Одна из краеугольных трагических граней России кроется в одиночестве и невостребованности настоящих небезразличных людей. Они, чистые в душе и искренние в помыслах, приходят в наш мир ради того, чтобы менять его к лучшему. Но со временем понимают, что со своей открытой душой оказались чужими всем. Власти априори не верят в бескорыстие их порывов во имя блага других и вечно подозревают в тайной крамоле против политического устройства. А многострадальное недоразвитое российское общество, изъеденное завистью к любому, кто верен себе и не безразличен к чужой боли, скорее обесценит их старания, чем последует примеру и изменит к лучшему себя. В итоге лучшие люди Отечества, их стремление к добру, милосердию и любви к ближнему, остаются один на один со страхами недоверчивого государства и неполноценностью российского общества. А все только потому что они верят в лучшее в людях и не изменяют себе. Легендарный Игорь Тальков в последнее десятилетие прошлого века сочинил о них очень важные и точные слова:
— Глаза таких божественных посланцев всегда печальны и верны мечте…
Спустя менее года Тальков был сам убит.
«Хранить в себе Человека»
Одним из последних громких примеров в России одиночества небезразличия и веры в лучшее в людях без сомнения является история трагической гибели нижегородской журналистки, общественного деятеля и политика Ирины Славиной.
2 октября 2020 года у здания областного ГУВД Ирина совершила акт самосожжения, предварительно написав в соцсетях: «В моей смерти прошу винить Российскую Федерацию». Обстоятельства самоубийства женщины подробно описаны в прессе, а сама трагедия запечатлена камерами наружного наблюдения и нет смысла напоминать хронологию ужасного события. В Нижнем Новгороде на протяжении многих лет, Ирина оказалась известна своими оппозиционные взглядами и участием в протестных акциях. Она организовывала и проводила митинги в защиту местных парков, шествия в память убитого Бориса Немцова. Выступала против увековечивания в Нижнем имени Сталина (чем, собственно, должны делать все приличные люди, во всех городах России), на неё строчило доносы местное отделение КПРФ. Словом, была небезразлична к изъянам своего времени и оказалась неудобной для властей. Но несмотря на активную политическую и общественную деятельность, Ирина не имела большого влияния на массы и, само собой, угрозы политической системе, ни Нижегородской области, ни тем более России не несла. На выборах в депутаты Госдумы от оппозиционной, но отнюдь не жёсткой сторонницей слома действующей российской власти партии «Яблоко», Славина еле набрала почти 1,3 процента голосов избирателей. Она просто делала то, что считала важным для страны и к чему она не может оставаться безразличной. Она хранила в себе Человека.
Тем не менее, оппозиционные убеждения Славиной привлекали повышенное внимание местных силовиков, пытавшихся давить на женщину и принудить отказаться её от активной деятельности. Ирину привлекали по иезуитским административным статьям «О неуважении к власти» и «Фейковых новостях», она подходила по делу о деятельности «Нежелательной организации». Постоянные преследования, штрафы, протоколы, суды создало ей гнетущую атмосферу отверженности и отчаяния. Протест против несправедливости преследования только за то, что ты веришь в свои идеалы. И, как следствие, желание найти громкий способ доказать миру важность своих убеждений и ценностей. Давление загнало Ирину в тупик, она не справилась с подавляющим чувством ноющей обреченности и придумала способ как выразить своей неприятие…
Трагическая история травли Ирины Славиной напомнила автору этих строк о своем опыте преследования за профессию и очень важном моменте в тюремной камере 17 лет назад. Я очень надеюсь, что пережитый опыт поможет общественным деятелям, молодым журналистам небезразличным людям и каждому, кому небезразлична судьба Отчизны всегда помнить об одном: надо просто выстоять. Пусть будет сложно, пусть тяжко. Но выстоять и все тут. И тогда будет победа. Идеи и упорство небезразличных людей меняют мир, а не пороки чиновников.
«Систему не изменишь»
…Декабрь, 2004 год. У меня уже выбито все. Возбуждено 5 уголовных дел за мои материалы по родной 129 статье УК РФ «Клевета». Изъят старенький компьютер и даже все CD-диски. На жизнь удается немного зарабатывать ремонтом мебели. Преследователи из местной силовой и политической элиты ждут не дождутся моей любой, хоть маленькой ошибки или глупости, чтобы уже покончить с историей. А я каждый день, после работы, иду к приятелю и набиваю очередной текст о властном жулье в Хакасии. Ощущение полной безысходности, опустошенности и обреченности, словно просто в агонии цепляюсь за жизнь. Но сдаваться нет и в мыслях, одно понимание того, что враги только этого и ждут, злит и мотивирует драться дальше. В конце ноября попадаю в больницу, а спустя две недели, неожиданно звонят из Жюри премии имени Сахарова «За журналистику как поступок»: приезжайте 10 декабря. Не совсем понимал, зачем и почему. Был совсем не уверен, что меня выпустят и вообще, на что лететь, но от понимания того, что обо мне знают, уже выросли крылья.
На следующий день – в День защиты прав человека – за мной приходят прямо в больницу. Вероятнее всего, звонок из Жюри Премии «За журналистику как поступок» оказался перехвачен, и организаторы моего преследования из местных силовых органов поняли, что если Афанасьев отправится на церемонию, то его история его беспредельного преследования уже выйдет на другой уровень. Не на шутку перепугавшись, дали команду меня задержать и добиться заключения в СИЗО. Правоохранители перекрыли «черные выходы», заблокировали переходы в больничном отделении, приказали пациентам сидеть по палатам. И все ради того, чтобы посадить журналиста в тюрьму за то, что он пишет статьи. Вершить правосудие приехала целая куча оперативников и следователь прокуратуры Хакасии Вячеслав Павин (в будущем он будет и.о.руководителя Следственного Комитета РФ по РХ, но от приставки так не избавится, а сегодня он сам в тюрьме). Вся эта правоохранительная отара приехала меня задерживать со своими глубокими речами о бессмысленности борьбы с системой и властью. Я уже тогда понимал, что все эти мерзкие задушевные разговоры стражей закона лишь от того, что им страшно за свои поступки. Я их не презирал. Не ненавидел. Я их скорее немного боялся. Но никак не мог понять своего отношения к ним. Гораздо позже я понял, что в них уже не было людей. Они казались скорее амебами в человеческом обличии и офицерских званиях. Но точно не людьми. Тогда меня вновь накрыло этим состоянием ноющей обреченности: за что?
Помню шел по переходу между больничными корпусами, смотрел в окно и думал: а может я уже не скоро увижу этот белый свет? Посадят сейчас и когда выйду, кто его знает. Тогда это была последняя возможность убежать. Но я не побежал. Уже тогда я для себя решил, что не побегу. Ни из больницы сегодня, ни из страны в принципе. Я приму свою участь, выстою и однажды от меня побегут они. Вернулся в свой корпус, сел на кровать в больничной палате и просто ждал. Они вошли и оцепили входы и выходы отделения. Я как был в старый советских трико с оттянутыми коленями, в старой курточке отданной мне приятелем, так и поехал в тюрьму. Уже вечером, когда двое оперативников УГРО МВД по Хакасии завели меня в ИВС, я инстинктивно завел руки за спину с постановлением о задержании. Один из оперов конвоировавших меня сказал, мол опусти так, ты же не жулик.
— А ты тогда кто, если ведешь невиновного в тюрьму – мгновенно отзеркалил ему я (любил с ними поострить, показать, кто они, выполняя подобное). Опер смутился, а второй сделал вид, что не расслышал.
Официально задерживал меня следователь прокуратуры Хакасии Владислав Чаптыков, его посадили спустя несколько месяцев за убийство своей девушки. Тогда он отдельным рапортом запретил мне любые передачи в камеру, написал при мне, чтобы я видел. Словом, раздавить пытались по полной. Но я не был подавлен, ощутил, что пришла развязка и пора достойно принять свою участь. Очень переживал за маму, я умудрился позвонить уже будучи задержанным, она заплакала и это последнее, что я услышал. Это вызывало очень гнетущее чувство. За что? За то, что ее сын журналист и пишет статьи о чиновниках? Но где-то в глубине души я знал главное – я не сдался.
Меня не победили.
…В камере познакомились с арестантами, как-то за разговорами уходили на второй план мысли о своем положении. Вдруг вечером, открывается окно в двери (так называемый «робот») и охранник спрашивает: кто журналист? Все опешили, переглянулись. Я осторожно подхожу, мол я. Он через окно мне передает свернутую в трубочку газету и закрывает. Разворачиваю, а там до верху насыпана чайная заварка и штук десять сигарет (курил еще тогда). Смотрю на содержимое и пытаюсь осознать, что это и от кого это? А более опытные коллеги по несчастью мгновенно обрадовались: бери, бери. Авторитетные люди тебя «подогревают», видимо тюрьма уже в курсе, что тебе передачи запретили, вот захотели помочь.
«Общее»
…Спустя двое суток меня повезли в суд на арест. Завели в камеру без нар, а там по кругу ходил коренастый парень в коричневой дорогой куртке.
– Здорово – протянул он руку и вновь погрузившись в свои мысли, пошел по кругу. На очередном заходе, как бы между делом, спросил:
– Я там тебе чайку, сигарет «загнал», получил. И я понял от кого мне передали посылку.
– Да, да – обрадованно закивал я. Спасибо огромное. Вообще все запретили. Помню, как переживал, что смотрюсь идиотом в этих советских трико с оттянутыми коленями.
– Нормально – констатировал новый знакомец. Сейчас съездим на арест, еще загоню.
– А тебя за что – спросил я пытаясь выглядеть бывалым арестантом.
– А, наркоты в карман подкинули – отмахнулся мой сопереживатель.
И вот тут я почувствовал себя неудобно. Совершенно незнакомый человек, преступник с точки зрения российского законодательства, помогает мне в тюрьме. А следователь, пришедший защищать закон, сажает меня в тюрьму за статьи о чиновниках и запрещает передачи в тюрьму. Как-то неудобно стало перед сидельцами. Я не выдержал.
– Скажи – обращаюсь к новому знакомому. Ведь я журналист, я не друг тем, кто тут. Почему ты мне помогаешь?
И вот его ответ я не просто запомнил на всю жизнь. Те слова меня поддерживают меня в самые трудные минуты в профессии, когда хочется просто опустить руки.
– Тут каждый сидит за своё
– ответил он.
– А ты сидишь за общее.
«Не заблудиться в темноте»
…Нас приковали наручниками друг к другу, посадили в автозак и повезли в Абаканский городской суд. Я смотрел через маленькое окошко на небо и видел, как идет снег. Надо же, думалось мне, как же это классно, когда просто идет снег. Прямо как в юности, когда я купил магнитофон и спрятав его под куртку бежал счастливый домой. Тогда тоже шел снег. Воля — это жизнь. И в тюрьме жизнь. Преступники делятся с журналистом последним, а силовики отнимают у репортера последнее за неправильные статьи. Вся страна в одном автозаке…
…Суд отказался рассматривать ходатайство о моем аресте. Меня в тот день – День защиты прав человека – освободили. А вечером объявили лауреатом Премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок». Я не знал, верить мне во все это или нет. Утром в тюрьме, вечером на помосте. Рядом тих на стульчике плакала мама, а рядом застыл с авоськой в руке мой друг. Он, узнав, что меня освободили, привез несколько банок тушенки. А впереди меня ждали 10 лет уголовного преследования. С тех пор всегда со мной были те первые слова поддержки в тюрьме, они и помогали мне держать удар снова и снова. Сегодня те, кто принимал участие в моей травле, боятся, что им вспомнят о том темном пятне их жизни. Но я ни на кого не держу зла и давно уже всех простил. Мы ради любви и милосердия приходим в этот мир, главное, не забывать об этом…
…Ирина Славина просто делала то, во что верила и была небезразличная к тому, что считала неправильным. Она должна была жить и светить всем, как в той же песне Игоря Талькова:
– Их души вечно светят тем мирам, что заблудились в темноте
…Журналист не должен нести ответственность за то, во что он верит. Не может преследоваться за то, что небезразличен и пишет о том статьи (если, конечно не переходит очевидную грань ненависти). Пусть эти статьи не нравятся чиновникам или властям. Слову должно противостоять слово, а идее – лучшая идея. Только тогда государство начнет больше верить своим гражданам, а общество избавляться от комплекса неполноценности. Ведь беда нашей Отчизны именно в этом. Ирина Славина пришла в наш мир для того, чтобы мы больше доверяли друг другу. А мы ее не уберегли. Нельзя повторять таких ошибок. Надо жить ради того, чтобы менять мир к лучшему, а не умирать в протест его несправедливости.
Михаил Афанасьев