«Черты характера, заложенные в детстве, не только остаются с человеком на всю жизнь, образуя его внутренний каркас, но и нередко оказываются стрелочным переводом на рельсах судьбы. С детства отец рос принципиальным человеком, всегда отстаивал справедливость и свои убеждения, ценил внутреннюю дисциплину и порядок, в то же время был невероятно свободолюбив, а любые формы «обязаловки» не принимал на клеточном уровне. В коллективе он был вожаком, в школе и в техникуме его постоянно выбирали комсоргом, но при этом он никогда не любил командовать людьми и не позволял, чтобы командовали им. Авторитет среди сверстников он завоевывал личным примером, а не силой, лестью или приказами.
Армия. Школа жизни
Как-то в первые месяцы службы в рядах Советской армии, которую он проходил в военной части Подмосковья, их, «духов», подняли через два часа после отбоя на разгрузку вагонов. Состав прибыл почему-то ночью, а к утру железнодорожную ветку требовалось освободить. Пока они до трех часов ночи носили тяжелые мешки, «деды» спокойно спали. Следующей ночью ситуация повторилась, потом еще раз и еще. Недосыпание, тяжелый физический труд по ночам и полноценные нагрузки днем действовали на неокрепшую психику молодых солдат взрывоопасно. Кто-то начинал нецензурно ругаться, кто-то нервничал и злился, а кто-то даже от обиды плакал. Как и все, отец тоже негодовал. Больше всего его возмущал тот факт, что вагоны разгружали только новобранцы. Если бы «деды» им помогали, то вместо четырех часов с этой работой можно было справиться за два. Его самолюбие было задето. На четвертый раз, поняв, что злостью и криками армейскую систему не перестроить, только собственные нервы портить, он начал искать выход. Если ситуацию изменить невозможно, значит, надо менять то, что изменению подлежит, — свое отношение к ней. Осознав это, он принял ночную разгрузку вагонов как факт, как данность, от которой никуда не деться и к которой просто необходимо приспособиться. И хотя подобная позиция вступала в конфронтацию с его личной позицией, ободряло то, что служба в армии — период временный, который закончится через два года. «Главное — оставаться человеком и не позволить себя сломать», — сказал тогда отец.
На пятую ночь, невзирая на то, что все были измотаны и едва держались на ногах, их опять подняли на разгрузку. Пока все психовали и ругались, отец спокойно оделся и первым вышел на построение. Все решили, что Василий «заболел». В следующий раз ситуация повторилась. Отец опять сохранил хладнокровие, а некоторые товарищи последовали его примеру. Вскоре и другие новобранцы их взвода начали вести себя более сдержанно, а еще через неделю расписание поездов нормализовалось и ночных разгрузок больше не было.
После этого случая командование отца заметило. Ему стали поручать особые задания, а заместитель командира по политической части начал агитировать вступить в ряды Коммунистической партии. В те годы существовал план приема новых членов в партию, в том числе среди проходящих службу в рядах Советской армии, не исполнить который не имели права. И хотя отец являлся идеальным для этого кандидатом, сам он не понимал, зачем ему это надо. На протяжении нескольких месяцев его пытались уговорить, но каждый раз он отказывался. Однажды к нему подошел секретарь парторганизации и умоляюще попросил: «Василий, выручай. План приема горит. Нас всех без премии оставят, еще и выговор накатают. Напиши заявление. Все формальности беру на себя — пройдешь как по маслу». Так отец стал членом КПСС.
Рабочий завода, а не пропагандист
После армии молодого коммуниста тут же взяли шлифовщиком на завод «Магнит», и за короткое время он стал передовиком производства, регулярно выполняя и перевыполняя производственные планы. Вскоре его назначили бригадиром, а через несколько лет предложили стать начальником цеха. Но руководящая роль тату была не близка — он отказался, как позже отказался от предложения перевестись на вышестоящую должность на завод в Москву, где как раз требовался руководитель на участок по производству высокоточных деталей для оборонной промышленности, как и дважды отказался от предложения поехать на учебу в Высшую партийную школу при ЦК КПСС. В то время поступить в это элитное и самое закрытое партийное заведение страны без связей и рекомендаций было невозможно. Оно играло роль того самого заветного социального лифта, воплощавшего знаменитую фразу «Интернационала» Эжена Потье: «Кто был никем, тот станет всем», и тысячи коммунистов-пропагандистов-карьеристов СССР мечтали в него запрыгнуть.
Для отца ценность внутренней свободы, нежелание подчиняться чужой воле и навязывать кому-то свою была превыше всего. Именно поэтому он выбрал работу на заводе. Отработав смену, он со спокойной совестью выключал станок и, выйдя за проходную, мог себе позволить до следующего дня о работе забыть. Другое дело — начальник, в обязанности которого кроме производственных планов входила и дополнительная руководящая, общественная и партийная нагрузка. Несмотря на то, что рядовой начальник ни на что особо не влиял, обеспечивая лишь исполнение спущенных сверху задач, тем не менее для многих советских граждан руководящая должность становилась заветной мечтой, дверцей, открывающей доступ к другому социально-материальному корытцу. Ради этого они готовы были на все, и управленческие качества при этом играли не самую важную роль, уступая место личной преданности вышестоящему руководству, способности выслуживаться, уметь обеспечивать выполнение поставленных задач, быть способным обезвреживать соперников. Чем на более высокую административно-партийную ступеньку человек забирался, тем в более вязкую среду он попадал и тем более глубинные качества человеческой породы начинали в нем прорастать. Кто-то в этой роли ощущал себя невероятно комфортно, начинал самовыражаться, получая удовлетворение от собственных «талантов», кто-то быстро самоутверждался и запрыгивал на следующую ступень, но для отца роль начальника была невыносимой обузой. По своей природе он не мог и не стремился никем руководить. Он просто любил, умел и хотел работать.
Он с готовностью обучал молодых парней из заводского профессионально-технического училища, помогал напарникам в цеху, но терпеть не мог заставлять работать других. Ему проще было сделать самому, нежели добиться исполнения от подчиненного. Человек невероятной сознательности, он считал, что каждый обязан ответственно относиться к своим обязанностям, и ожидал этого от других. Пока коллеги каждый час ходили на перекур, обсуждали новости и футбол, отец не отходил от станка. «Я пришел на завод работать», — отвечал всегда он. О его производственных достижениях знали даже в области, его портрет висел на областной Доске почета, и к каждой государственно значимой дате или очередному решению съезда ЦК КПСС ему непременно вручали благодарственную грамоту, медаль или памятный подарок. Трудовым олимпом стали выполнение планового задания на сто девяносто процентов и орден «Знак Почета», который ему вручили за высокие результаты в социалистическом соревновании.
Тем не менее карьера пропагандиста его абсолютно не прельщала. Он понимал, что, попав в партийную обойму, обратной дороги уже не будет. Предстоит смиренно прогнуться под систему и, взяв под козырек, позволить быть отправленным глашатаем коммунистической пропаганды хоть к оленям на Крайний Север, хоть к верблюдам в пустыню Каракумы. Руководящие партийные работники на местах составляли кадровый оплот ЦК КПСС и по факту оказывались в полном распоряжении партии. За годы членства в рядах Коммунистической партии, сотни раз присутствуя на партийных собраниях и лично проведя десятки из них, он видел безразличие и скуку в глазах однопартийцев, давно не веривших ни громогласным заявлениям с высоких трибун, ни обещаниям коммунистического завтра. Людям было все равно, что говорят вожди и за что поднимать руку в конце собрания. От их мнения ничего не зависело. На каждое партийное собрание выносилось спущенное сверху решение, за которое все должны просто проголосовать, даже если принципиально не согласны. Это был фарс в масштабах страны.
Не читал, но осуждаю
Однажды отцу, как члену партийного бюро завода, партком приказал провести цикл собраний трудового коллектива с осуждением писателя Александра Солженицына и его произведения «Архипелаг ГУЛаг». Кто такой этот Солженицын, никто еще толком не знал, книгу его никто не читал, да и в начале 1980-х она даже не была издана в СССР, но, как объяснил парторг, писатель был диссидентом и входил в число «предателей» и «клеветников на государственный строй». Если партия сказала, что «враг», — значит, требовалось донести эту установку до трудового коллектива и по итогам собрания единогласно Солженицына осудить. Как организатор собрания, отец должен был заставить участников выходить на сцену к трибуне и клеветать на писателя, произведение которого никто в глаза не видел. Подобная постановка задачи шла вразрез с декларируемыми этой же партией принципами и отца глубоко задевала. При всей преданности партии и лояльности к руководству завода он не готов был исполнять то, что шло вразрез с его нравственными человеческими установками. Дело было вовсе не в Солженицыне, имя которого он тогда впервые услышал, а в самой постановке задачи. Отец отказался. Тем не менее наверх был отправлен отчет о том, что общезаводское собрание состоялось, выступили такие-то спикеры, а сотни работников поставили «свои» подписи под итоговой резолюцией с «осуждением».
С полос центральных газет по-прежнему звучали хвалебные оды руководящей и направляющей роли КПСС, трудовые коллективы давали обещания непременно воплотить все ее мудрые решения в жизнь, а в школах все еще обучали марксистско-ленинской идеологии. По факту единственная партия в стране уже давно утратила свое идейное, мобилизационное и объединяющее начало, превратившись в опухоль, пронизавшую сетью метастаз все ткани и питающуюся соками жертвы. Руководящий орган партии, определявший политику всего государства — Политбюро ЦК КПСС, — напоминал дом престарелых со средним возрастом постояльцев в семьдесят лет, в своих взглядах и подходах к управлению застрявших глубоко в прошлом и способных привести страну разве что туда, куда в силу естественных природных причин шаркали уже сами.
Потеря партбилета
Летом 1988 года, перед отпуском, отец зашел в партком завода оплатить партийные взносы на квартал вперед, как он обычно делал. Ответственная работница с кудрями в это время готовила какой-то отчет к собранию, отвлекаться не хотела, поэтому попросила его оставить деньги и партийный билет на столе и прийти уже после отпуска. Вернувшись из отпуска, зайти за партбилетом отец забыл. Через три месяца наступил срок оплаты очередных взносов, и, не обнаружив партбилет дома в шкатулке, где хранились все документы, он вспомнил, что оставлял его в парткоме. Та же ответственная работница с кудрями на том же самом рабочем месте, с удивлением на него взглянув, заявила, что никакого билета он ей не оставлял. Тем не менее он настаивал на своем. Работница с недовольством поискала в сейфе, в тумбочках рабочего стола, после чего удовлетворенно хмыкнула и как ни в чем не бывало продолжила раскладывать по папкам какие-то бумаги.
Все выходные мама и отец сантиметр за сантиметром осматривали нашу квартиру, съездили даже к бабушкам в село, но заветной красной книжечки нигде не было. Потеря партийного билета считалась страшным проступком — для человека была уготована не только политическая «смерть», но и социальная, гарантирующая роль изгоя в коллективе и в обществе. В начале восьмидесятых ситуация начала меняться. Вместе с истлеванием марксистско-ленинской идеологии и ее системообразующих основ произошло обесценивание ее атрибутов. Партийный билет уже не являлся заветным пропуском в светлое коммунистическое будущее, так как самого коммунистического будущего на горизонте больше не наблюдалось. И если изначально высокая идейность, советский патриотизм, постановка общественных интересов выше личных, отношение к труду как к чести ради построения социалистического и коммунистического общества, безграничная вера в то, что если уж не отцы, то их дети и внуки точно будут жить в коммунистическом обществе изобилия, целиком охватывали общество, были присущи практически каждому ее члену и являлись надежными скрепами советской системы, то к середине восьмидесятых годов стало очевидно, что бюрократическая ржавчина прогрызла мозг этой самой системы, лишив его не только возможности нормально функционировать, но и помнить о своем предназначении. Начался внутрисистемный распад, вызвавший массовую эпидемию недоверия к власти, усугублявшуюся экономическим кризисом и тотальным дефицитом продуктов питания и товаров народного потребления. И хотя руководящие политработники по-прежнему продолжали активно «прокачивать» народ, нередко уже и сами не веря в то, что говорили, добыть искру из погасшего пламени уже было невозможно. Застывший во времени лозунг «Нам солнца не надо — нам партия светит. Нам хлеба не надо — работу давай» сердца рядовых коммунистов больше не освещал, желудки не наполнял и на трудовые подвиги не вдохновлял. Огромная страна, занимающая одну шестую часть суши планеты, зашла в тупик. Начались первые проблески прозрения общества, вызвавшие впоследствии массовую цепную реакцию.
На следующий день отец принес в партком заявление о выходе из партии. Это было не просто ЧП заводского масштаба — это была катастрофа областного значения. Прецедентов, чтобы передовик производства, ответственный коммунист, член партии в течение двадцати лет добровольно вышел из партии, — такого не только на заводе, во всей области никто никогда еще не слышал и представить даже не мог! На все вопросы о причинах отец отвечал принципиально: «Если я утратил партийный билет — значит, я недостоин называться коммунистом». Партийное руководство завода подписывать заявление не решалось. Друзья и знакомые всячески пытались переубедить отца, руководство обещало максимально смягчить наказание, ограничившись только разбором поступка на общем собрании, но отец был непреклонен. Своего решения он никогда не менял. Невероятную новость обсуждал весь завод. О чрезвычайной ситуации сообщили руководству в областной центр, и портрет передовика производства, шлифовщика каневского электромеханического завода «Магнит» тут же сняли с Доски почета, а на его личном деле поставили особую отметку. И хотя причиной размещения портрета на Доске почета являлись «достижения высоких показателей в соревновании по успешному выполнению планов и социалистических обязательств», а эти самые высокие производственные показатели никак не зависели от партийной принадлежности человека, тем не менее годами выверенная карательно-репрессивная система сработала безупречно.
Где-то через полгода в цех, где работал отец, забежала та самая ответственная работница с кудрями. В руках она держала знакомую красную книжечку. Прекрасно осознавая, что испортила судьбу коммуниста, она расплакалась и начала извиняться. Как оказалось, их отдел переезжал в новый кабинет и, чтобы перенести тяжелый сейф, пришлось вынуть все документы. Вот тогда только она заметила застрявший между полкой и задней стенкой сейфа партийный билет. Руководство тут же начало агитировать отца обратно вступить в КПСС, но для него партийный период в жизни уже был завершен».
Жанна Швыдкая © отрывок из книги «Огранка» декалогии «Гравитация жизни»
Фотографии в галерее ниже из архива автора
Предыдущая статья цикла «Разговор с отцом» на тему 70-80хх по ссылке ниже. Та же – ссылки на еще на 7 статей :
#история #общество #ссср #психология #семьяотношения #кпсс #литература #философия #культура #конфликтпоколений