Предыдущая часть
Мария проснулась поздно. Солнце уже успело подняться на целых два пальца против березы на обрыве. Вчера он захотел ее в тот момент, когда она мыла пол. И не стал сдерживаться – набросился, словно лев. Потом еще долго любил на вздыбленной, как понтийские горы, постели. Не мог надышаться ее кожей.
С закрытыми глазами она пошарила рукой по кровати – Челика не было. Он собирался рано лететь в лагерь, чтобы заправить самолет и поковыряться в двигателе. В голове крутились его слова: «Какая же у тебя грудь! Я правую назвал Эке (королева), а левую Чиле (клубника). Клубничная королева! Веснушки на ней светятся изнутри!» Она сладко потянулась и стала разглядывать бревенчатый потолок. Ох, уж эти восточные мужчины! Умеют слагать! Чем больше разглядывала, тем сильнее появлялось нехорошее предчувствие. Что он говорил насчет того, что можно вымыть пол своими волосами и любая порча уйдет. Так его бабка говорила. К чему все это? Беспокойство в груди нарастало! Раздался резкий стук в окно. От неожиданности она подскочила на месте.
- Мария, это я Иона!
- Отец! – она подбежала к двери.
- Доча! – он прижал ее к груди. Теплую, нежную после сна.
- Ата! – как я скучаю по тебе.
- Ну-ну. Я к тебе по делу, дочь!
Боже, сколько она его не видела! Он чаще других навещал. Ата! Все осудили. А он нет. Ходил с гостинцами и строго смотрел на Василеоса, проверяя: обижает или нет! Все десять лет, каждый месяц! Невзирая на погоду и отсутствие в зимнее время дорог. В конце каждого месяца она его ждала и знала, что отец не может не прийти.
- Ты вернула Василеосу кольцо!
- Да. В обмен на его. Приходил Ставракис. – Мария посмотрела в окно и блаженно улыбнулась.
- Ты отпустила из сердца мужа?
- Конечно. Никто никому ничего не должен. Мы несем ответственность только перед детьми. Остальное не существует по приказу.
- Ты права. Но только, если возникла любовь. У тебя ведь именно так! – Иона оглядел жилище дочери, задержал взгляд на постели.
- Я впервые в жизни счастлива, ата.
- А я и не осуждаю тебя. Любовь людям дает Господь, не спрашивая у них об этом. Это его подарок. И его каприз. Захотел дать женатому – дал, и увел супруга из семьи, захотел отнять у невесты – отнял. Почему он так делает? Мы никогда не узнаем. Потому что нам все время будет казаться, что справедливости в этом мире не существует. Один беден и много работает, другой богат, при этом наживается на других. Но и серебром можно наказать, а через заплаты на одежде возвеличить. – Иона огляделся и сел на табурет. Похлопал ладонями по худым коленям.
- Мне нравится, когда ты так со мной говоришь.
- Я всегда с тобой говорил, как со взрослой. Ты такой родилась. Маленькой шла со мной за руку и говорила: не бойся, ата, я тебя крепко держу. – Иона улыбнулся. И в этот момент они стали удивительно похожи друг на друга.
- Мы не узнаем, потому что не верим в справедливость? – спросила Мария, подперев голову ладонью.
- Мы по-своему видим справедливость, не так, как видит ее Он. В этом наше счастье и наша беда. Счастье в том, что все самое сильное и глубокое происходит с нами неожиданно, а беда – мы не знаем, что с этим делать. И часто отказываемся от его подарка. Боимся. Страх мешает увидеть иной путь, не тот, который мы запланировали.
- Но у меня не так. Я отпустила Василеоса. Он – меня. Мы теперь оба свободны.
Иона глубоко вздохнул и пожал плечами:
- В наш лагерь пришли русские, - Иона вытер со лба пот, - привезли оружие. Одного засыпало лавиной. Мы его откопали, но он очень слаб. Василь-ага послал за тобой. – Иона потупил глаза.
- Вспомнил, как я его выходила, чтобы не закашлял кровью. Да ладно. Все в прошлом, ата! Ведь правда же? У меня теперь очень светлая жизнь. – она заулыбалась, склонив ему голову на плечо. – Отдыхай, а я пока уберу постель.
- Мария, давай поговорим обо все по дороге! Нельзя терять время. Если не успеем, как посмотрим в глаза русским братьям!
- Хорошо! Идем. Подожди меня снаружи.
Она не стала прибирать постель – было жаль, тепло ночи еще гуляло волнами по всему телу. Собрала лекарства в узел. О какой порче говорил Ахмет? Достала с полки револьвер. Он показал, как пользоваться. Мог бы и не показывать. Гречанки знают толк в оружии. Она сунула револьвер под кафтан.
- Ата, я готова! – вышла на воздух. Свежесть. Зимний туман от Халис. Красноватый – это большая редкость в это время года. Посмотрела в небо – а вдруг! Ахмет!
Сухой хлопок выстрела качнул облака. Иона, схватившись за грудь, осел в снег. С деревьев черным прахом посыпались вороны.
- Ата! - рука рванулась к револьверу.
Из-за угла дома вывернула фигура в темном. Бритая голова с татуировкой. Она выстрелила от пояса. Албанец крутнулся на месте, завыл зверем, пытаясь дотянуться зубами до раны в плече.
Сзади тяжелая рука обхватила за шею, словно клещами. По запястью ударили прикладом. В глазах заходила черная туча. Рывок. Голова на мокром снегу. К щеке приставлено дуло винтовки.
- Эй, грек. – хриплый голос прозвучал прямо внутри черепной коробки. – Иди сюда. Эта та ведьма?
Лицо Ставракиса. Потемневшее от собственного яда и одутловатое от выпитого накануне.
- Да, Гюрхан-ага!
- Но ты обещал мне самолет вместе с пилотом!
- Он точно тут был. Посмотри, достопочтенный, вон его следы!
- Мне плевать на следы. Ты мне не их обещал, а самолет!
- Нужно спросить у ведьмы, Гюрхан-ага. Она точно все знает.
- Я и без тебя догадаюсь, что нужно спросить у ведьмы. Но ты тогда мне зачем? Абдул! Сделай, как любишь!
Здоровый, мускулистый албанец с обнаженной грудью дико ощерился и плавно вытянул из ножен кинжал.
- Гюрхан-ага, за что! Я буду служить вам! Только не убивайте! – Ставракис запричитал. Слезы покатились по дряблым небритым щекам. Страх мгновенно лишил его сил, и он повис на руках башибузуки.
- Сдохни, скот. Предавший единожды, предаст еще! – Далма плюнул и отошел в сторону.
Ставракиса растянули на лавке. Абдул широко перешагнул. Тело предателя оказалось между его ног. Медленно оттянул кожу на щеке и стал отрезать. Бросил ошметок в снег. Принялся за вторую. Ставракис кричал, разрывая горло, но в рот ему засунули кляп, поэтому крик уходил не наружу, а внутрь. Полетел второй ошметок. Абдул выхватил из ножен ятаган. Сверкнуло страшное, тяжелое лезвие. Хряснула кость – одна ступня отвалилась. Еще удар – вторая. Затем руки. Меч прошелся по кафтану поверженного, вытираясь от крови и не торопясь вернулся в глубину ножен. Настал черед кинжала. Взмах. Звук рвущейся ткани. С тело Ставракиса в обе стороны развалилась одежда, открывая трясущийся, поросший черной шерстью живот. Острие кинжала вошло в плоть, и начало движение слева направо. Корявая рука Абдула хищно погрузилась в живот и с чавкающим звуком потянула наружу внутренности. Ставракис уже не кричал. Его привязали к лавке собственными кишками и оставили умирать.
Продолжение