Комната в консерваторском общежитии на Малой Грузинской у нас была 280-я. И было нас двое: Настя-теоретик на первом курсе, а я на четвёртом. Настя - чудесная, разумная, искренняя и очень талантливая. Мы приятельствовали ещё с "Мерзляковки".
Общагу я недолюбливала, но с Настей (также наукоградской подмосковницей) дело пошло в разы лучше. Кроме всего прочего, нас объединяло распределение к одному профессору по "общему" фортепиано. Елена Вильгельмовна (кто причастен, имя реальное), ученица Нейгауза, была исполнена достоинства, удивительно тонка и роскошно эмоциональна всегда.
Приближался день её рождения, и я подбила Настю на коллективный презент кулинарного свойства. Вот серьёзно: даже не знаю, отчего. Мой скептицизм по отношению к быту уже и в 2001 году был достаточно крепок. Но факт остаётся фактом! Имел место душевный порыв.
И была я, разумеется, тот ещё кондитер. Жизнь не сподвигла, да и потребности творить на кухне в досемейные времена у меня не случалось. Справедливости ради - отмечу: по большому счёту, не случилось и впоследствии.
Но... рецепт я, в том самом ноябре, таки выискала, ингредиенты закупила, одну из кухонь на этаже оккупировала, Настю подключила - на добровольной основе. И стряпали мы некий продукт; купили в хозмаге блюдо, на коем и разместили. Наутро потащили в консерваторию. Как-то так...
Коржи частично не пропеклись, частично пересохли и потеряли форму. Крем за ночь нелепейшим образом впитался: товарный вид изделия был заведомо утрачен. Но отступать нам, воинственно шагающим через Садовое, было решительно некуда. Мой урок предстоял в девять утра, Настин - в десять. Занимались мы обе на совесть.
***
Елена Вильгельмовна была смущена и глубоко тронута. Сладкий экспромт она потом неоднократно вспоминала в разных беседах. Ну, что ли, как пример настоящего, неподдельного тепла студенческой души...
Профессора не стало спустя год с небольшим, через несколько дней после моего дипломного экзамена в девятом семестре. Инфаркт.
На поминках я говорила и снова говорила, кого-то провожала, развозила, организовывала... Что-то пела народное - не ведаю, зачем. Попросили. Всё в тумане.
Опрокидывала в себя одну за одной стопки водки - свою, Настину, Серёжину. Неудобно было отказаться.
С тех пор прошло без малого двадцать лет. Мне до сих пор стыдно за тот убогий тортик.
Щемящая грусть, думы о собственной криворукости - и лучистые глаза Елены Вильгельмовны, довольной моим исполнением Фуги Сидельникова.
Тяжко. Но светло.
В том числе и так... познаётся величие.