".. Я киваю, неловко поправляю слегка сползшее с его рук одеяло и вижу ужасные, не проходящие, видимо, уже следы от инъекций и систем.
- Оно уже не заживает, - комментирует дядя, увидев мой взгляд.
- Тебе очень больно? - вырывается у меня вопрос, и тут же прикусываю себе язык, виновато глядя на него.
- Временами я почти ничего не чувствую, мне колют такие жуткие дозы всего, что я и тела даже не ощущаю... Но когда действия лекарств притупляются, то да... Больно.
Одно простое слово, но дядя говорит его с такой интонацией, что по коже бегут мурашки.
- В такие минуты готов даже на эвтаназию, - хмыкает, и мне непонятно, шутит он или нет.
Хочется поругать его, накричать за дурные мысли, но едва представишь себя на его месте, вспомнишь, каким он был, а главное, каким ощущал всегда себя: всесильным, всемогущим, пробивным и активным, - то невольно задумываешься, НАСКОЛЬКО ему тяжело оставаться запертым в этом немощном теле.
На глаза наворачиваются слезы.
- Знаешь, я ведь очень любил твою мать... - неожиданно тихо шелестит его голос. - Душу за нее бы продал и с легкостью прогулялся босиком до преисподней.
Я замираю, каким-то внутренним чутьем понимая, что сейчас будет сказано что-то очень-очень важное. И страшное...
- Только из-за мыслей о том, что если добровольно наложу на себя руки, не встречу ее там, после смерти, я и держусь, терплю все это. Принимаю как плату за возможность хотя бы там быть с ней..."
