С именем митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима связана целая эпоха в жизни нашей Церкви. Немало известных творческих людей, благодаря владыке, нашли путь к храму и стали верующими людьми.
С началом перестройки деятельность владыки не ограничивалась церковной оградой; он первым из священнослужителей принял активное участие в общественной жизни страны, став народным депутатом СССР. Одни тогда радовались появлению церковных людей в высшем государственном органе власти, других больше интриговали легенды о некоторых церковных иерархах, у которых под рясами скрывались якобы генеральские лампасы. СМИ открыто обвиняли Церковь в сотрудничестве с КГБ. У многих наших соотечественников, пребывавших долгое время в духовном атеистическом вакууме и едва переступивших церковный порог, такие сообщения вызывали не только недоумения и смущения, но нередко и недоверие к официальной Церкви. Политическая обстановка была чрезвычайно накалена. В такой ситуации любое неосторожное высказывание или даже слово могло привести к разжиганию страстей, разрастанию антагонизмов…
Владыка встречался и беседовал с разными людьми. Это были и журналисты, и политики, и просто прихожане тех храмов, где он служил. К нему относились неоднозначно. Однако те, с кем он общался, не могли не заметить его природной интеллигентности, подлинного аристократизма в лучшем смысле этого слова. Он был носителем не только вековой русской духовной традиции, но и всемирной христианской культуры. И в этом, может быть, состояло его высочайшее призвание, особенно в тот период, когда Церковь начинала возрождаться, по существу, из руин.
В мае 2003 г. автору этих строк вместе со священником Вячеславом Брегедой довелось встретиться с владыкой на территории Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Наша встреча была незапланированной и, как потом выяснилось, последней. Владыка тогда только что выписался из больницы и, прежде всего, решил посетить обитель преподобного Сергия. Его сопровождал о. Вячеслав, который был знаком с ним на протяжении 25 лет и стал священником во многом благодаря владыке.
После посещения мощей преподобного владыка провел нас в академию, где многие годы был инспектором и преподавателем. По пути охотно рассказывал о первых послевоенных годах, когда здание академии только что вернули Лавре. В нем располагалось рабочее общежитие. С его слов, здание и территория вокруг были в ужасающем состоянии. Груды мусора доходили в некоторых местах до второго этажа. На первых порах, когда передали только часть здания, некоторые студенты, чтобы как-то благоустроить окружающий неприглядный «ландшафт», по ночам высаживали деревья, во избежание лишних разговоров с представителями светских властей, в чьем ведении была эта территория. Владыка трогательно с присущим ему юмором рассказывал о первых студентах-фронтовиках и благословлял подходящих к нему нынешних учащихся. Прощаясь, мы договорились о следующей встрече, чтобы подготовить с ним интервью для публикации. Но получилось так, что этому не суждено было совершиться.
Вскоре митрополит Питирим снова оказался в больнице и спустя несколько месяцев в день празднования Казанской иконы Божией Матери (4 ноября по новому стилю) отошел в вечность.
Вспомнить о несостоявшемся интервью и взяться за перо меня побудили следующие обстоятельства.
На приходе о. Вячеслава в д. Малинники Сергиево-Посадского района я услышал удивительный рассказ монахини Магдалины с Московского подворья Пюхтицкого монастыря. Речь в нем шла о покойном владыке. Несколько насельниц этого монастыря проживали в скиту недалеко от упомянутой деревни и по воскресным дням и праздникам ходили на службу в местный Никольский храм, где настоятелем был тогда о. Вячеслав.
Монахиня Магдалина родом из Караганды, и владыка был ей хорошо знаком. Уроженец этих мест и о. Вячеслав.
Следует пояснить, что владыка духовно окормлялся у преподобного Севастиана Карагандинского, причисленного ныне к лику святых, который являлся последним приемником оптинских старцев. За три дня до кончины преподобного (19 апреля 1966 г.) владыка постриг его в схиму и, когда тот почил, совершил чин отпевания.
Я записал рассказ упомянутой монахини и предлагаю его читателю.
«Высокопреосвященного владыку я знала с детства. Он постоянно приезжал к нам в Караганду к преподобному Севастиану. Однако после кончины преподобного бывал у нас все реже и реже. Я много слышала о его трудах. У нас его хорошо знали, но отзывались о нем по-разному. Приходилось слышать и нелицеприятные высказывания, особенно после его ухода из Издательского отдела. Такие мнения меня очень смущали. Когда я уже стала послушницей Московского подворья Пюхтицкого монастыря, до меня дошло известие, что высокопреосвященный умирает. Обстоятельства сложились так, что я не смогла попасть на похороны и поэтому очень скорбела. Спустя несколько месяцев ко мне неожиданно обратилась монахиня Лия с предложением посетить могилу владыки. Она его очень почитала и говорила, что он привел ее к вере. Благословившись у настоятельницы, мы отправились на Даниловское кладбище.
Когда подошли к его могиле, я встала на колени и начала ему исповедоваться, как живому, и мысленно беседовать с ним, рассказывая все свои недоумения. Едва приподнявшись с колен, была поражена увиденным. Вокруг нас на ограде и памятниках сидело множество голубей. Моя спутница была удивлена не менее меня, и, выражая свое восхищение, сказала, что такого она никогда не видала. Причем, голуби располагались только вокруг нас. Они были в основном белоснежные, садились нам на плечи, на голову…трогали клювами наши руки и совершенно нас не боялись. Мы очень переживали, что не взяли с собой ничего из съестного – ни печенья, ни хлеба, чем можно было бы их покормить. И тут меня вдруг словно осенило. Я поняла, что все это и есть ответ на мои сомнения. Господь послал нам это чудо не случайно. Голубь ведь птица особая, божественная, олицетворяющая духовную чистоту и святость. Душа моя ликовала; светлое доброе чувство переполняло меня…
Все мои близкие в Караганде очень чтили владыку. После кончины старца Севастиана он всех нас духовно поддерживал. Вспоминается приезд митрополита Питирима в Караганду, когда был прославлен (причислен к лику святых) о. Севастиан и подняты его мощи. Это было в 1997 г. Мы тогда чрезвычайно обрадовались приезду высокого, очень нам дорогого духовного лица, окружили его со всех сторон, и каждый старался у него благословиться. Когда я благословилась, он неожиданно попросил меня задержаться. Затем зашел в специально приготовленную для него келью, вынес оттуда позолоченный столовый набор, подал его мне и сказал: «Это мой тебе подарок. Придет время, ты будешь меня вспоминать и накрывать большим людям столы…».
Я была обрадована и очень удивлена таким неожиданным вниманием владыки ко мне грешной и бережно храню этот дорогой подарок как память о высокопреосвященном пастыре. И вот сейчас, находясь в скиту, я отчетливо поняла его прозорливость. У нас идет стройка. К нам приезжают и матушка-игуменья, и лаврский владыка Феогност, и другие известные церковные люди. И мне действительно часто приходится накрывать столы…».
О. Вячеслав дополнил рассказ м. Магдалины и поделился своими воспоминаниями о покойном владыке, с которым он постоянно общался в течение 25 лет.
«В 1975 г. после демобилизации из армии я вернулся в свой родной город Караганду и устроился работать таксистом. Однажды мне пришлось подвозить сестру высокопреосвященного Надежду Владимировну. Во время этой поездки мы познакомились. Когда разговорились, выяснилось, что владыке нужен верующий водитель. С ее стороны было высказано пожелание, чтобы я приехал в Москву и побеседовал с ним. Мне очень хотелось поехать в столицу, и я решил обратиться за советом к монахине Анастасии – духовной дочери преподобного Севастиана Карагандинского, которая обладала даром прозорливости и многих наставляла. Матушка одобрительно отнеслась к моему желанию и посоветовала просить содействия владыки, чтобы мне учиться на священника. С ее благословения летом следующего года я поехал в Москву и впервые познакомился с тогда еще архиепископом Питиримом. Он возглавлял Издательский отдел Московского Патриархата, который располагался в Новодевичьем монастыре. Внимательно выслушав меня, он помог мне решить вопрос с пропиской в ближайшей Владимирской области, и когда я все оформил, направил в один из своих приходов под Волоколамск в село Спас. Там я находился восемь месяцев: отапливал храм, читал на клиросе… В общем, выполнял все, что поручали. Приходилось также быть в числе иподиаконов на архиерейской службе. После службы владыка нередко беседовал с нами, рассказывал разные истории, в т. ч. как он встречался со старцем Севастианом Карагандинским. Как-то он рассказал случай об одной своей поездке в Караганду. Было это еще при жизни о. Севастиана. Караганда в то время была неустроенным городом – в основном деревянные домишки и преимущественно грунтовые дороги. Летом часто поднимались пыльные бури. Однажды пришлось ему идти вместе с преподобным Севастианом и еще несколькими людьми во время такой бури. Как говорится, ни зги не видно было, шли гуськом, на ощупь, друг за другом. Не только двигаться, но и дышать становилось все труднее и труднее. На зубах хрустел песок, в глазах нестерпимая резь… Кое-как дошли до храма, очень устали, чувствовалось сильное внутреннее недовольство и даже озлобление. Когда вошли в храм, преподобный Севастиан протер глаза и неожиданно с каким-то упоительным восторгом, улыбаясь, произнес: «О, какая чудесная пыль!». После его слов наше недовольство и усталость словно рукой сняло, и мы тоже невольно заулыбались.
На примерах из жизни и поучениях преподобного Севастиана владыка учил нас христианской мудрости, мужеству и нелицемерной вере. Он внушал нам, чтобы мы были образованными, высококультурными служителями Божьими. Советовал читать классическую литературу, в частности Чехова. Его любимый поэт был Майков.
Владыка помогал очень многим. Он постоянно заботился о моем образовании. Регулярно приглашал учителя русского языка и литературы, чтобы подготовить меня к поступлению в семинарию.
Сам он обладал разносторонними знаниями и даже играл на виолончели. Его игру я, правда, никогда не слышал, но видел этот инструмент в их квартире. О музыкальных способностях высокопреосвященного говорили ближайшие его родственники.
Когда я поступил в семинарию, владыка вел у нас Новый Завет и сравнительное богословие. Нас, семинаристов, удивляла одна его странная черта. На занятия он приходил с каким-то потертым портфелем, который очень контрастировал с его опрятным интеллигентным видом. Невольно возникал вопрос: разве он не мог купить что-нибудь получше?.. Как потом выяснилось, этот портфель был для него очень памятным, видимо он достался ему от отца.
Лекции владыка читал доходчиво, задушевно, как говорится, уста к устам, сердцем к сердцу. Его предметы были одними из самых любимых. После лекций часто подзывал меня и по-дружески спрашивал: «Ну, как я говорил, все было понятно?»
Когда он служил Божественную Литургию, всегда был сосредоточен, внимателен, чувствовался его высокий молитвенный настрой. И хотя мы, иподиаконы, постоянно суетились, совершая необходимые приготовления для службы, замечали эти его особенности.
Владыка поучал нас молитве Иисусовой. Говорил, что вначале ее нужно творить языком, но с закрытым ртом, совершая ежедневно 300 молитв. Сто молитв читать Богородице и по 50 ангелу хранителю и своему святому. Все это называется пятисотницей. Я хотел читать по две-три тысячи Иисусовых молитв, но он меня остановил…
В годы моей семинарской учебы особо запечатлелся в памяти случай, когда отпевали священника в районе Медведково. Нас, семинаристов, направили на это отпевание в качестве иподиаконов. Кончина у этого священника была можно сказать чудесная. Он отслужил службу, причастился и вскоре умер. Владыка по этому поводу сказал, что дай Бог каждому такую кончину. Он совершал отпевание этого священника. Заупокойная служба проходила печально-величественно. Вся атмосфера происходящего словно отражала его какую-то особую земную значимость и духовное величие, где и надгробное рыдание, и радость Царства Небесного.
Будучи тогда совсем еще молодым, я невольно завидовал таким проводам в вечность духовного служителя и в глубине сердца умиленно восхищался служением высокопреосвященного.
Вспоминается также служба в единоверческом храме, что на Рогожском кладбище в Москве. Отмечался какой-то юбилей, и богослужение совершалось по старообрядческому чину. Накануне представители общины храма спросили у владыки, как будем служить. Он ответил, что так, как у вас принято. Дело в том, что богослужение у старообрядцев несколько отличается от нашего. У нас, например, пять богослужебных просфор, а у них семь. Мы привыкли к партесному пению и чинному порядку. У них все несколько грубовато и пение монотонное в унисон... Различается и окончание служб.
Я чувствовал себя как-то неуверенно и спросил у владыки, можно ли причащаться? Он ответил: «Конечно». После причастия ощутил необыкновенную духовную радость и невольно подумал: «Да, действительно, Церковь едина, несмотря на разные обряды, так же как и Господь един».
После окончания семинарии я некоторое время работал в Издательском отделе. Благодаря владыке, поступил затем в академию.
Меня всегда удивляла широта духовного мировоззрения высокопреосвященного. Общаясь с митрополитом Питиримом, я находил в нем не только источник богатейших духовных знаний и духовного опыта, которые необходимы каждому священнослужителю, но и нечто большее. Он являлся для меня своего рода ориентиром во всех жизненных ситуациях. Еще одна на первый взгляд неприметная особенность владыки – он ни с кем не конфликтовал. Работая в Издательском отделе, я порой замечал, как некоторые, что называется, «точили на него зуб» и не воспринимали его. Но он как бы не замечал этого недружелюбного отношения, со всеми был миролюбив и почтителен. Иногда даже дарил таким людям подарки. Если нестроения возникали внутри коллектива, выявлял их на самой ранней стадии и своевременным вмешательством быстро гасил конфликты. Был действительно миротворцем. Больше внимал и слушал, чем говорил.
Нужно сказать, что происходил он из старинной церковной семьи. По линии матери и отца его предки были священнослужителями. У владыки имелись документы, где прослеживалась его родословная, начиная с XVII века.
Церковная жизнь Константина Нечаева, будущего митрополита Питирима, началась в 40-х годах прошлого века. Еще будучи студентом Московского института инженеров транспорта (МИИТ), он оказался в числе иподиаконов Святейшего Патриарха Алексия I. В 1945 г. Константин поступил в только что открывшийся в Москве Православный Богословский институт, позднее преобразованный в Московскую духовную академию.
Общение со Святейшим Патриархом Алексием I оказало решающее влияние на всю его жизнь. Владыка с большой сердечной теплотой отзывался о Святейшем и часто приводил на память его поучения и воззрения. Он в частности рассказывал, что Алексий I любил простое пение и не любил «оперных арий» в исполнении церковного хора. Святейший считал, что простое пение более приближает к Богу, и оно молитвенней. Поучал не гнаться за помпезностью.
Наибольшее влияние на владыку оказали преподобный Севастиан и Алексий I.
Рассказывая о своих юношеских годах, владыка припомнил такой случай. Однажды он куда-то очень спешил и побежал вслед за трамваем, который уже отходил от остановки. Догнав вагон, он вскочил на последнюю подножку и, тяжело дыша, вошел внутрь. Трамваи ходили тогда с открытыми дверями. Неожиданно к нему подошла какая-то бабушка и спросила: «Скажите, пожалуйста, когда Святейший служит?»
«Мне было очень неудобно, – подытожил он свой рассказ, – я даже не подозревал, не придавал значения, что меня вот так могут узнать на улице. В моих действиях было нечто игривое, бесшабашное…»
Приводя этот пример, он призывал нас контролировать себя и не совершать неподобающих нашему сану движений. Потому что нас постоянно видят, и мы неправильными действиями можем ввести людей в смущение.
Владыка был одиннадцатым ребенком в семье. У него было четверо братьев и шесть сестер. Родился он в г. Козлове (ныне Мичуринск) в 1926 г. Его отец, протоиерей Владимир Нечаев, являлся настоятелем Ильинского храма в этом городе. Деды и прадеды, и все его предки, начиная с XVII века, тоже были священниками в Тамбовской епархии. После закрытия Оптиной Пустыни отец владыки пригласил преподобного Севастиана служить в его храме. Когда отца владыки арестовали, преподобный некоторое время опекал его семью.
Однажды мать владыки обратилась к о. Севастиану и спросила: как нужно готовиться к смерти? Он посоветовал читать Василия Великого. И случилось так, что через несколько лет она умерла именно в день памяти названного святого.
О. Севастиан советовал также продать большой дом, в котором жила их семья, и купить маленький. В это время начиналась коллективизация, и ужесточались репрессии против духовенства и других бывших непролетарских сословий. Они не послушались, и дом был конфискован. Пришлось бедствовать и переходить с квартиры на квартиру.
Семья владыки была очень дружной. Все относились друг к другу с большой любовью; забота о ближних была превыше всего. На Пасху и великие праздники все их родственники собирались за одним столом, и получалась целая община.
В 1946 г. мать владыки, Ольга Васильевна, получила из рук Калинина золотую звезду «Мать-героиня».
Я лично знал брата владыки – Николая Владимировича. Он возводил первые высотные здания и считался известным инженером-строителем. Вместе с владыкой жили три его сестры – Надежда Владимировна, Александра Владимировна и Мария Владимировна. Последняя была очень больна и не могла ходить. Когда я учился в семинарии, мы возили ее причащать в Лавру. Вместе с тем она отличалась жизнерадостным характером и ежедневно полностью вычитывала Псалтирь. Часто любила повторять: «Я не могу работать, значит должна за всех молиться».
Сестры и братья владыки были высокообразованными верующими людьми.
Митрополит Питирим проводил в последний путь всех своих братьев и сестер. Он был самым младшим в семье. Один из его иподиаконов рассказал, что, когда хоронили последнюю сестру владыки Ольгу Владимировну, он, что называется, «сорвался» со своей обыденности и разрыдался, как ребенок, хотя чувственность не была ему свойственна.
Владыка как-то сказал: «Если люди воспитаны в добрых семьях, в православной традиции, значит, у них есть надежный фундамент для служения Богу и ближнему. С ними легко и удобно строить отношения. Если этого нет – очень печально. Все это сказывается или скажется и на их детях».
На мой взгляд, его высшее назначение заключалось именно в сохранении и передаче нашей христианской традиции, многовековой церковной культуры новым поколениям священнослужителей и мирян. Особенно это оказалось востребованным в наше время, поскольку в советский атеистический период Церковь понесла очень тяжелые невосполнимые потери. Владыка говорил, что мы, священники, должны быть аристократами общества, прежде всего с точки зрения приближения к Первообразу, чтобы являть пример духовного созидания и искренней веры. В этой связи хочу привести слова апостола Павла: «Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13, 7).
Вспоминаются проповеди владыки. Проповедуя Слово Божие, он всегда прилагал Евангельское повествование к нашим дням и событиям. Легко доказывал его истинность на примерах из сегодняшней жизни.
В период расцвета Оптиной Пустыни говорили, что в ней послушники как старцы. И это соответствовало истине. Действительно была духовная высота, опытность, которая передавалась от старца к старцу. И вот эту харизму высокой духовности принял от преподобного Севастиана митрополит Питирим и пронес ее через всю свою жизнь. Вечная ему память».