Поговорили с одним из лидеров паблик-арта в России Мариной Звягинцевой, чтобы узнать, как искусство выживает в условиях города, должен ли художник быть голодным и каких арт-объектов не хватает Москве.
Мы поднимаемся на 24-й этаж многоквартирного дома на окраине Москвы. Там, упираясь в самое небо, располагается студия Марины Звягинцевой – одной из основоположниц паблик-арта в России и самого масштабного site specific художника страны. «Выше – только любовь», – думаю я про себя, стоя перед высоким окном с видом на крошечную Москву. И лишь потом пойму, что выше, оказывается, было искусство.
Вокруг меня – яркие картины в красных, синих, зеленых тонах, выполненные в технике биотипия – авторский метод Марины Звягинцевой. Ее работы посвящены чувствам и отношениям между людьми. Наверное, поэтому они так цепляют. Среди произведений художницы – инсталляция «Water линия» на парковке в Зарядье, проект «Игровые коммуникации» для Морозовской детской больницы, инсталляция «Вечная теплота» на фасаде Публичной библиотеки города Норильска и другие.
GQ: Марина, расскажите нам, что такое паблик-арт? Чем этот вид искусства отличается от стрит-арта?
Марина Звягинцева: Паблик-арт – искусство в общественном пространстве, причем не только на улице. Оно ориентируется на неподготовленного зрителя. Граница между паблик-артом и уличным искусством размыта. В нашей стране, к примеру, уличным искусством считается все несогласованное искусство. Но паблик-арт – это более широкое понятие. Туда входят и граффити, и несогласованные акции, и уличные перформансы на улице, и вообще все художественные события в общественном пространстве.
GQ: А если мы возьмем, к примеру, какой-то объект из музея и выставим его на улицу – это будет считаться паблик-артом?
М.З.: Нет, поскольку паблик-арт сам по себе сильно отличается от искусства в музеях. Нельзя взять объект и выставить его на улицу. Не только, потому что он разрушится, а потому, что музей и улица – это разный контекст. Если мы свалим кучу мусора где-нибудь в музее современного искусства, все будут понимать, что это арт-объект, у которого есть своя концепция. А кучка мусора на улице не будет вызывать никаких ассоциаций. Люди решат, что здесь просто кто-то намусорил – и все.
GQ: А в чем заключается главная идея паблик-арта? Какие задачи он решает?
М.З.: У паблик-арта есть такое понятие, как site-specific – это искусство, вписанное в конкретное место, которое отвечает задачам этого места. Смысл паблик-арта в том, чтобы перепрограммировать пространство, изменить эмоции людей.
GQ: Каким образом?
М.З.: Могу привести в пример мой проект «Спальный район». Благодаря паблик-арту в месте, где люди не ждут никакого искусства, вдруг появляется что-то новое – например, на улице стоят кровати, похожие на мышеловку, на ежедневник, на консервную банку. Те, кто жили на окраине, начинают замечать, что все к ним едут, а значит, у них в спальном районе есть что-то особенное, своя точка притяжения. Трафик, когда за всем интересным едут в центр, вдруг перепрограммируется и начинает идти в обратном направлении, на окраину. А люди, которые живут на окраине, начинают чувствовать, как будто на самом деле они живут в центре.
GQ: А как паблик-арт меняет эмоции?
М.З.: Простой пример, который я наблюдала своими глазами. Мама с ребенком идут в больницу – оба испуганные и удрученные. Ребенок не хочет идти к врачу, а мама переживает из-за возможного диагноза. Мы в тот момент занимались фасадом одного из корпусов Морозовской больницы – устанавливали кардиограмму в виде труб с игрушками, которая спускалась до дверей. И тут ребенок останавливается прямо перед нами и говорит: «Мам, смотри, у меня такая машинка есть!» Мама поднимает глаза – и у них обоих меняются эмоции. Они отвлеклись от тревожных мыслей.
GQ: Поговорим о сложностях профессии. С какими проблемами сталкивается художник, работая на улице?
М.З.: На улице много проблем. Потому что это часть города, а город – это про канализацию, про сбор мусора и про другие технические вопросы. Когда ты выходишь на улицу, ты становишься не только художником, но и проектировщиком. Ты должен сделать свой проект антивандальным и безопасным и при этом «цепляющим» зрителя и вызывающим у него эмоции. Поэтому в паблик-арте важно быть мультиспециалистом и отчасти психологом. Художник здесь – это как режиссер, который учитывает все факторы.
В 2010-х все было по-другому. Люди не понимали, что такое современное искусство. Оно ассоциировалось только с провокационными перформансами, образами «человек-собака» и чем-то подобным. Мало кто знал, что современное искусство может быть разным, а еще – красивым и гармоничным.
GQ: А как сейчас обстоят дела с восприятием современного искусства?
М.З.: Сейчас отношение изменилось: на современное искусство все-таки реагируют по-другому. Оно воспринимается как часть города, перестало вызывать отторжение и неприятие. При этом город живет своей жизнью, поэтому художнику приходится договариваться с властями, хозяйственными службами и искать компромиссные решения. Ведь паблик-арт не может быть несогласован.
GQ: А к чему приспосабливаться нельзя?
М.З.: Никогда нельзя жертвовать самой концепцией. Как только меня просят сделать украшательство, я не делаю проект – ищу для него другие площадки. Для меня важно, чтобы паблик-арт в первую очередь менял эмоциональный настрой зрителей, трансформировал восприятие пространства, в котором они оказываются. Если выполнить эту задачу невозможно, то лучше уйти.
GQ: Если не заниматься украшательством, то как сделать так, чтобы человек не прошел мимо арт-объекта?
М.З.: В паблик-арте должен быть крючок, на который ты ловишь зрителя. С одной стороны, ты должен зацепить зрителя узнаваемым образом. Взять, к примеру, кровать на улице. Всем понятно, что это кровать. Но если из кровати будет расти трава, у прохожего возникнет когнитивный диссонанс, он захочет найти ответы на свои вопросы. «Так, почему кровать стоит на улице? И почему из нее растет трава?» Если ты уже все сказал своим объектом, человек не остановится. А если зацепишь его похожим образом, а затем поставишь перед ним неочевидную задачу, то он не пройдет мимо.
GQ: Как в условиях улицы защитить свои авторские права?
М.З.: Авторское право – это больной вопрос. Паблик-арта в юридическом поле нет. Есть малые архитектурные формы – мафы, есть декорации, есть благоустройство, но это другая история. На сегодняшний день у паблик-арта нет защиты, поэтому часто случается, что произведения могут скопировать или просто замазать. Все это – прямое нарушение авторских прав. Более того, десять лет назад уличные художники получали деньги только на реализацию проектов, смета не включала их личные гонорары. К счастью, сейчас ситуация изменилась: паблик-арт входит в экономическую зону, а труд художника наконец-то оплачивается.
GQ: Раз уж мы начали говорить об экономической составляющей паблик-арта, можете рассказать, на что живет художник? От чего зависит его доход?
М.З.: Это либо процент от продакшена, либо фиксированный гонорар. Часто платят не сразу. Особенно если работаешь там, где есть государственное финансирование. Пока найдут деньги и заплатят, тебе надо уже построить объект, потому что сроки горят. Но сейчас есть много дополнительных возможностей для монетизации искусства. Возникла новая площадка – NFT. Раньше мы были зависимы от галерей, а теперь можем продавать свои работы в интернете. Очень востребован мерч от художника – для нас это очень здорово. Ведь тот, кто носит такую эксклюзивную одежду, сам превращается в арт-объект, становится живой инсталляцией. Все эти возможности помогают художнику стать экономически независимым.
GQ: Экономически независимый художник звучит очень по-современному. А как же история о том, что художник должен быть голодным?
М.З.: Он не может себе это позволить. Когда ты экономически сильно зависишь от заказчика, тогда тебе очень трудно отстаивать свою позицию. Уличному художнику быть голодным просто опасно – его съедят. Он превратится в исполнителя. А ведь художник – все-таки про самовыражение, которое нужно в себе сохранить.
GQ: Будь ваша воля, что бы вы еще изменили в Москве, как художник?
М.З.: Я бы добавила больше кислорода в город – и уже начала привносить больше экологии в свои проекты. Так появились цветы на парковке в рамках моего проекта «Water линия» и пчелы вокруг картин на выставке «Рой страхов».
Но есть еще одна технология, которая пока мало где применяется. Ее суть в том, что вместо деревьев устанавливают конструкции с микроводорослями, которые поглощают углекислый газ и выделяют кислород. Я бы поставила инсталляции в виде колоннады или труб, где плавали бы эти микроводоросли, вдоль наших московских дорог. Во-первых, это очистило бы воздух, во-вторых, не пришлось бы искать место под деревья, и в-третьих, это выглядело бы красиво и интересно.
GQ: Какое будущее, на ваш взгляд, ждет современное искусство в России и в мире?
М.З.: Здесь можно определить два направления развития. Первое – цифровизация. Искусство внедряется в цифровую сферу, и это особенно наблюдается во эпоху пандемии. Второе – искусство уходит из залов на улицу. Обе эти дороги направляют нас в одну точку – они ведут к людям. Искусство начинает приближаться к человеку, к неподготовленному зрителю, к его эмоциям. И эта тенденция раскрывает очень важный принцип: искусство – оно для всех. А не как раньше – «для избранных». И если сейчас мы заказываем пиццу на дом, то скоро мы будем заказывать на дом искусство. Оно станет такой же частью жизни, как и питание. Мне, как художнику, видится так.
Автор: Дениза Мацаева