Перед сражением у острова Фидониси. Сражение. Занижение результатов сражения Войновичем, его неудовольствие высказываниями Ушакова. Просьба Ушакова об отставке. Производство в контр-адмиралы.
Насколько молодой, настолько и малочисленный Черноморский флот, который по составу кораблей правильней было бы считать эскадрой, под командованием контр-адмирала графа Марка Ивановича Войновича 18 июня 1788 года вышел из Севастополя, держа курс на северо – запад в сторону Очакова, где, предположительно, находился турецкий флот.
Главнокомандующий вооружёнными силами юга России генерал – фельдмаршал князь Григорий Александрович Потёмкин – Таврический поставил задачу Черноморскому флоту: отвлечь турецкий флот от Очакова с тем, чтобы облегчить сухопутным войскам в овладении этой крепостью.
Соотношение сил. Русский флот: линейных кораблей – 2, фрегатов – 10.
Турецкий флот: линейных кораблей – 17, фрегатов – 8, бомбардирских – 3, два десятка более мелких судов. Надо иметь в виду: по мощи артиллерийского огня один линейный корабль был сопоставим с двумя фрегатами.
Войнович понимал: превосходство турок подавляющее, и ему не очень-то хотелось ввязываться в драку. Но был приказ Потёмкина, и оставить «поле боя» он не мог. Положение отчаянное.
С древних времён захватчики приходили на русскую землю в числе, как правило, превосходящем русское ополчение, русских воинов, защищавших своё Отечество. Эта привычка – сражаться с превосходящим врагом – вырабатывалась в русских людях с древних времён, на протяжении веков передавалась из поколения в поколение как на генном, так и на духовном уровнях. Только русские могли ввязаться в ОТКРЫТУЮ драку с численно явно превосходящим противником. История нашей Родины знает немало таких примеров: рязанский боярин Евпатий Коловрат в 1237 году с дружиной в 700 человек напал на арьергарды 600-тысячной татаро-монгольской орды хана Батыя и громил их пока не полегли последние русские воины. В 1904 году крейсер «Варяг» вступил в бой с японской эскадрой (6 крейсеров и 8 миноносцев) и не был побежден. Мало ли ещё можно найти примеров подобного…
Граф М.И.Войнович, будучи на русской службе, так и не стал по духу русским воином.
29 июня показался турецкий флот. Вплоть до 3 июля, когда произошло сражение, турки несколько раз сближались с русским флотом, отходили, причём всё это время турецкий флот занимал выгодную наветренную позицию. Войнович вёл себя обречённо- пассивно, что ещё более усугубляло положение русского флота.
Записка Ф.Ф. Ушакову 3 июля 1788 года:
Любезный товарищ, Бог нам помог сегодня, а то были в великой опасности…
Мне нужно поговорить с Вами. Пожалуйста приезжай, если будет досуг, 20 линейных кораблей насчитал. Прости, батюшка.
Ваш слуга Войнович.
Вскоре, новая записка Ушакову:
Любезный друг, Фёдор Фёдорович. …Замучил нас проклятый (турок – авт.). Я уже, если сегодня не будет сражения, предложу другой план, который Вам сообщу. …Весьма сожалею, что Вы нездоровы, я в таких же обстоятельствах, но что делать, принудь, батюшка, себя, как можешь, авось Бог смилуется на нас.
Прости друг, Ваш покорный слуга Войнович.
Командир линейного корабля «Святой Павел» капитан бригадирского ранга Фёдор Фёдорович Ушаков с приданными ему двумя фрегатами «Берислав» и «Стрела» командовал авангардом флота. 3 июля неприятели сошлись у о. Фидониси (ныне о. Змеиный).
Записки Войновича были переданы Ушакову за несколько часов до начала сражения. Турецкий флот приближался. Ушаков не мог покинуть свой корабль.
Подойдя к русским кораблям на небольшое расстояние (лишь бы ядра не могли долетать), турецкий флот лёг в дрейф. Командующий флотом (капитан-паша) Эски-Гассан на флагманском корабле обошёл флот, давая последние наставления перед сражением. Турки ведут себя довольно беспечно, ибо все: от капитанов (командиров кораблей) до капитан-паши уверены: русские обречены, против такой силы им не устоять.
Турецкий флот разделяется на: арьергард с 5-ю кораблями во главе с контр-адмиралом, на кордебаталию с 6-ю кораблями во главе с вице-адмиралом и авангард с 6-ю кораблями во главе с капитан-пашою. Каждой эскадре приданы по одному бомбардирскому кораблю; фрегаты составляли резерв и держались выше на ветре. Турецкий флот начал спускаться с ветра, сближаясь с нашими кораблями. Причём арьергарды флотов сблизились на более короткую дистанцию, нежели другие эскадры.
Оценив обстановку, стремясь не допустить, чтобы большая часть нашего флота оказалась в бездействии, Ушаков, не дожидаясь команд Войновича, приказывает идущим впереди фрегатам «Бериславу» и «Стреле» прибавить парусов, изменить курс круче к ветру с тем, чтобы выиграв ветер, пересечь курс неприятелю и, окружив его авангард, бить с двух сторон.
Капитан-паша понял намерение авангарда русского флота, и его эскадра также подвернула круче к ветру. Весь турецкий флот пошёл за капитан-пашою, порядочно растягивая свою линию против всего нашего флота. Расстояние между нашими кораблями в линии баталии начало увеличиваться.
Авангард Ушакова был гораздо выше к ветру, нежели остальные наши корабли, и ближе к неприятелю.
Весь флот неприятельский спустился к нашей линии на такую дистанцию, что их более мощные пушки могли доставать до наших кораблей, но палить ещё никто не начинал.
Развитие событий удовлетворяло Ушакова: «Я с моей стороны чувствовал великое удовольствие, что оное шло сходно с нашим общим желанием, ибо весьма выгодно практикованным подраться регулярным образом против неискусства».
Капитан-паша предпринимает следующие действия: флагман турецкого флота с двумя впереди идущими кораблями, подняв паруса, стремится уйти от «Святого Павла» и, сблизившись с двумя передовыми русскими фрегатами, уничтожить их; против «Святого Павла» поставлены большой 80-ти и два 60-ти пушечных корабля.
«Святой Павел» последовательно, обрушив огонь, сбивает с мест все 3 турецких корабля, причинив им немалые повреждения; подошедший к ним на помощь фрегат, был уничтожен огнём со «Святого Павла» и затонул. Всё это происходит очень быстро, и «Святой Павел», поставив все паруса, устремился на выручку своим передовым фрегатам. Ведя бой, Ушаков управляет и фрегатами, приказывая им осуществить манёвр, не допускающий турок к абордажу, намереваясь отрезать от флагмана турецкого флота два передовых корабля противника.
Намерение Ушакова исполнено блестяще. Передовые турецкие корабли оказались отрезанными. Не дожидаясь никакого сигнала флагмана, самый передовой турецкий корабль с великой поспешностью, не приняв боя, уходит на ветер и прячется за второй корабль. Наши фрегаты удачно обстреляли турецкие корабли. И второй турецкий корабль, не приняв боя, вместе с первым убегает подальше от русских кораблей. Ярости капитан-паши не было предела: его флагманский корабль палит ядрами вдогонку убегающим кораблям, но куда там… два турецких корабля бежали с места сражения.
Началось избиение самого мощного турецкого корабля. Капитан-паша в азарте сблизился на кратчайшую дистанцию с «Бериславом» и «Стрелою», оставив «Святой Павел» у себя по корме. Через 40 минут всё было кончено: турецкий флагман с тяжёлыми повреждениями выходит из боя и бежит прочь.
Активно вёл бой и фрегат «Кинбурн». Несколько брандскугелей было брошено на проходящий вице-адмиральский корабль, который 2 раза возгорался.
Видя, что капитан-паша уходит от русских кораблей, за ним последовал весь турецкий флот.
А что же Войнович? Ему бы осуществить преследование турецкого флота, довершив разгром, но он не решился на это, продолжая и после одержанной победы бояться турок.
Из писем Войновича Ушакову. 3 июля 1788 г.
Поздравляю тебя, батюшка, Фёдор Фёдорович. Сего числа поступил весьма храбро: дал ты капитан-паше порядочный ужин. Мне всё было видно. Что нам Бог даст вечером?
…Прости, друг сердечный. Будь, душенька, осторожен. Сей ночи, чтоб нам не разлучиться, я сделаю сигнал о соединении…
Ваш верный слуга Войнович.
5 июля 1788 г.
…Нет сомнения, Бог нам поможет – и победим врага. Если сего дня не будет, то ночью надобно кое-что учредить. На тебя вся моя надежда, в храбрости нет недостатка. …Прости, друг. Совокупи все свои силы. Теперь они нужны. Веди линию порядочно, надобно всегда нам быть в ордере беспрерывно. Прости, батюшка. Ободри своих, также, как и ты сам и пустися на врага, что б во что бы то ни стало, а его истребить, но во время боя как можно порядок соблюсти.
Ваш верный слуга Войнович.
5 июля 1788 г.
Друг любезный, Фёдор Фёдорович!
Неприятель идёт. Что делать? Надобно нам поступить героически и как наш долг велит. …Окуражься, батюшка, собери силы и дай врагу по делом его. …Прости, друг, окуражь меня, Бога ради, своим здоровьем и поступком.
Ваш верный слуга Войнович.
5 июля 1788 г.
Друг мой, Фёдор Фёдорович!
Предвижу дурные нам обстоятельства. Сего дня ветер туркам благодетельствует, а у нас нет его, фрегаты упали под ветер. …Если бы фрегаты не были так увалены под ветер, мы достигли бы гавань, но что делать, судьба наша такая, надобно делать всё, что к лучшему. Дай мне своё мнение и обкуражь, как думаешь, дойдём ли до гавани.
Прости, друг. Будь здоров, а я навсегда Ваш верный слуга, Войнович.
5 июля, когда стало очевидно, что турки ушли, Ушаков рапортом подробно донёс Войновичу о ходе и результатах сражения, ходатайствуя о награждении и поощрении отличившихся.
Непосредственно в боевом столкновении с турецкими кораблями принимали участие авангард флота и фрегат «Кинбурн». Остальные корабли не могли применять артиллерию из-за большой дистанции до турецких кораблей.
Перед Войновичем встал вопрос: как доложить Потёмкину о сражении, не показав пассивной роли командующего флотом?
Из рапорта Войновича Потёмкину. 9 июля 1788 г.
3 июля поутру находились против устья Дуная в виду острова Фидониси; во 2 часу после полудня флоты уже подходили близко, но неприятель имел наветренную сторону и все выгоды. Капитан-паша и весь его флот начал спускаться 2-мя колоннами на нас, имея большое превосходство в кораблях; первая, под начальством капитан-паши, атаковала мой авангард, вторая колонна – на остальные мои корабли. Сражение началось в 2 часа 5 минут. Стремление его было ударить на наши два линейные корабля и два 50-пушечные фрегаты; против каждого нашего корабля было по 5-ти неприятельских, имел он выгоду ветра, определил себе большую дистанцию, так что наши 40-пушечные фрегаты 12-фунтовою пушкою по редким кораблям могли действовать, когда он своею большою пушкою много вреда мог принести; но ответным огнём с кораблей и 50-пушечных фрегатов капитан-паша только 40 минут со своим кораблём мог держаться в бою, принуждён был выйти из линии, попытался было он отрезать 2 передовых фрегата, но корабль «Павел», находящийся в авангарде, прибавив парусов, с великим повреждением заставил оного отворотить, и те самые фрегаты «Берислав» и «Стрела» очень удачно всем своим бортом в него выстрелили, так что видно было большие доски летели с кормы его корабля; на вице-адмиральском и контр-адмиральском, которые против корабля «Преображение» стояли, два раза густой дым показывался и погасал; сражение весьма жестокое производилось до 4 часов 55 минут, неприятель беспрестанно из бомбардирских кораблей бросал бомбы, но всею своею премогущественною силою с большим орудием принуждён был уступить одной только храбрости, и с немалым повреждением отошёл прочь; потерял он сверх всего и одну шебеку, которая утонула. С какой неустрашимостью и храбростью поступали мои подчинённые, того описать невозможно.
Наши потери: убито – 2, ранено – 5 человек.
Весьма отличались мужеством господа командующие корабля «Святого Павла» бригадир и кавалер Ушаков, фрегата «Св. Андрей» капитан 1 ранга Баскаков, командиры – корабля «Преображение» – капитан 2 ранга Селивачёв, фрегатов – «Георгия» – капитан-лейтенант Поскочин, да командиры двух передовых фрегатов «Берислава» – капитан 2 ранга Саблин, «Стрелы» – капитан-лейтенант Нелединский, фрегатов «Лёгкого» – капитан 2 ранга Вильсон, «Кинбурна» – капитан 2 ранга Кумани, «Таганрога» – капитан-лейтенант Алексиано, «Перуна» – капитан-лейтенант Ознобишин, «Победы» – капитан 2 ранга Заостровский, да находящийся за флаг-капитана, капитан-лейтенант Сенявин отменно храбр и неустрашим, со всякою расторопностью делал приказываемые ему сигналы и обозревал движения; все служители (матросы – авт.) до последнего с отменною храбростью и мужеством исполнили свой долг и заслужили великую похвалу.
Донесение Войновича доставил Потёмкину капитан-лейтенант Дмитрий Николаевич Сенявин, будущий адмирал, в 1807 году, командуя эскадрой, разгромил турецкую эскадру в Дарданельском и Афонском сражениях.
В своём рапорте Войнович не указал отличившихся офицеров и унтер-офицеров кораблей авангарда, внёсших решающий вклад в победу; потопленный турецкий фрегат назвал шебекой1; фрегат «Кинбурн» поджигал
1 5 июля 1788 года в рапорте Войновичу о результатах сражения у о. Фидониси Ушаков доложил об уничтожении фрегата. В рапорте Потёмкину Войнович потопленный фрегат «заменяет» шебекой, видимо, опасаясь показать невероятность произошедшего. Донесение Потёмкина Екатерине II основано на рапорте Войновича. В последующих публикациях, посвящённых сражению у о. Фидониси, указывается о потоплении турецкой шебеки, а не фрегата; видимо, эти публикации основаны на рапорте Войновича. Автор, в данном случае, больше верит Ушакову, нежели Войновичу.
брандскугелями вице-адмиральский корабль, но Войнович как-то «забыл» об этом упомянуть, но доложил, что турецкий корабль возгорался перед «Преображением», на котором находился Войнович. Вроде бы лжи нет, а светлейший пусть сам догадывается: кто поджигал турка.
Близость Сенявина к Войновичу, видимо, сказалась на его отношении к Ушакову, но об этом речь впереди.
На «Святом Павле» у Ушакова собрались несколько командиров фрегатов и старших офицеров. В разговоре Ушаков выразил сожаление по поводу принижения результатов победы, изложенные в рапорте Войновича Потёмкину. Это стало известно Войновичу. Последовала реакция.
Из письма М.И. Войновича Ф.Ф.Ушакову. 9 июля 1788 года.
Милостивый государь мой, Фёдор Фёдорович!
Скажете ли мне, сколько Вы оказываете неудовольствия, с какими дурными отзывами при всех господах моим поступкам поношение делаете.
Прилагаю Вам здесь рапорт его светлости, мною отправленный в особом донесении. Правда мною никогда не скрывалась и лишнее также никогда не осмеливался доносить.
Весьма соблюл долг службы и честность. А Вам, позвольте сказать, что поступок Ваш весьма дурен, и сожалею, что службе вред наносите.
Сие мне несносно, ещё и начальствовать над такими решился, сделав точное описание к его светлости, буду просить увольнения.
Много непозволительного Вами делается, как на письме, так и в деле, отчего службе наносится немало вреда, честность моя меня заставляет прибегнуть с просьбою к недопущению всех дурных последствий, о чём Вас и уведомляю, дабы не подумали, что какими-нибудь витиеватыми дорогами я поступаю, ибо должно последовать решение.
Пребывая впрочем с истинным почтением покорным слугою
Войнович.
Можно лишь предполагать: что творилось в душе Ушакова? Безвинно обруган, нанесено оскорбление чести, принижены результаты победы, несправедливо вычеркнуты заслуги отличившихся в бою…
После раздумий, 11 июля 1788 года Ушаков пишет письмо Потёмкину с просьбой об отставке.
Тяжело представить, но будь на месте Потёмкина другой человек, который мог бы принять отставку Ушакова, Россия потеряла бы великого флотоводца, создавшего победоносный Черноморский флот.
Из письма Ушакова Потёмкину. 11 июля 1788 года.
3 июля наш флот под предводительством господина контр-адмирала и кавалера графа Марка Ивановича Войновича имел с неприятельским флотом генеральную баталию, при которой вверенный мне второй эскадры корабль «Святой Павел» и 2 передовых фрегата «Берислав» и «Стрела», по случаю жестокого неприятельского нападения на авангардию оказали отменно храбрые и неустрашимые подвиги, о чём я подробно донёс его превосходительству Марку Ивановичу.
Через мои верные заслуги и всегдашнюю добропорядочную службу надеялся я заслужить подтверждения доброго о себе мнения. Его одного только усердно ищу и желаю.
Но, милостивейший государь, гонимое от его превосходительства Марка Ивановича несчастие меня никогда не оставляет и ни через какие всевозможные отменные мои старания его милости и справедливого к себе расположения изыскать не могу.
О поведении ж моём, о обращениях, о содержании подчинённых и о всех исполнениях долга службы, о всегдашней ко всем учтивости, беспрерывном к начальству моём почтении могу сослаться на всех, кто меня знает, ибо с самого малолетства привык к почтению и уважению старших командиров. Все начальствующие во флоте, с кем я служил, знают меня с хорошей стороны, и ото всех по заслуге моей был счастлив и имею хорошие аттестаты. И только в его превосходительстве Марке Ивановиче не могу сыскать желаемого успеха, который с начала нашего знакомства, когда были ещё полковниками и оба под командою других, чувствовал некоторую ко мне ненависть. Все дела, за которые я иногда был похвален, не знаю причины, отчего его беспокоят, что он и не скрывал.
Многократно я ему объяснялся в моей преданности и что своими стараниями ищу и всегда искать буду милость и заслугу доброго о себе мнения его превосходительства. Несколько раз мы объяснялись, и он несколько переменился и уговорились прошедшее оставить в забвении и впредь быть дружески. Хотя его превосходительство по необходимости оказывает иногда некоторые уважения и благосклонность, но большей частью дела его и поступки против меня во множестве совсем не соответственны моему поведению и службе.
Всемилостивейший государь, вместо оценки моих заслуг, я безо всякой причины обруган, произошло поношение моей чести, получил наичувствительнейшее оскорбление, и в болезни моей Марк Иванович своим письмом сразил жестоким ударом, ибо всякий конфликт с начальником почитаю я за величайшее на свете несчастие. Против начальников все защищения и доводы оправдания весьма трудны. Но Бог, защитник справедливости, всевышним своим покровительством оправдает меня непременно. Во всех делах моих я имею вернейшую на Его помощь и надежду.
Вот почему во оправдание имею честь донести Вашей Светлости, что всё описанное обо мне его превосходительством, несправедливо. Перед сражением и после него мы беспрерывно переписывались, и я именован был любезным другом, помощником, любезным товарищем и имел во всех делах своих величайшую доверенность его превосходительства. А упустив из виду неприятельский флот, будучи уже в спокойном месте на якоре и притом находясь уже в постели больным, вдруг получил эту перемену.
Ежели, Ваша Светлость, буду я с ясными обстоятельствами здесь оправдываться, то это будет бесконечно и наведу величайшее затруднение и скуку, но должен по необходимости несколько объясниться.
После сражения его превосходительство нас не собирал, рапортов наших не согласовывал. Реляцию его превосходительство соображал с одними своими мыслями, моим рапортом был недоволен (как после из писем его я узнал), число неприятельских кораблей, бывших в бою, написал не то, что было. Находилось их тогда точно 17 линейных кораблей.
Его превосходительство бывшее в бою число кораблей противника переменил, учитывая получаемые им записки из Кинбурна и от Вашей Светлости, чтобы не показать невероятности. Но собственные всех нас глаза, будучи так близки в бою, невероятны быть не могут. То ж не знаю, почему невероятны показались повреждения неприятельских кораблей, но они так справедливы, что кроме команды моего корабля, множество людей с корсарских судов всё произошедшее видели и везде уже разгласили. Какая надобность мне на себя писать и брать лишнее. Я бы доволен был и половиной случившегося, но, писав рапорт, не хотел отнять справедливости у команды, боялся уменьшением видимого всем дела людей обескуражить. И хотел отдать справедливость каждому по заслугам и достоинству.
Услышав несоответствие произошедшему, объяснился письмецом, на которое получил ответ; в нём описано о разных невероятностях моего рапорта, неудовольствия, что много в нём писано, а во всех собранных им рапортов разное показано и состыковать их нельзя, и что, не приступая к разбирательству, за лучшее почёл и отправил их в оригинале на высшее рассмотрение.
Об оном самом 9 числа сего месяца при случившихся у меня четырех командирах и двух не больше офицерах между дружеским разговором пожалел я и прочие со мною, что отправление таким образом рапортов отнимает у нас честь и славу, которую отменным случаем заслужили и думали, что ещё некоторым образом нанесёт бесчестие. Вот, Ваша Светлость, вся важная причина и величайшая моя вина. Оно справедливо, и утаить ничего не хочу. Засим никто у меня не был, и я нахожусь и доныне больным в постели.
Через сей только случай получил я столь строгого содержания письмо и гнев его превосходительства; от кого он обо мне слышал не сказывает, имеет около себя множество шпионов и всякой неправде им верит и после мстит бесконечно за всякую безделицу.
Не раз сносил я многие обиды, всё преодолевал терпением, но этого случая без внимания оставить никак не мог, ибо его превосходительство на все мои письменные оправдания благосклонного рассмотрения не учинил и отвечал мне письмами с великими повреждениями чести, объявив о том, что он писал Вашей Светлости и просил увольнения с должности. Я не осмеливаюсь ничего плохого говорить о командующем, но, возможно, есть другие обстоятельства, побуждающие его к такой просьбе. Поэтому, милостивейший государь, по справедливости Вашей Светлости донести честь имею: ничего на свете столь усердно не желаю, как остаток отягощённой всегдашними болезнями моей жизни провести в покое. Посему, всемилостивейший государь, если подвигами моими заслуживаю внимание и монаршую милость, удостойте щедротою и покровительством исходатайствовать мне за болезнью моею увольнение от службы и для безбедного пропитания в награждение по чину жалованием. Пенсию кампаниями я уже вдвое заслужил, сей монаршей милостью останусь преисполнен.
А Ваше светлейшее и великое имя и благодеяния пребудут вечно в душе моей впечатлены.
Всемилостивейший государь, осмеливаюсь ещё донести в подтверждение справедливости моего рапорта. Марк Иванович считает непозволительным обещание моё о заслуженных наградах, но я им тогда объявил в рассуждении первой на этом море генеральной нашего флота баталии, желая и имея верную надежду на Бога, с Его помощью оную выиграть. Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей, они стреляли в неприятельские корабли нечасто и с такой сноровкою, казалось, что каждый учится стрелять по цели, сноравливая, чтобы не потерять каждый выстрел. Наипокорнейше прошу Вашу Светлость удостоить моих матросов наградить каким-либо малейшим знаком милости. Они во всём словам моим несомненно верят и надеются, а всякая их ко мне доверенность совершает мои успехи, равно и в прошедшую кампанию одна только вернейшая их ко мне доверенность спасла мой корабль от потопа, он был в крайней опасности и в таком положении носило штормом по всему морю. В надежде всевозможной Вашей Светлости милости и покровительства с наиглубочайшим моим высокопочитанием и совершеннейшей преданностью навсегда пребуду.
Больше года понадобилось Потёмкину, чтобы разобраться: кто есть кто. А пока Войнович обласкан монаршей милостью, как победитель над турецким флотом. В январе 1789 года Потёмкин назначает его главным начальником над всеми частями Правления и флота Черноморского. Войнович убывает в Херсон, поручая Ушакову командование Севастопольской корабельной эскадрой.
За победу у о.Фидониси Ушаков награждается орденом Святого Георгия 4-й степени, в апреле 1789 года высочайшим указом императрицы Екатерины II Ушаков произведён в контр-адмиралы.
(Продолжение следует).