и высыпал на снег обломки того, что раньше называлось мобильным телефоном. Определить время по солнцу также было невозможно, — небо затянуло тучами. «По крайней мере, сейчас день, и, скорее всего, вторая его половина», — решил я.
Было пасмурно. Воздух, серый от влаги, как будто впитывал в себя дневной свет. Тучи бежали по небу, лишь изредка приоткрывая свою плотную завесу. Огромными белыми хлопьями с неба сыпал снег. Земля была покрыта им. Он был кругом: на земле, ветвях деревьев и в воздухе. В метрах двадцати от места падения по каменному руслу весело бежала речушка. Деревья взбирались по склону небольшой горы. Значит, мне довелось свалиться в горах? Правда, это не Гималаи и не Альпы, но всё же горы, пусть и невысокие.
Хвост лайнера лежал плашмя, зажатый между елями, нижней частью уйдя в землю. Благодаря чему, мне не пришлось прыгать пусть даже с небольшой высоты, которую составляла та часть самолетного фюзеляжа, где были всякие технические отсеки. Похоже, что отрыв хвоста произошел как раз в том месте, где находились пассажирские люки, поэтому сразу за туалетными кабинками зияла огромная дыра.
Боль во всем теле и замершие ноги заставили меня взглянуть жестокой правде в лицо. Природа вокруг меня была сурова и если не враждебна, то уж точно равнодушна. А ведь нет ничего страшнее равнодушия. Равнодушие убивает.
Я решил вернуться в кабинку.
Поудобнее устроившись на унитазе, я погрузился в раздумья. И чем больше думал, тем меньше мне нравилось происходящее.
«Итак, что на сегодняшний момент я имею? Во-первых, самолет, потерпевший в тайге катастрофу. Надо признать, что, скорее всего, я выжил один. Считается, что хвост самое безопасное место в самолете. В хвосте я был один, это подтвердил осмотр других туалетов. Во-вторых, поиски уже должны были начаться. Но! Но с учетом того, что мы упали уже затемно, наверняка спасатели начали нас искать только с первыми лучами солнца, то есть поиски длятся всего несколько часов. В-третьих, надеюсь, они знают, где нас искать. Если знают, то на поиски не должно уйти много времени, максимум два дня. Один почти прошел, осталось второй продержаться. Но, разве в такой снегопад что-нибудь увидишь?! Если погода не улучшится, то уже очень скоро я сдохну в тайге, сидя, в сортире! Перспектива совсем не радужная. А самое главное, что мне сейчас делать?»
Увы, ответа на этот вопрос не было.
Тяжело вздохнув, я посмотрел на свой разрушенный туалет. Сквозь оторванную крышу медленно опускались большие хлопья снега.
«В конце концов, делать что-то нужно. Не замерзать же, скрючившись на толчке!» С этой мыслью я принялся за изучение своих карманов, где оказалось несколько полезных и приятных штуковин. Вслед за фляжкой я достал из кармана стограммовый сникерс.
«Зашибись», — именно этим словом я приветствовал спасительную шоколадку. Дальше были извлечены: сложенная в несколько раз красноярская газета, носовой платок, паспорт и около сорока двух тысяч рублей тысячными купюрами, не считая более мелких.
«Золотой запас», — усмехнулся я, увидев деньги.
Ни спичек, ни зажигалки, ни перочинного ножика в моих карманах, к сожалению, не нашлось. Привычки носить в кармане швейцарский нож, отродясь не имел. Недавно бросил курить (спасибо тебе, Евочка).
Разбирая вещи, я почувствовал, что мне с каждой минутой становится всё хуже и хуже. Вновь закружилась голова, внутри зашевелилась нудная тошнота. Я пригнулся, прижав живот к коленкам, надеясь справиться с приступом. Ничего не получилось, и я плавно провалился в беспамятство. Впрочем, так же плавно я вышел из этого состояния, вернувшись к ужасной реальности.
Я выругался, когда понял, что неожиданно подкрался вечер и темнеет прямо на глазах. Очень хотелось надеется, что за эту ночь я не «врежу дуба» под елью.
Хотел выпить немного рома «для сугрева», но, организм явно был против. Также пришлось отвергнуть идею вкушения шоколадного батончика.
Просто так сидеть и ждать наступления холодной ночи было нельзя. Я решил максимально утеплиться. Осторожно снял ботинки (сделать это было очень сложно и больно, ибо серьёзно ушибленные ребра и ноющая поясница мешали нагнуться), затем обмотал ступню газетой, а поверх газет надел носки. Этот фокус я проделал и со второй ногой. Аккуратно сложив оставшуюся часть газеты, я сунул ее в карман вельветовой рубашки.
«Пригодится еще», — подумал я.
Из воротника армейской куртки извлек капюшон. В отличие от самой куртки он не был утеплен. Укрыться от дождя — не больше, не меньше. Но все же лучше, чем ничего. Что меня больше всего порадовало, так это длинные рукава куртки. Кое-как натянув их на кисти рук, я посчитал, что сделал все возможное в сегодняшней ситуации.
«Теперь можно и поспать. Надеюсь, завтра увижу и свет, и спасателей», — подумал я, закутавшись в куртку.
До ночи было еще далеко, но у меня не было сил что-либо предпринимать. Мне и ходить-то было трудно и больно. А боль в челюсти буквально изматывала. Я жутко устал, но сон не шел.
«Скорее всего, адреналин не дает спать, — решил я. — Если вас мучает бессонница, то начинайте считать. Это лучший способ заснуть… Что только не сделаешь, чтобы заснуть… Один, два, три... сто десять... солдат спит, а служба идет... рыбку съел, и день прошел...»
Прошло много времени, прежде чем я заклевал носом и уснул.
А снег все шел и шел; он накрывал всё и вся белым покрывалом; укутывал тайгу и берега таежных рек; вершины сибирских гор и макушки высоких деревьев. Он прятал все следы — звериные и людские.
Снег равномерно ложился на огромную кучу металла, еще вчера днем бывшую частью могучего и красивого лайнера. Снежинка к снежинке. Природа не любит беспорядка. Это неправильно, когда могила не укрыта землей, камнями или снегом, белоснежным небесным саваном, который будто выткали ангелы.