Часть 2
1. Я шел на запад острова, спеша до утренней зари достичь берега моря. За этот день я, как и обещал тот старик, увидел многое, может быть даже слишком многое. Но я хотел увидеть все до конца, и чувствовал, что смогу это сделать.
Иоанн сидел на большом сером камне у самой воды и смотрел вдаль, кутаясь в вылинявший шерстяной плащ.
- Здравствуй, старик, - сказал я, подойдя к камню и дотронувшись до ноги Иоанна. – О чем ты думаешь?
- Сначала я думал о тебе, - ответил старик, - но сейчас мне вспомнился волхв Кинопс, когда - то похвалявшийся довести меня до гибели.
- Ты уготовил и мне его судьбу?
- Все происходит только по воле Божией.
- И жизнь, и смерть также в Его руках?
- Конечно. Однажды Он сказал мне, чтобы я находился здесь, пока Он не придет, и вот ты видишь меня здесь после стольких лет.
- И когда же Он придет?
- Тогда, когда ты сможешь понять, какой Он.
- Я уже многое понял.
- Понял? Что ж, посмотрим, что ты мне скажешь... Ну, например, ответь: «Думал ли ты, что живешь на самом деле, до того как встретил меня вчера утром?».
- Да.
- Согласен ли ты, что жил в казавшемся тебе реальном мире, где все было связано между собой законом необходимости?
- Да.
- Ты верил, что родился тридцать лет назад; ты верил, что еще за тридцать лет до этого случилась самая страшная на земле война; ты верил, что на свете существуют горы и моря, реки и пустыни?
- Я и сейчас в это верю, ведь наука свидетельствует о том, что так оно и есть на самом деле.
- Ты веришь в Бога?
- Да, верю. Но...
- Ты, действительно, веришь в Бога - творца всего сущего на земле, создавшего раз и навсегда этот понятный для тебя мир, где все, что существует - истинно и необходимо. Ведь верно? Тогда ответь, почему ты веришь во все это?
- Потому что так считают все. И то, что я вижу вокруг, убеждает меня в этом.
- А разве твой опыт не убеждал тебя ни раз, что Земля покоится на месте, а Солнце вращается вокруг нее.
- Я же говорил - человеческий разум доказал обратное.
- Значит ли это, что именно разумом мы постигаем мир.
- Да, конечно.
- Но думал ли ты о том, почему Бог скрыл от тебя многие свои тайны. Почему ученые потратили столько сил, чтобы раскрыть их малую часть?
- Нет.
- Думал ли ты когда - нибудь о несправедливости Божьей, о миллионах замученных и погибших от войн и болезней?
- Да.
- Было ли это, по-твоему, необходимым?
- Нет, не было.
- Значит ли все это, что Бог создал несовершенный и худший из миров, и сам не в силах больше ничего изменить в нем?
- Ему мешает Дьявол.
- Дьявол. Хорошо. И чтобы провести его, Бог послал сюда к нам своего сына в образе человеческом, который обманул Дьявола и вырвал нас из-под его власти. Так?
- Да.
- Но ведь все, что создано в мире - создано самим Богом. Зачем Ему было бороться с самим собой? Разве воля Его не безгранична?
- Может быть, Он сам ограничивает свою волю?
- Зачем?
- Я не знаю.
- Тогда, может быть, ты согласишься с тем, что существуют законы, в соответствии с которыми Бог может управлять этим миром?
- Пожалуй.
- Из этого следует, что все то, что произошло с тобой сегодня обусловлено этой закономерной необходимостью. Ты и с этим согласен?
- Получается, что так.
- Значит, когда ты пережил этот день и пришел к мысли об абсурдности этого мира, ты был не прав?
- Я не могу поверить в то, что должен согласиться с тобою. Покажи, в чем моя ошибка.
- Хорошо. Слушай. Помнишь, ты начал этот день спокойным и уверенным в себе: то, что тебе нужно было получить от этого мира, ты всегда надеялся получить, и ты почти не сомневался, что и в этот раз все будет именно так. Но твои надежды рассыпались, и в тебе родились тревога, страх. Твоя уверенность в привычном порядке вещей стала исчезать. И тогда, хоть ты этого и не заметил, Им тебе были даны новые глаза, которыми ты стал смотреть на этот мир. Что же ты увидел? А увидел ты события, которые действительно происходили или могли произойти, но только в чуть ином отрезке времени, чем в том, к которому ты привык. Ты стал свидетелем некоторых странностей, невероятных, с твоей точки зрения, но могущих быть в другие эпохи и в других землях. И это был уже новый для тебя мир, но с теми же знакомыми тебе людьми, природой и небом. Ты согласился жить в этом мире, потому что он был похож на твой прежний. Более того, ты достиг в нем гораздо большего, чем мог надеяться достичь ранее. Ты получил власть, волю управлять, и тебе очень захотелось ею воспользоваться. Ответь же мне: «Ты смог это сделать?».
- Нет.
- А знаешь, почему?
- То же, нет.
- Потому лишь, что твои новые глаза отринули от тебя всякую реальность, которая не могла жить и никогда не жила в абсурдной красоте привычного мира. В этом настоящем мире, который открылся тебе на самом деле, все происходит помимо простой воли и не имеет ни начала, ни конца, и следовательно, как бы, не существует. Тебе дано было понять это. Не знаю только, понял ли ты? Но если же ты все - таки захочешь меня спросить, что означает этот мир? Я тебе отвечу так: «Мир - это Бог».
- Прости, я не понимаю. Разве абсурдность мира говорит о неистинности, слагающих его вещей и событий.
- Любое событие - истинно, если мы допускаем, что оно происходит по произволу Божьему, помимо которого ничто не может происходить. Да, к примеру, Вторая Мировая война произошла в свое время, но этот факт не возвращает нас снова в абсурдный мир. Так, если Бог захочет вернуть нам ту эпоху, то мы увидим, что Он может все сделать иначе.
- Зачем же Ему миллионы жертв той войны?
- Для того, чтобы избавить нас от кошмара «вечных истин», показать абсурдность виденного нами, дать нам веру в то, что всё может быть изменено в любое время.
- Прости, я все еще не понимаю тебя. Но все же чувствую, что страшно будет находиться в том мире, переставшим быть абсурдным. Верни меня назад... Подожди...Нет, не надо. Я уже не смогу продолжать жить так, как жил раньше. Но я боюсь твоего Бога, и если я отдам себя в его руки, что же станет со мной?
- А вот это и есть - главный твой вопрос. Хорошо ли ты помнишь все то, что происходило с тобой?
- Да. И чтобы ни случилось потом, если ты сейчас спросишь меня: «Счастлив ли я был?» - я тебе отвечу: - «Без сомнения».
- А как бы ты ответил, если бы я спросил: «Был ли ты счастлив раньше?».
- Я бы ответил: «Нет».
- Ты знаешь, почему?
- Потому что я стал другим человеком.
- Нет, не человеком.
- Тогда, кем же?
- Зверем.
- Не понимаю, каким зверем?
- Тем, каким сделал тебя Бог - алчущим духовной пищи и не знающим, что такое смерть и время.
- Я не хочу быть зверем.
- Ты можешь стать Богом, после того как побудешь зверем, но после этого ты погибнешь.
- Неправда. Бог - всегда бессмертен.
- Не забывай, что Бог может сделать любого смертным. Ему достаточно возвратить тебя в твой мир, и тогда ты потеряешь возможность находиться у Его ног.
- Какова же будет Его воля в отношении меня?
- Я не знаю.
- Смогу ли я это узнать?
- Да, но только после уготованной тебе пытки. Если ты выдержишь ее, тебе - зверю, Всевышний даст заслуженный тобою корм - Истину, Настоящую Истину.
- Что же это за пытка?
- Тебе предстоит исполнить одну единственную заповедь Бога - возлюбить ближнего своего как самого себя.
- В чем же здесь пытка для меня?
- А в том, что сердце твое будет разрываться от горя, когда ты станешь убивать людей во имя их же блага.
- В чем вина этих людей?
- Настоящей вины на них нет, есть просто мелкие грехи. Но это все неважно. В твоих руках будет Меч, который тебе поручено принести в их Мир. Этим Мечом, приведя в исполнение волю Господа, и совершив свое дело, ты затем поймешь - какова эта воля. А теперь ступай, мне нужно побыть одному.
Подобрав спустившуюся с камня полу своего плаща, Иоанн поднялся и протянул свою руку к небу.
- Прощай, старик! - сказал ему я.
Он не ответил мне.
2. Я возвращался в город по берегу моря, тяжело ступая по мокрому, покрытому белой солью песку. Навстречу мне медленно разгоралось желтое спавшее в море солнце. Тучи исчезали под его парящими лучами и мелкими каплями опускались на озябшую за ночь землю. Ветра почти не было, лишь верхушки сосен едва колыхались высоко в небе. Начинался новый день. Я прибавил шаг, и чтобы согреться, пробежал те несколько метров, которые отделяли прибрежную полосу от уходившей вверх в кустарниковую чащу лестницы. Солнце еще не добралось туда, и очутившись в темноте, я сбавил шаг.
Наташу я увидел только тогда, когда она была уже передо мной. Казалось, она спала: ее веки были прикрыты, а на кончиках ресниц висели жемчужные капельки. С влажных волос под блузку стекала вода, которая, омыв тело девушки, собиралась под ее ногами. Она стояла неподвижно, похожая на античную статую, строгую и безжизненную, хранившую в своих чертах упрямую женскую красоту. Я положил на ее голову правую руку, и она открыла глаза.
- Пойдем со мной, - сказал я ей, бережно обняв ее мокрые плечи.
- Зачем ты вытащил меня оттуда? - Спросила она, рукой показывая в сторону моря.
- Ты нужна мне.
- Но, кто ты?
- Твой спаситель.
Она положила ладони мне на лицо, а затем опустила голову на грудь...
Мы завтракали в кафе, расположенном на центральной площади города под тенью широких пальмовых листьев, и в тот момент ожидали заказанную кока - колу со льдом, когда неожиданно появилась Оксана. Она села за наш столик, и по её не накрашенным глазам было видно, что она только что проснулась.
- Где ты была? - набросилась та на Наташу.
- Я не помню, - ответила она. - Знаю лишь, что этот человек вытащил меня из моря.
- Я всегда говорила, что твои ночные купания до добра не доведут, - с видимым раздражением фыркнула Оксана. – Не забудь, сегодня днем нам нужно выступать, а вечером у тебя клиент.
- Я помню, - проговорила Наташа.
- Весь этот день она будет со мной, - как бы, между прочим, сказал я.
Оксана удивленно пожала плечами, поднялась и ушла.
- Сейчас она позовет двух вышибал из варьете Мистакоса, так что тебе не сдобровать, - равнодушно заметила Наташа.
Действительно, уже через минуту за моей спиной встали два амбала, которые предложили мне подняться и пройти вслед за ними. Я вышел из-за стола и повернулся к своим противникам лицом: к своему удивлению я узнал в них моих бывших вице - премьеров, тех же - лощеных и уверенных в себе подонков.
- Пройдемте с нами, - проговорил один из них и указал пальцем куда - то в сторону.
- Что ж, я не против, - ответил я и обернулся к Наташе с тем, чтобы попросить ее подождать меня за столиком.
Но в этот момент в меня вонзился прекрасно тренированный кулак, который провернувшись во мне, вызвал сильнейшую боль в области почек. Наташа закричала, а я упал на стол и стал медленно сваливаться с него, увлекая за собой неубранные тарелки. Лишь там под столом, и то только через несколько минут мне, наконец, удалось прийти в себя. Когда я поднялся, эти двое вместе с Наташей спускались вниз по лесенке, ведущей из кафе на площадь.
- Стойте, - закричал я, и, видя, что они не обращают на меня никакого внимания, заорал еще громче. – Стоять! Что б вам провалиться на этом месте.
- Ты это кому сказал, сволочь? – вежливо поинтересовался один из амбалов.
- Вам обоим, - заметил я, и в ту же секунду увидел, что их не стало: Наташа стояла одна и удивленно озиралась кругом.
Я протер глаза, положил на столик деньги и поспешил к ней.
- Куда они пропали? - испуганно спросила Наташа.
- Если бы я знал, - ответил я, все еще не веря в происходящее, и продолжая внимательно осматривать площадь. Но на ней никого не было: так что, ни на появление этих двух людей, ни на их исчезновение никто не обратил ни малейшего внимания.
- Пойдем отсюда, - наконец, промолвил я, и взяв Наташу за руку, повел ее в сторону пристани.
- Куда мы идем? - Через несколько минут спросила она.
- Тебе нужно уехать с этого острова.
- Но у меня нет ни денег, ни документов.
- Где же они?
- У моего хозяина, Мистакоса. Он сказал, что вернет их, если я в течение месяца буду жить в его доме, выполняя обязанности служанки и наложницы.
- А чем ты занималась раньше?
- Это долгая история.
- Ничего, давай, я послушаю.
- Ну, в общем, мы с Оксаной приехали сюда работать танцовщицами в варьете этого слюнявого нахала. Оговоренные в контракте деньги он платил нам исправно, но вскоре обнаружилось, что на жизнь их попросту не хватает. И вот однажды он пришел к нам и предложил провести вечер с его друзьями. Мы согласились, а на следующий день Мистакос выдал нам по пять долларов и сказал, что мы станем получать в десять раз больше, если не будем ни в чем отказывать, ни ему, ни его товарищам. Оксана согласилась, а я нет. И тогда он украл у меня деньги и документы, а потом сказал, что не выпустит меня с острова, до тех пор, пока я не соглашусь.
- Почему же ты не обратилась в полицию?
- В полицию? Да там бы меня заставили делать то же самое, но уже совершенно бесплатно.
- Ну, это мы еще посмотрим.
Свернув с дороги на пристань, мы шагнули на проложенную под сенью разлапистых елей бетонную дорожку и прошли по ней по направлению к белому, как впрочем, и все дома на этом острове, зданию муниципальной полиции. Возле входа, подпирая обшарпанную колонну, стоял огромный, заросший черной бородой детина, который курил толстую длинную сигару и смачно сплевывал себе под ноги. За исключением форменной фуражки, кажется, более ничего не выдавало в нем принадлежности к органам правопорядка. Узкая майка и завернутые почти до колен хлопчатобумажные штаны доблестного стража, по идее, должны были озадачивать посетителей этого учреждения, однако этого не происходило, и на наших глазах, не обращая никакого внимания на полицейского, в здание прошел православный священник довольно преклонных лет. Мы вошли вслед за ним, поднялись на второй этаж и одновременно оказались возле кабинета начальника местной полиции. Вскоре дверь распахнулась перед какой - то заплаканной девушкой, и выпустив ее, мы втроем прошли в приемную. Секретарь - грузная пожилая женщина, опросила нас о цели визита (священник - настоятель монастыря Святого Иоанна оказывается пришел поблагодарить за деньги переданные ему на отделку часовни, которые полиция получила после продажи на черном рынке конфискованной ею контрабанды). Затем она прошла в кабинет и через несколько минут вышла оттуда, пригласив нас войти.
К моему безмерному удивлению начальник полиции был как две капли воды похож на стоявшего у входа в здание урода. Конечно же, он был одет по всей соответствующей форме - красивой и яркой, но что-то медведе подобное было в них обоих: грузность, волосатость и какое - то косолапое достоинство: «Может быть, эта профессия так подчас физически роднит людей?» - подумал я. Мистика какая-то. Может быть родственные связи?
Но мои размышления оборвал, обращенный к нам вопрос начальника полиции. Если опустить несколько оскорбительных для нас замечаний, то он звучал примерно так: «Какого черта вам здесь нужно?».
Я довольно бессвязно, удивляясь напавшей на меня робости, стал излагать суть Наташиного дела, но не успел добраться и до середины, как полицейский остановил меня.
- Короче, ты хочешь, чтобы я поверил тебе и этой шлюхе и бросил тень на гражданина нашего острова. Ведь так?
Не дожидаясь ответа, он приказал мне предъявить документы. Внимательно изучив их, начальник местной полиции с удивлением посмотрел на меня.
- Надо же, всего полчаса назад, сюда, через Интерпол, ко мне пришел запрос о твоей выдаче туркам, и вот ты уже здесь. Чудеса. Послушай, тебе ведь совсем не хочется сидеть в турецкой тюрьме, так? Я не люблю турок, и может быть и не стану выписывать ордер на твой арест, но тогда ты должен оказать мне небольшую услугу.
- Какую же? - поинтересовался я.
- Так, ерунда. Пусть твоя девочка обслужит меня по высшему разряду, и ты свободен.
Я довольно долго ковырялся с ответом, пока смог подобрать соответствующую греческую фразу, тонко передающую все оттенки русского выражения: «А пошел ты...». Его реакция была незамедлительной, и явившийся на крик полицейский выслушал лишь две незамысловатые фразы: «Этого в карцер, а ту тварь - выкинуть к чертям собачим». Приказы на этом острове исполнялись быстро, и все сделалось, так как он сказал уже через полторы минуты.
Помещение, в котором я очутился, представляло собой пустую клетку небольших размеров и с большим глиняным горшком в углу для отправления естественных надобностей. Часов пять я просидел на бетонном полу, упершись руками в боковые каменные стены. Наконец послышался шум, окно в решетке скрипнуло, и мне на длинной лопате протянули миску с какой - то бурдой. На вопрос о том, когда меня отсюда выпустят, я ответа не получил.
Мне стало страшно: я всегда избегал замкнутых пространств, но это был первый случай, когда я почувствовал, что могу сойти с ума от ужаса. Раньше, где - нибудь в переполненном метро или магазине, я мог убедить себя в том, что мой страх пройдет, когда откроют двери и схлынет толпа. Но сейчас безысходность буквально схватила меня за горло, и я, теряя сознание, закричал.
Очнулся я на том же бетонном полу, в той же клетке, но что мне нужно делать, я уже знал.
3. «Да разрушаться эти стены», - сказал я и закрыл глаза.
Сколько прошло времени после этого, я не знаю. Помню лишь, что под каплями дождя шуршала пыль, и я с нетерпением ждал, когда она, наконец, вся осядет. Затем, я почувствовал, что нахожусь на вершине пирамиды, форму которой странным образам приняли обломки здания. Вокруг меня собирался народ, привлеченный грохотом рухнувшей тюрьмы. Люди молча подходили и останавливались невдалеке, напряженно всматриваясь в открывавшуюся перед ними картину. Вскинув вверх руки, я остановил падающий на землю дождь и начал говорить.
- Я пришел к вам, чтобы подарить Царство Божие. Да, Царство Божие. Сегодня. Сейчас. Царство Божие не ждут - для него нет ни вчерашнего, ни завтрашнего дня, и через тысячу лет оно не грянет, ибо оно есть опыт вашего сердца: оно повсюду, оно нигде. Для видящего сердца не существует смерти, потому что она принадлежит лишь кажущемуся миру, от которого только та польза, что в нем вы сможете отыскать свою веру. Вера - вот, что принес в наш мир Христос, но много ль стало таких, кто понял смысл этой веры и стал истинным христианином. Я утверждаю, что Христос до сего дня есть единственный христианин, вопиющий нам о царстве Божием и подаривший нам истинную веру, веру в то, что каждый наш миг мы должны ощущать себя живущими на небесах и в вечности.
Кто скажет мне, что он принял этот дар божий, а не отверг его в слепоте своей, не выбросил как камень на пыльную дорогу. Кто, скажите, из вас по-настоящему любит свою веру и не боится, втайне, того что она бесплодна и не спасет его? Я отвечу вам: «Никто». Почему? Да потому, что вы опутаны сетями, которые накинули на вас ничтожные священнослужители, находящие пищу в грехах ваших. Покажите мне в Святом Писании слово грех. Кто мне укажет на понятия вины и наказания. Кто докажет мне, что Царство Божие есть награда: не греши и будет оно тебе. Я говорю вам - все это ложь, ложь и еще раз ложь. Райское блаженство не обещают и не связывают с выполнением условий: блаженство это - единственная реальность, открытая вам Иисусом Христом. Скажите же мне тогда, жители этого острова, зачем вы отдали себя под власть жрецам, которые поработили вас жестокими орудиями «страшного суда», «бессмертия души», «спасением безгрешной жизни?».
Ваша вера и только она откроет дверь в Царство Божие, та вера, путь к которой был дарован нам сыном Божиим. Он жил, и он умер, и он жил и умер так, как он учил: не ради искупления грехов людских, а для того чтобы показать нам то, как надо жить. Пройдя через наш мир, он остался чистым. Так останемся чистыми и мы. Не будем противиться, гневаться, будем любить ненавидящих нас и вознесемся на небо на третий день после конца своего земного пути. Рабство, в котором вы все пребываете, есть не только духовное, но и телесное. Скажите мне: «Почему вы отдали себя под власть правителей, бесстыдно называющих себя христианами, принуждающих вас к тому, что им угодно?». Вы жалкие налогоплательщики в мирное время и пушечное мясо - в военное. Вы - рабочий скот для своих хозяев и рабы ваших жен и прихотей. Вы - жалкие завистники и трусливые крысы, надеющиеся отсидеться за толстыми стенами ваших убогих хижин. Вы - безумные накопители мирских благ и жалкие их растратчики. Пройдет быть может один день, и вы лишитесь всего этого. Так почему же вы живете так, как будто ничего этого не знаете. Почему никто из вас не видит всего безумия такой жизни? Очнитесь. Станьте свободными и сильными, ибо скоро наступит час ваш.
Я пришел, чтобы указать вам Путь. Данной мне волей - видеть судьбу каждого из вас, я помогу вступить на него каждому. Но не всем будет суждено пройти по нему, так как сделал это Иисус: кому - то предопределено стать великой жертвой гнева Божьего, ибо и в гневе и любви - Слава Его. Я, и только я, буду страдать за этих людей, и сердце мое будет разрываться от горя. Но помните: данный мне меч всегда будет остр и тверд. Теперь и всегда здесь будет жить только одна моя воля. Аминь.
По твердеющим под моими ногами обломкам тюрьмы я спустился вниз, сделал несколько шагов в сторону моря и затем опустился на пахнущую можжевеловыми шишками землю. Было очень хорошо: и прежде всего на душе. Я слышал пение птиц, и все, казалось, было уже в прошлом. Поверьте, я сказал все что хотел и больше ни слова не мог прибавить к уже сказанному, но несмотря ни на что, сейчас, мне становились почти безразличными все те люди, которым я обещал спасение. Радовало лишь то, что тело мое снова подчиняется мне: я отдыхаю, и зной перестает докучать, сменяясь зябкой прохладой, окутывающей меня в этой пахучей смолистой тени.
Подошла Наташа. Она опустилась на колени, разбросав свои пышные темные волосы по моим босым ногам.
- Я люблю тебя, Наташа, - сказал я.
- Я тебя тоже, - ответила она.
- Я поделюсь с тобой своею силой, иначе мне будет очень трудно одному.
- Поступай со мной так, как считаешь нужным.
- Я люблю тебя.
Вскоре к нам подошла толпа людей. В их руках были камни и увесистые дубины, и они явно намеревались расправиться с нами. «Господи, какие они дураки, - подумал я. – Ведь ни они были мне нужны, а те, кто стоял за их спинами. Но чтобы проложить к ним дорогу, мне придется уничтожить этих несчастных». К слову сказать, они очень быстро вспыхнули и сгорели как свечи, так что не отняли у меня слишком много времени. Затем я встал и сказал, чтобы те, кто меня слышит, следовали за мной.
Через час мы с Наташей стояли у подножия, возвышавшейся над островом горы. Наступила тишина, и я, обращаясь в окружающую меня пустоту, сказал: «Те, кто слышат меня - появитесь пред очами моими». В ответ ко мне шагнули триста юношей и девушек, которые остановились и преклонили колени.
- Мы приветствуем вас - сыновья и дочери наши, - сказал я, протягивая к ним руки. – Радуйтесь, ибо вам надлежит творить историю своего народа. Вы поверили мне и стали избранными мною. Пусть каждый из вас приведет ко мне еще двух человек, и на них также опуститься благодать моя. Все вы станете кастой «избранных», людьми, которым будет суждено разделить с нами Царство Божие. Ступайте, я буду ждать вас в час, когда из этой горы выльется огонь, который пожрет многих обреченных на гибель. Так что поторопитесь. А теперь оставьте нас, мы хотим побыть одни.
Нам не пришлось слишком долго наслаждаться одиночеством. Вулкан, как я и предсказывал, испепелил поселок Скала на западе острова, и вскоре передо мной стояли губернатор и руководители двух самых влиятельных политических партий Патмоса.
- Садитесь, - сказал я им. – Все ли из вас имеют поручительства от последователей моих?
- Да, - ответили они.
- Хорошо. Назовите тогда ваши имена.
Вперед вышел грузный мужчина в черной тройке и важно произнес: Андреас Спитакос, губернатор Патмоса, член парламента Греции.
- Ты не нужен мне, Андреас Спитакос, член парламента Греции, - ответил я, после чего тот исчез, растворившись в неподвижном от изнуряющего зноя воздухе. – Теперь говорите вы, - обратился я к онемевшим от ужаса представителям местных политических сил.
- Мирдотакис - председатель местного отделения партии «Всегреческого социалистического возрождения», - не без труда выговорил один.
- Сармадис - партия «Новая демократия», - представился второй.
- Прекрасно, - заметил я. – Надеюсь, вы оба любите свой родной остров - Патмос.
- Конечно, безусловно, - в один голос закричали они.
- Согласны ли вы с моим предназначением здесь? - спросил я.
- У нас нет никаких сомнений в этом, - подтвердили партийные деятели.
- Тогда выслушайте внимательно и точно исполните все то, что я вам скажу. Итак, остров Патмос с этой минуты объявляется независимой страной. Впервые со времен Великого Рима мы вместе с вами здесь обустроим государство, которое станет прямым наследником славы Римской Империи и продолжателем дела Святого Петра. Знайте, Богу стало угодно так, что в то время, когда Ватикан погряз в ереси и заблуждениях, Константинополь стонет под властью турок, а Москва - унижена и беззащитна перед свалившимися на нее несчастиями, только нам теперь надлежит нести в руках великое знамя Христа. Так будем же достойны нашей великой миссии. Сейчас, ты - Сармадис, и ты - Мирдотакис соберете на свое первое заседание Сенат Нового Рима, куда войдут избранные мною триста юношей и девушек, которым я вверяю всю заботу о новом государстве. Вас же - я назначаю консулами - верховными правителями нашей страны с правами всей полноты, возлагаемой на вас власти, в соответствии с волей Сената и моими ордонансами. Кроме того на вас, а также ваших помощников - преторов будет распространено право именоваться членами Сената.
Запоминайте. Первое, что вам надлежит сделать - это объявить всему миру, и прежде всего Греции о нашей независимости. Второе, - организовать перепись населения с целью выявить среди свободных граждан тех, кто склонен: к военному делу, строительству, наукам и искусствам. Третье, - назначить преторов, ответственных за каждый участок управления государством, главными из которых я считаю: строительство храмов, оборона, воспитание и управление хозяйством. Четвертое, - обратиться к народам и парламентам стран мира, и прежде всего Греции и Турции с просьбой о признании нашего государства. И в-пятых, - принять сенатский указ о предоставлении мне «диктаторских» прав на то время, когда я сам объявлю о том, что хочу ими воспользоваться. Итак, на этом все. Ступайте с миром. Да, чуть не забыл, - не позднее чем через час приготовьте для нас с Наташей губернаторский дворец в Хире. Именно туда вам надлежит в скором времени явиться с докладом о проделанной работе. Вот теперь действительно все. Прощайте. Да хранит вас Господь.
Новоиспеченные консулы ушли, и мы остались одни.
- Послушай, - сказала Наташа, - ты не боишься того, что может вслед за этим произойти?
- Понимаешь, - ответил я, - это, в принципе, неважно. Главное - же то, что все события, которые произойдут сейчас, окажутся возможными.
4. Губернаторский дворец в Хире был великолепен. Он стоял на небольшой возвышенности, чуть к востоку от самого города и своими южными окнами смотрел на море. Монастырь Святого Иоанна находился неподалеку в соседней бухте, и оттуда к нам вела, выложенная щебнем дорога. С самим городом дворец связывало бетонное шоссе, проходившее по красивейшим в мире местам. Внутреннее убранство дворца было строго выдержано в соответствии со стандартами европейской деловой моды, вошедшей в употребление после приема Греции в Европейский Союз. Было очевидно, что на отделку резиденции губернатора пошла значительная доля доходов острова. Личные апартаменты не были столь великолепны, но это объяснялось лишь свойственной грекам неряшливостью. Многие, по-настоящему, ценные предметы, в большинстве своем взятые, по-видимому, в местном музее были расположены крайне неинтересно и производили впечатление дешевых подделок. Так, в центре буквально всех предназначенных для личных покоев губернатора комнат почему - то стояли аляповатые турецкие диваны, которые начисто скрывали от искушенного зрителя древнегреческий мрамор и бронзу - истинные шедевры моего нового жилища. Отдав необходимые в этой связи распоряжения, мы с Наташей объявили о времени начала в резиденции первого официального государственного приема.
В указанный час делегация Сената в полном составе находилась в зале для приемов. Вначале выступили оба консула, которые рассказали о тех первоочередных мерах, которые ими были приняты с наступлением новой эры в жизни острова. Из числа одобренных нами реформ можно выделить следующие: введение формы государственного устройства по образцу древнего республиканского Рима с предоставлением мне отсроченных диктаторских прав и должности цензора; указ о слиянии христианской церкви и государства; указ об отнесении граждан острова к четырем разрядам: воинов, строителей, ученых и философов с определением круга их прав и обязанностей; текст обращения к парламентам и народам мира с просьбой о признании и поддержке. Мною также были одобрены четыре кандидатуры на должности преторов для каждого разряда. Единственное наложенное мною «вето» приходилось на указ о введении гражданства острова. Так, согласно проекту, оно давалось лишь жителям острова, находящимся на нем в день провозглашения независимости. Я же предложил считать гражданами Нового Рима всех людей, живущих или прибывших на остров, когда - либо и прошедших испытательный период - сорок два месяца, во время которого их жизнь и имущество поступали в мое полное распоряжение. Данная мера, впрочем, не касалась - членов Сената и их помощников. (Сенаторы единогласно одобрили мой проект указа).
Затем состоялись выступления преторов.
Первым выступил претор гражданского разряда философов, в руки которого я намеревался передать все текущие вопросы управления государством. Вначале претор рассказал о реакции мирового сообщества на появление нового государства. Как я и ожидал, первым откликнулось греческое правительство, которое заклеймило меня в качестве опасного бунтовщика и обещало прислать вооруженный отряд для восстановления «законного порядка на острове». Затем было зачитано заявление турецкого правительства о нашей полной поддержке и признании. Другие государства предпочли для себя тактику выжидательного молчания.
Что же касается простых людей, то в сердцах тысяч мое Слово зажгло пламя Веры, которое подвигло их принять личное участие в оказании нам помощи. В этой связи, дабы оградить нас от перенаселенности, претор предложил ввести абсорбционные квоты для каждого разряда, с чем я, конечно же, согласился.
В выступлении военного претора особое внимание было обращено на предлагаемые им меры по отражению возможной греческой агрессии против острова. Они включали в себя: зачисление в военный разряд две трети граждан, проходящих испытательный срок, расширение за счет других разрядов квоты на абсорбцию, ускоренное обучение новобранцев военной подготовке, планы по развитию военной инфраструктуры острова. В этой связи претор предложил согласиться принять предложение турок о направлении на остров их военных инструкторов и взятие нами в аренду значительного количества турецкой военной техники. Переговоры с турками по данному вопросу я предложил возложить на обоих консулов.
Выступление претора разряда строителей было посвящено планам создания памятников архитектуры, призванных возвеличить новое государство. По заявлению оратора, из-за огромного объема земляных работ и многочисленных случаев отказа граждан от их добровольного выполнения, воплощение в жизнь большинства проектов грозило затянуться. Особое раздражение во мне вызывал срыв сроков строительства Собора Святого Иоанна, призванного стать самым большим христианским храмом в мире. Для решения данной проблемы, а также в целях создания на острове необходимого запаса рабочей силы, я предложил передать в подчинение разряда философов, создаваемую новую категорию граждан из числа лиц бессрочно лишенных своих гражданских прав. Данное лишение прав должно, по моему мнению, должно оформляться в каждом конкретном случае сенатским указом на основании применения к отдельным лицам перечня государственных преступлений. В целях выполнения данного указа военному претору было предложено создать корпус стражей христианской революции.
Претор разряда ученых в своем выступлении обратил особое внимание на реформу системы образования на острове, в связи с выполнением указа о слиянии церкви и государства. Сославшись на нехватку квалифицированных кадров, оратор предложил использовать в качестве учителей богословия, монахов монастыря Святого Иоанна. Предложение было принято, а самому претору было предложено провести переговоры с монахами.
В своем заключительном слове я указал на важность проведения воспитательной работы среди граждан острова и акцентировал внимание слушателей на необходимости неукоснительного выполнения всеми десяти божественных заповедей. В этой связи я предложил дополнить соответствующим образом перечень государственных преступлений и обратился к сенаторам с просьбой: вместе со своими помощниками обойти всех жителей острова и объяснить каждому всю важность проводимых нами мероприятий.
После этого прием был объявлен завершенным.
5. Мы с Наташей стояли на балконе и смотрели на расстилающееся перед нами огромное голубое море. Сегодня оно было спокойно: ласково набегали на прибрежные камни небольшие волны, опутывая остров мелкой серебристой пеной, кружили чайки, пронзительно крича друг на друга, растаскивая остатки рыб, брошенных рыбаками, жгучее солнце и капризный ветер золотили плывущие по небу ватные комочки облаков...
В балконную дверь постучали, и она открылась. Вошла Оксана, которая, как было видно, собиралась что - то сказать. Но затем она, очевидно, смутилась и поэтому осталась стоять молча.
- Зачем ты пришла? - спросил ее я.
- Я думала, что могу быть вам полезной, - ответила она.
- К какому разряду граждан ты приписана?
- Я - раба у философов.
- Чего же ты хочешь?
- Вести ваше домашнее хозяйство, поддерживать порядок и покой во дворце, выполнять все твои желания.
- Хорошо, я беру тебя. Теперь же ступай с богом.
Оксана низко поклонилась и ушла.
- Скажи, - начала говорить Наташа, - почему ты требуешь от людей выполнять то, что ты задумал? Разве твоей силы недостаточно, чтобы все разом стало так, как хочешь ты?
- Моим силам существует предел. Я могу лишь делать то, что причинит мне страдания, которые не могут быть беспредельны. И поэтому, сил моих должно хватить на все время моей миссии.
- Теперь я поняла. Разреши мне задать тебе еще один вопрос.
- Да.
- Скажи, эти люди, они понимают то, что они делают?
- Конечно. Раз я с ними - их мир реален. Они не страшатся смерти, их не пугает жизнь. Пока живет их вера, и они чувствуют на себе мою волю Царство Божие живет в их сердцах.
- Но что будет с ними потом?
- Каждый получит то, что ему предопределено.
- Кем же?
- Мною, до тех пор, пока я здесь.
Я, Наташа и Оксана - в одной машине и десять охранников из корпуса стражей христианской революции - в двух других, ехали в монастырь Святого Иоанна. Причиной поездки послужило то, что претору разряда ученых так и не удалось договориться с монахами об их преподавании в школах, так как, по заявлению претора, они обиделись на слова, сказанные мною в адрес всех священнослужителей в памятной речи на развалинах тюрьмы.
Мы въехали во двор монастыря и остановились в центре небольшого дворика, окруженного со всех сторон каменной стеной. Вскоре к нам подошел настоятель монастыря, который спросил о цели нашего визита.
- Мы прибыли для того, - начал я, - чтобы выяснить причину невыполнения вами сенатского указа.
- Ни твои ордонансы, ни сенатские указы мы не считаем обязательными для себя, - ответил настоятель и затем продолжил. – Мы подчиняемся более высокой власти.
- Той, пустоту веры в которую вы тщетно пытаетесь заполнить размышлениями о ней, умерщвляя никому ненужной плоти. Ведь так? - зло заметил я.
- Я не стану спорить с тобой, - с ненавистью в голосе сказал настоятель. – Ты - еретик. И слова твои, и дела - суть ересь.
- Досадно, что это все, что ты можешь мне сказать, - с горечью заметил я. –- Мне очень жаль тебя старик, также как и всех других обитателей монастыря, но вы обидели нас, встали на пути моей воли, и поэтому должны будете разделить судьбу того человека, который еще недавно был вашим настоятелем и погиб, как вы знаете, под обломками, освященной вами же тюрьмы.
Всего монахов было двадцать шесть человек. Всех их стражи сковали одной цепью и образовали из них круг, в середине которого я распорядился поставить дубовый столб и вбить в него на разной высоте двадцать шесть железных скоб. От них к каждому из монахов шла отдельная цепочка, удерживающая его в пределах круга. Затем пространство вокруг столба быстро наполнили сухими ветками, а самих монахов облили из канистр бензином.
- Почему ты просто не уничтожишь их? - спросила меня Наташа.
- Они назвали меня еретиком, - ответил я. – Так пусть же теперь сами побудут в шкуре тех, кого они раньше уничтожали с гораздо большей жестокостью.
Я сделал взмах рукой, и костер запылал.
Вернувшись в резиденцию, я своим ордонансом сместил с должности претора по науке и назначил на его место вновь пребывшего из России богослова, который привез с собой тысячу готовых к преподаванию учителей и в короткое время представил мне на утверждение план реформы всей системы образования. Сенат одобрил его, но как мне потом сказала Оксана, некоторые из местных сенаторов выказали неудовольствие назначением на столь высокий пост чужеземца. Но все это пока мало беспокоило меня - гораздо более тревожные вести поступали от претора обороны. Так, в нашем распоряжении имелись вполне достоверные сведения о готовящейся атаке греческих войск на остров. Сенат в этой связи объявил частичную мобилизацию, коснувшуюся пока только граждан разряда воинов и лиц, лишенных бессрочно своих гражданских прав. Несмотря на то, что турки вначале действительно оказали нам военно-техническую помощь, затем она была фактически свернута. Инструкторы покинули остров и попытались также вывести часть военной техники. Мы не дали им этого сделать, и как потом узнали консулы: турецкие военные были страшно огорчены этим фактом, поскольку уже пообещали вернуть это оружие некоторым могущественным странам. Тем не менее, даже в этих условиях, при поддержке наших друзей, прибывавших из-за рубежа, нам удалось в короткие сроки создать вполне боеспособную армию, а также развернуть широкую сеть заградительных инженерных сооружений. Кроме того, мы успели обучить солдат владению современным оружием, развернуть систему ПВО и закончить строительство аэродрома и военно-морской базы...
Мы с Наташей наблюдали за строительством на месте поселка Скала моей новой летней резиденции, а также грандиозного храма Святого Апостола Павла, когда со мной по телефону связался консул Мирдотакис и сообщил о высадке греческого морского десанта в Хире и воздушного - в районе моей старой резиденции. Поручив ему командование над всей армией, а консулу Сармадису порекомендовав сосредоточиться на техническом обеспечении наших легионов, я по местному телевидению объявил о всеобщей мобилизации населения и создании нового совещательного органа Высшего Совета Обороны, куда вошли лишь консулы, преторы и несколько влиятельных сенаторов. Взяв на себя диктаторские полномочия, я в качестве первоочередных мер объявил об роспуске Сената и введении всеобщей воинской и трудовой повинности. После чего я и Наташа укрылись в летней резиденции.
Вести с фронта приходили неутешительные: введя в бой чуть ли не всю национальную армию, враг сумел занять нашу столицу, блокировал бывший губернаторский дворец, и развивая достигнутый успех вышел к узкому перешейку, отделяющему центр острова от южной его части. Но самым неприятным стало известие о том, что консул Сармадис оказался изменником, который перешел на сторону врага и принялся формировать в помощь захватчикам ополчение из местных граждан. Положение становилось критическим, и тогда я собрал Высший Совет Обороны.
6. Совет собрался в алтарной части недостроенного Собора Святого Апостола Павла. И хотя на него расходовалось меньше сил и средств, чем на строительство Собора Святого Иоанна, высота храмовых перекрытий уже сегодня превосходила размеры всем известной Эйфелевой Башни. Для его отделки использовали, привозимый с Крита голубой мрамор, и поэтому издали Собор казался, взметнувшейся вверх огромной волной. Через пустые окна до нас доносились возбужденные голоса граждан, вооруженных и готовых пойти в бой по моему приказу. Казалось, что эти голоса медленно втекали в храм, и заполняя его, устремлялись вверх, унося туда боль и надежду самых счастливых на свете людей.
Мы долго не открывали заседание Совета, находясь в странном оцепенении. Все понимали, что нам нужно будет пойти на жертвы, великие жертвы, и мы были уверены в правильности избранного пути, но что - то продолжало удерживать нас. Шагая в раздумьях по мраморному мозаичному полу, я подошел к окну, и стараясь, чтобы меня не заметили снаружи, тихонько выглянул. Там я увидел лица людей, людей поверивших мне и готовых пойти на смерть во имя понятных им идеалов. И я восхитился их верой и вновь почувствовал в себе силу, воплощавшуюся во власти над этими людьми.
Заседание началось выступлением Мирдотакиса, который на большой топографической карте показал расположение войск противника, а также линию нашей обороны. Из его объяснений выходило следующее: если в ближайшие часы враг успеет нанести лобовой удар по перешейку между югом и центром острова, он вслед за этим сможет разорвать всю нашу оборонительную систему. Помешать этому, по его мнению, может только скорейшее создание глубоко эшелонированной обороны на указанном участке с тем, чтобы на условиях встречного боя, координируя свои действия с находящимся в окружении в районе моей резиденции легионом стражей революции, осуществить затем прорыв через перешеек с последующим выходом на столицу.
По моему мнению, этот план означал затяжную войну, что в условиях блокады острова было равносильно поражению. Когда я высказал мои сомнения присутствующим, то наступила тишина: возражать мне никто не решился, и поэтому члены Совета стали ждать моего выступления. Но все, что хотел сказать я, за меня неожиданно сказала Наташа. Попросив слова, она начала говорить тихим голосом:
- Братья! Да, это - правда: наш враг очень силен. Но он не там, где мы его ищем. Наш настоящий враг - неверие и страх. Мы расцениваем наши шансы на весах удачи, в то время, когда сегодня мы, и только мы, можем направлять судьбу туда, куда хотим сами. Нам предлагают принять правила игры наших врагов, но не безумство ли это? Уподобить нас - бессмертных этому живому тлену, дерзнувшему стать нашим противником. Разве их участь нам не ясна? Необходимо лишь слово, одно лишь слово, чтобы герои, стоящие за этими стенами, двинулись вперед и обратили в прах этих ничтожных червей. Так дайте же его людям!
Затем вновь наступила тишина, продлившаяся, впрочем, недолго: за стенами Собора стал нарастать шум, который отдавался внутри гулким эхом.
- Что ж сказано вполне достаточно, - подытожил я. Предстоит славная и великая битва. И с именем Божием мы все пойдем в этот бой. В войска сейчас же отправьте мой приказ:
«Нанести артиллеристский удар по перешейку. Всю боевую мощь направить на врага в лоб. Легиону стражей ударить с тыла. Авиации атаковать транспорта, зажечь в море танкеры противника и разбомбить порт Хиры. Диверсантным группам за линией фронта применить все запасы химического и бактериологического оружия. Пленных не брать. Изменников сжигать. Вперед. С Богом!».
Ровно через час началась эта красивая и славная битва. Длилась она восемь часов. Мы потеряли три четверти своих воинов и победили.
В столицу наши части вступили уже за полночь. Мы очень спешили: в порту все еще грузились в транспорта деморализованные части противника. Кроме того, нужно было успеть локализовать источники эпидемии сибирской язвы и сжечь все живое, оказавшееся в районе применения бактериологического оружия. В отличие от него, химоружие показало большую эффективность из-за своего быстрого воздействия на солдат противника. (Их трупы буквально покрывали окрестности Хиры). Именно с его помощью три легиона стражников христианской революции смогли пройти через вражеские порядки как горячий нож сквозь масло и подавили у противника своим бесстрашием всякую волю к сопротивлению, что в конечном итоге и стало причиной нашей победы. В городе, от моего имени, им была объявлена благодарность и предоставлен отдых. Остальным войскам была поручена задача скорейшего завершения операции по изгнанию с нашей земли захватчиков.
7. Около трех земных лет нам понадобилось, чтобы оправиться от последствий той ужасной войны. Мирную жизнь пришлось начинать в условиях блокады со стороны Греции, не рисковавшей более нападать, но и не потерявшей надежду, в конце концов, сломить нас. Медленно, шаг за шагом нам удалось поднять экономику, основными отраслями которой стали рыболовство и производство строительных материалов. Вскоре, через территорию Турции был налажен воздушный мост, соединивший нас со сторонниками в остальном мире. Их бескорыстная материальная помощь оказала решающее значение в осуществлении всех задуманных нами планов. За несколько лет наш остров стал благоухающим садом; его жители стали жить в отдельных уютных домах и пользоваться всеми необходимыми жизненными благами. Два огромных храмовых комплекса - Святых Иоанна и Павла, а также столичный центр, выполненный как восстановленная копия Афинского Акрополя, вызывали восхищение всего мира и привлекли сотни тысяч туристов.
Прошедшая война показала несовершенство структуры управления государством, и нам пришлось внести в нее ряд изменений. В частности, была упразднена власть Сената и консулов: я считал, что воля к власти и вера - несовместимы между собой. Преторов разрядов теперь выбирал каждый год сам народ по моему представлению. В особых случаях собирались комиции - собрание всех свободных граждан. Вся же реальная власть была сосредоточена в моих руках.
Следует также сказать, что, несмотря на то, что обучение, воспитание и сама жизнь населения острова была полностью подчинена христианским канонам, продолжали находиться люди, проявлявшие волю к непослушанию. Упорные в сомнении и пороке бессрочно лишались гражданских прав. Им выдавалась особая одежда, и они использовались на тяжелых и вредных работах. (Было их - не более трети всех жителей острова). Некоторые из них, несмотря на запрет, покидали пределы нашего Нового Рима. Самые властолюбивые создали в Греции что-то вроде правительства в изгнании во главе с обвиненным в трусости во время войны Мирдотакисом.
Их деятельность, в общем – то, меня не волновала, наоборот, отъезд этих людей сделал возможным прибытие к нам из-за рубежа многих последователей моих идей, поскольку число постоянно проживающих на острове жителей не должно было превышать установленные нами экологические нормы. Эти истинные патриоты постепенно составили костяк разряда воинов, и мы начали готовиться к распространению нашей христианской революции на другие страны.
Шел сорок второй месяц нашей жизни на острове. И самым моим счастливым стал тот день, когда Наташа сообщила мне о своей беременности. В честь этого события я объявил государственный праздник, и народ радовался вместе со мной.
Если бы я мог знать, что последует вслед за этим...
Случилось же вот что: наиболее авторитетные члены разряда философов возмутились тем, что мы с Наташей не были обвенчаны, и потребовали от нас покаяния с последующим временным лишением нас гражданских прав. Естественно, проявившие злую волю философы были казнены, но это оставило неприятный осадок в душах граждан, посеяло в их умах семена сомнения. Многие стали полагать мое пророчество законченным и требовать возвращения конституции республиканского Рима. Несмотря на ширящиеся репрессии, это движение не стихало, и я был вынужден согласиться с требованиями мятежников.
Мирдотакис вернулся на остров в качестве консула, и несмотря на то, что на второй консульский пост я провел своего человека, оказать сколь - нибудь серьезного сопротивления Мирдотакису он не смог. В стране начиналась смута: погребенные под верой властные инстинкты людей стали прорываться наружу. Государственный механизм разлаживался, контроль над населением был потерян, и в мой адрес открыто посыпались обвинения в том, что я изолировал страну от внешнего мира, в результате чего она осталась в стороне от мирового экономического и научно - технического прогресса. Созванные Мирдотакисом комиции, предложили мне отказаться от моих полномочий и провозгласили его самого Императором, временно передав ему все исполнительные и законодательные функции. Первым его шагом на новом посту стало обращение к греческому правительству за военной помощью и предложение о начале переговоров о воссоединении острова с Грецией. Мне дали один день за размышление, за время которого я мог свободно покинуть остров. По прошествии этого дня, как мне было объявлено, будет выдан ордер на мой арест.
8. В этот день, в точной копии храма, возведенного в древних Афинах великим Фидием (названного в честь Посейдона) и освященного мною во имя и славу Непорочной Девы Марии, я служил ежегодный заупокойный молебен в память павших в войне за независимость острова. Если раньше на этом молебне присутствовали тысячи скорбящих, то сегодня нас было только двое - я и Наташа. Голос мой странно звучал среди высоких колонн, которые вторили мне многоголосым эхом. Сердце мое разрывалось.
«Господи, - кричал я. – Что же мне теперь делать? Почему люди наказали меня? Я же сделал их сильными и бессмертными. Верой я сломил абсурдность их мира. Я дал им счастье... Господи, да, я был жесток с ними. Но это было в их мире, с его законами и порядками. Их собственными порядками? Значит ли это...? Нет, постой. Выходит, что я напрасно считал, что властен над ними. А моя сила? Так вот в чем дело - она больше неугодна Тебе. Хорошо. Раз так, то возьми меня к Себе, приблизи, обласкай, дай отдых измученной моей душе. Ты отдал мне власть, и ты же отнял ее у меня. Кем же я теперь стал? Богом? Зверем? Что делать мне в мире этом?».
Я лежал перед алтарем и плакал, Наташа стояла в дверях и, опустившись на колени, молилась. Оксана вошла в храм и сказала, что претор разряда воинов хочет видеть меня.
- Пусть подождет, - ответил я. Молебен еще не закончился. Я сам выйду к нему, потом.
Оксана ушла, и я сказал Наташе, что мне очень больно.
- Потерпи, все обязательно скоро кончится, - ответила она.
На дороге, ведущей в храм, были выстроены два, сохранивших мне верность легиона. Их командир, претор разряда воинов приветствовал меня поднятой вверх рукой, когда я спускался вниз по длинной лестнице. Одетые в зеленый камуфляж люди, вооруженные автоматами и гранатометами, огласили Акрополь стройными криками: Ура. Вглядываясь в их лица, в большинстве своем - со светлыми волосами и голубыми глазами, я вдруг отчетливо стал понимать, что передо мной стоят мои соотечественники - до конца преданные мне и продолжающие в меня верить: «Нет, это - не конец», - подумал я, - «а только начало всего. Не среди местных жителей мне суждено обрести поддержку, моя миссия - гораздо шире - она охватит весь мир».
- Готовы ли пойти на смерть за меня? - закричал я, обращаясь к солдатам.
Но мне никто не ответил. Наступила длинная пауза, во время которой ко мне подошел претор.
- Не волнуйся, - сказал он. Они умрут за тебя. Но об этом не надо кричать.
Я повернулся к ним спиной, медленно поднялся вверх по лестнице и закрыл за собой двери храма.
Навстречу мне вышла Наташа и сказала мне, что я очень устал, и мне необходимо отдохнуть. Затем, вместе с Оксаной, они отвели меня на нижний этаж, где размещались мои покои, молча раздели и уложили спать.
Проснулся я по вечер. Снаружи, в темноте шел дождь, стуча крупными каплями в выходившие на уровень земли оконные стекла. Я встал и по винтовой лестнице поднялся в купольное помещение храма. Кажется, собиралась гроза: было видно, как на западе острова и его юге разгоралось красное зарево. Но, вглядевшись, я вдруг понял, что не стихия была тому виной, просто с моря на берег вылетали длинные светящиеся полосы, взрывавшиеся затем с оглушительным треском, и эхом отдававшие в черном воздухе, наполняя землю огнем и страшным ядовитым газом. Вскоре смерть с моря была перенесена вглубь острова, и, судя по долетавшим до меня отзвукам, сосредоточилась вокруг позиций верных мне легионов.
Стрельба стихла через полчаса. Я спустился вниз, вышел на улицу и сел на ступеньки храма, прислонясь головой к перилам.
- Все кончено, они погибли, как ты хотел, - раздался Наташин голос.
- Это хорошо, - ответил я, - где Оксана?
- Не знаю.
- Пойдем, мы должны до рассвета успеть на западную оконечность острова.
- Мне тяжело идти.
- Я помогу тебе, пойдем, спустимся к морю - там должна быть лодка.
Не зажигая огня, на ощупь, ежеминутно спотыкаясь о наваленные друг на друга камни, и минуя тропы, где нас могла поджидать засада, мы, наконец, добрались до берега. С крохотной площадки, нависавшей над небольшой бухтой, внизу, в темноте, мы смогли разглядеть лодку, которая, раскачиваясь на волнах, царапала цепью избитую водой мелкую гальку. Усадив Наташу и отстегнув якорную цепь, я сел за весла, но не успел сделать и двух взмахов, как лодку с берега осветили два прожектора. В их ярком свете я смог разглядеть вооруженных солдат, среди которых находилась Оксана и Мирдотакис. В последнего я успел сделать несколько точных выстрелов из пистолета, перед тем как на нас обрушился целый шквал огня...
9. Как прекрасно раннее утро. Но знаете ли вы насколько оно прекрасно? Кто из вас смог хотя бы раз уловить тот короткий миг, когда первый луч света будит спящее в ночи дерево? Посмотрите: вот сонная березка со спутанными во сне волосами начинает прихорашивать себя, едва высмотрев свое отражение в лужице, собранной из росы ночной прохладой. А вот - высокие деловитые ели со светящимися макушками, которые снисходительно улыбаются этой заспавшейся неряхе, воспоминая свое детство - трудное и темное, когда они из последних сил тянулись вверх, сюда, вот за этим первым солнечным лучом. Не рад своему пробуждению только кряжистый дуб, разлапистый, старый, давно переживший своих сверстников и одиноко стоящий посреди большой поляны: в его жизни наступило такое время, когда сны становятся и слаще, и милее самой жизни.
Кто из вас видел горы, умытые ночной грозой, гордо подставившие свои могучие плечи под потоки холодного воздуха? Смотрели ли вы когда - нибудь на их увенчанные снежными шапками головы - седые и непокорные? Но знаете ли вы, что в глубинах этих громадин бьются сердца, и кровь из них способна испепелить землю и все живое на ней? Смотрели ли вы когда - нибудь на море, согревающее вас в предрассветный холод? Взгляните, туда, вдаль. Там в наш мир вплывает нагая богиня - огромное красное солнце, и смущаясь, заставляет нас почтительно закрывать перед нею глаза. Но упаси вас бог, испытать гнев этой богини: страшная сила испарит воды небесные и земные, и ничто тогда не сможет укрыть вас от ее все сжигающего взора. Верный ее слуга - ветер растопчет вас, начнет бросать на землю огромные волны, которые, кажется, навсегда, смоют с нее все живое и неживое.
Если вы это видели, тогда ответьте мне: «Почему же все то, что дает нам жизнь, приносит нам смерть?». «Отбирает тот, кто дает», - скажите вы мне и будете правы. Правы. Но не до конца. Вы верите тому, что видите, но не понимаете того, чего видеть не можете. Знайте же, что умирает только то, что не живет! Спросите себя: «Если на свете такая сила, чтобы не росла эта встречающая новый день березка? Чтобы не случилось, она все равно будет жить - здесь ли или где - нибудь еще. Зло, смерть, стихия может разрушить дерево, погубить так называемое живое существо, но природа, человек, чьи образы - это лишь хранящееся здесь на земле отражения, разве они - не вечны? Мир идей бессмертен, и человек проживает свою жизнь именно в этом мире. Бессмертие - удел истинно живущего. Конечно, человек - небездушная тварь, он умеет страдать, он, вроде бы, зависим от окружающих его реалий. Но разве увидев перед собой пугающие взор картины разложения, он с отвращением не отвернется от них, и не будет продолжать наслаждаться лучами восходящего солнца. Истинно живущий человек не смог бы жить в таком мире, где есть смерть. Его настоящее жилище - мир идей, который так красив, и подсознательно это чувствует каждый из нас. Кто способен оценить красоту кроме человека? И кто кроме человека может увидеть в этом мире свое, непонятное никому другому совершенство. Может быть, оно и существует только потому, что мы видим его. А это значит, что истинный мир, мир идей творим мы сами. Красота не спасет мир. Нет! Она его создаст».
Знаете ли вы как прекрасно раннее утро? Нет, вы не можете знать, насколько оно прекрасно, потому что оно больше, чем прекрасно. Пение птиц, роса, шорохи листьев, извержение Везувия, беспощадное цунами, всеобщий хаос и конец мира - разве это все не наслаждение? Разве все это не завораживает наш взор, и разве все эти сменяющие друг друга картины не стоят того, чтобы быть среди них? Не знаю как вы, но я - счастлив, наблюдая это.