Начало
Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром.
(Откровение Святого Иоанна Богослова)
Патмос - небольшой островок в Эгейском море. Сегодня суббота, славный солнечный день. Легкий, приправленный солью воздух приятно щекочет ноздри одному молодому лентяю, запрятавшему свою рано обозначившуюся лысину под огромные края соломенной шляпы. Ему немного душно, но его широкий, купленный еще в Москве галстук продолжает давить на промокающие потом складки дорогой сорочки. Впрочем, не такой уж он и лентяй: просто он очень спокоен, и ему некуда спешить. Он - не обыкновенный турист, приехавший сюда поглазеть на иноземные чудеса, оставив дома надоевшую за целую зиму жену. Нет, на зависть многим, сегодня, этот человек, не сходя с места, обстряпает одно небольшое торговое дельце - тысяч на пятьсот, и никаких - то там рублей или гривен, а настоящих американских долларов. Вы согласитесь, такая сумма способна вселить спокойствие в знающего себе цену человека.
Человек этот, как вы уже догадались, это - я. И если честно, меня все - таки колотит небольшой мандраж. Вот уже полчаса мне приходится сидеть здесь: за столиком кафе, под редкой тенью смотрящего в море и сомлевшего от времени какого - то баобаба, в ожидании, когда меня, наконец, позовут к стойке бара к телефону. Я пытаюсь собраться с мыслями, оглядываюсь вокруг, и заказываю себе охлажденный джин с тоником. Замечаю, что из расположенного напротив отеля меня рассматривают две чрезвычайно эффектные девицы. Что ж, я был бы не прочь предложить им компанию, но... этот решающий разговор с моим компаньоном, который я заказал час назад. Судя по всему эти бабочки то же из России и приехали сюда уж конечно же не любоваться древнегреческими красотами. Так всегда бывает - как только наткнешься на одно стоящее дело, лукавая судьба тут же уведет у тебя из-под носа другое. Готов поспорить: когда затрещит телефон, эти ягодки исчезнут как забытый в гостинице кошелек.
А вот и звонок!!!
- Алло! Это - Турция, Измир. Господин Денкташ? Кто говорит? Я. А.., да, 33 номер. Да. Отель Палац. Жду... Что? Не слышу. Громче же, громче...
Послышались короткие гудки.
- Черт. Две соседние страны, а нормальную связь наладить не могут. Наверное, их телефонисты, как и их политики, недолюбливают друг друга. Но мне - то какое дело. Ничего подожду еще. Кажется, та брюнеточка довольно явственно мне сейчас подмигнула. Но блондинка все - таки лучше. Тонкая талия, едва прикрытая майкой мраморная грудь, ниспадающая на тонкую шею прядь длинных волос, тонкий, чуть с горбинкой нос и полные, зовущие к себе губы. Эх, есть чем заняться...
Снова звонок!!!
- Господин Денкташ, это Вы? - С надеждой произнес я.
- Да, здравствуйте.
- Добрый день, господин Денкташ.
- В нашем деле появились небольшие проблемы. Срочно требуется Ваше присутствие в Турции. Вы меня слышите?
- Не понимаю, что могло случиться?
- Это - не телефонный разговор. Я могу лишь сказать, что есть вероятность того, что Ваш аккредитив мог пойти на оплату фальшивой сделки. Так что, сейчас же берите катер и плывите в Измир. Въездную визу для Вас я оставлю у начальника порта. Постарайтесь поспешить.
- Что за черт. Эй, господин Денкташ, ответьте...
Трубка молчала. Я положил ее на телефон и вернулся за свой столик. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Обвели, обыграли как мальчишку, и это после того, как я вложил в это дело все мои деньги. Денкташ хочет, чтобы я приехал к нему. Зачем? Если это дело прогорело, то он уже потерял свой капитал. Чем я ему помогу? Так. Думай же, думай. Товар нами оплачен. Аккредитив - безотзывный. Деньги я смогу вернуть только, если наш груз не может быть погружен на корабль по независящим от меня причинам. Форс - мажорные обстоятельства или полиция? Если это полиция, только тогда понятно, почему Денкташ мне ничего, по сути, не сказал. Так. Корабль называется - Керчь. Сегодня утром он должен был отплыть на Мальту.
Я возвращаюсь в бар, беру телефон и набираю номер дежурного по порту города Измира. Надеюсь, там поверят даже в мой плохой английский.
- Алло. С Вами говорят из афинского отделения компании Ллойда. Разрешите уточнить у Вас один вопрос?
- Да, сэр.
- Прекрасно. Владельцы украинского теплохода Керчь собираются вручить нам страховой иск в связи с задержкой этого теплохода в вашем порту и нанесении материального ущерба перевозимому им грузу.
- Все в порядке, сэр. Ваш хозяин может спать спокойно. Ха! Вряд ли такая компания станет страховать незаконную перевозку наркотиков.
- Что за чушь! У нас безупречная деловая репутация.
- Это была шутка, сэр.
- Что ж, тогда примите наши поздравления по поводу столь успешной операции.
- Спасибо, сэр.
- Владельцы груза, надеюсь, арестованы?
- Кажется, на их след уже напали.
- Спасибо за предоставленную Вами ценную информацию. Всего наилучшего.
- До свидания, сэр.
Теперь все стало ясно: эта жирная скотина Денкташ в мою шерсть умудрился засунуть наркотики. Все правильно. Он согласился перекупить весь мой товар за такую цену, что я чуть не выпрыгнул из штанов, когда он мне назвал ее. После этого мне не показалось даже странным, что безотзывный аккредитив, который хотя и был составлен из двух равных паев, весь целиком был оформлен на мое имя. Впрочем, как мне тогда казалось, какое это могло иметь значение: товар был фактически мною продан, деньги уже лежали на мое имя в Стамбульском банке, и я их мог получить сразу по прибытии судна на Мальту. Конечно же, этот турок все наркотики запихал в мой товар, а свой, наверняка, оттащил как можно дальше. Его расчет был на том, что я не поеду наблюдать за погрузкой судна. Действительно, зачем? Теперь же он станет говорить о том, что стал жертвой моего обмана. И те мои пятьсот тысяч, хранящиеся в банке, станут гораздо красноречивее его слов.
Хорошо, что у меня в запасе есть время. Греческая полиция не станет сломя голову искать преступника, требуемого турецким правосудием. Когда же это произойдет, этот остров будет единственным, где меня не станут выискивать, если будут уверены, что я с него отбыл. Поступим так: я выписываюсь из гостиницы, покупаю билет на быстроходный катер до Афин, отправляющийся сегодня вечером, регистрируюсь на его борту, а сам, незаметно, перед отплытием схожу на берег.
Уплатив по счетам, я по длинной белой лестнице стал быстро спускаться в сторону порта. Я был взбешен и поэтому даже не смотрел по сторонам, но, пробежав немного, все же успокоился. Виной тому стали кипарисы: они источали такой терпкий запах и скрывали от меня это злое палящее солнце, что я невольно перешел на шаг, а затем и вовсе остановился. Действительно, чего спешить - время еще есть. Я немного постоял возле невысокой мраморной колонны, вместе с двумя другими, поддерживающими свод небольшой беседки, затем присел на одиноко стоявшую мраморную глыбу, служившей когда - то ступенью и задумался. Мне, вдруг, вспомнилась старинная арабская сказка, в которой один купец вместе с сыном, собираясь в дальний путь, сказал ему: «Послушай, сынок, двадцать лет я, волей Аллаха, водил караваны по горящим пескам и бесконечным пыльным дорогам, и все эти годы мне сопутствовала только удача. Теперь я - самый богатый купец в Багдаде, мои суда бороздят моря, омывающие земли правоверных мусульман, и везут товары: пряности, лошадей, невольников в порты Поднебесной Империи, индусам, нечестивым византийцам и венецианцам. С каждым годом все больше золота пополняет мои сундуки, но сегодня я понял вдруг, что мое везение ушло от меня. Так что, ты - мой сын, остаешься здесь, дома. В путь пойду один я, и тогда моя злая судьба коснется лишь меня». Купец отправился в путь, и там его ограбили разбойники, продали в рабство, и только через двадцать лет он голодный, в изодранной одежде притащился в свой дом, где о нем все уже забыли и даже родной сын не узнал его.
А ведь нечто похожее могло произойти и со мной. Чем я хуже арабского купца? В самом деле, тридцать лет я вкусно ел, сладко спал. Обо мне всегда кто - то заботился, а уж последние десять лет я мог, вообще, купить любое свое желание. Меня ничто никогда по-настоящему не тревожило. Я знал, что могу выпутаться из любой маломальской неприятности. И вот тебе, здрасьте, - потерял все свои деньги и остался без чьей - либо помощи. Ничего, выкручусь. Да ерунда все это. В Москве у меня еще кое - что осталось: квартира, машина, немного долларов. До Москвы, правда, надо суметь еще добраться, а человеку, находящемуся в розыске это не так уж просто сделать. Но ничего - прорвемся. А что же касается того купца, то он - слишком рано опустил ремни, которыми взнуздывал свою удачу. Поделом ему.
Часть 1
1. В маленьком пустом уютном кафе, где работал кондиционер, (что, впрочем, большая редкость на этом острове), я просидел от силы минут десять - двенадцать. Заказал пива, пересчитал, оставшиеся у меня после покупки билета на афинский катер деньги - всего 430 долларов и несколько центов, подвинул к себе пепельницу и закурил тонкую сигару. Тонкие сигары мне нравятся значительно больше толстых: их пепел кончается быстрее, и за это время в голове можно прокрутить множество решений важных для тебя вопросов. Чтобы делать дела быстро и правильно, нужно всегда курить только тонкие сигары.
- Это, когда дельце - маленькое. Когда же речь идет о миллиардах - курят толстые, величиной с паровозную трубу, - вдруг произнес чей - то голос.
Передо мной сидел старик с тонкой черной курчавой бородой, глядя прямо на меня огромными серыми глазами, которые, казалось с трудом, раздвигали морщинистые складки его худого смуглого лица.
- Кто Вы? - произнес я голосом, которого сам не узнал.
- Иоанн.
Иоанн! Задумавшись, я не заметил прихода этого человека, а судя по всему, он появился здесь сразу после меня. Перед ним стояла уже опорожненная на половину бутылка вина, которое некоторые греки (чаще всего из стариков) разбавляют холодной водой, в левой руке он держал стакан, который был наполнен жидкостью, едва темневшей в его нижней части. Отодвинув пластиковую бутылку с водой в сторону, старик длинной ложечкой не спеша размешивал, приготавливаемый напиток.
Я уже собрался задать ему вопрос о том: как он мог прочитать мои мысли, но, подумав, не стал этого делать. В конце концов, я мог начать говорить вслух, не замечая этого. Эта привычка у меня еще с детства. Так, однажды, сильно волнуясь, я рассказал о полученных в школе двух двойках своему отцу, забыв, что тот находился рядом со мной.
Стоп! А вот это уже совсем никуда не лезет. Мы оба: и я, и этот старик говорили по-русски. Хотя, впрочем, почему бы ему не оказаться эмигрантом еще так называемой ²первой волны², оказавшимся за рубежом после революции. А, в общем-то, какое мне дело, кто он - деникинский офицер или сам, как его, - Папа Римский?
- Ты хочешь сказать - наместник Христа в стольном граде, - произнес старик, протягивая мне второй стакан, который только что поставил перед ним громадного роста официант. – Как имя того, кто занял место самого Святого Петра?
- Франциск, - ответил я, уже окончательно спутавшись в собственных мыслях.
- Никогда не слышал о нем, - задумчиво проговорил старик. – Какое странное имя и без порядкового номера. Чудеса.
Затем он отпил четверть бокала и снова задал мне вопрос.
– Рьяно ли он борется с ересью николаитов?
- Не знаю. Я в этом мало разбираюсь.
- Но ведь ты - христианин?
- Да, я православный.
- Православный? Что за чушь. Разве можно быть не православным христианином?
«Чудён человек», - подумал я, отхлебнув предложенного мне вина и немного придя в себя. Я вспомнил, как кто-то рассказывал, что здесь в Греции есть монастырь, называемый «Новый Афон», где живут особо состоятельные и влиятельные послушники. Этот старец, верно, один из них. Только уж больно странный. Так, не спеши, подумай: если он говорит по-русски, то может быть он поможет мне и вернуться в Россию. Вот она - удача. С их связями и возможностями, наверное, это не так трудно сделать. Под рясой - то меня никто не станет искать. Я затушил в пепельнице почти истлевшую в моих руках сигару и, нагнув голову, попросил благословения у моего собеседника.
Тот улыбнулся и сказал: «Сегодня ты не попадешь домой, а завтра уже не захочешь туда вернуться. Благословение мое слишком дорого для тебя. Вместо этого я дам тебе возможность прожить только один день в мире, к которому ты привык, но которого совсем не знаешь. Ты увидишь многое».
Затем старик встал и сказал: «Ночью иди на запад, к берегу моря и дождись там утренней зари».
Уже совсем собравшись уйти, он, дойдя до двери, вдруг обернулся, улыбнулся и спросил: «Православный, ты не знаешь, что сейчас происходит в Эфесе?».
- Где? - удивился я.
- В Эфесе.
- Эфес? Да, конечно, Эфес, как и Смирна, когда - то давно были греческими портовыми городами, но сейчас в них живут турецкие рыбаки и судовладельцы - и те, и другие промышляют контрабандой.
- Чтят ли Господа нашего там? Много ли храмов стоит на той земле? Жива ли церковь?
- Я точно не знаю, но когда туда пришли турки, вместо церквей они наставили мечетей.
- А в Пергаме, Фиатире, Сардисе, Филадельфии и Лаодикии?
- О таких городах я и не слышал. Но если они все там - в Малой Азии, то там везде турки.
- Верно. Тогда ангел так и сказал: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся». - Прощай!
Старик вышел и затворил за собою дверь. Стало темно, и я зажег, стоявшую в углублении стола свечу. Подошел официант, собрал бокалы и бутылку в охапку, вытряхнул содержимое пепельницы в пластиковый мешок, и влажной тряпкой вытер стол. Затем он сунул своей волосатой лапищей мне под нос счет, пересчитал мои деньги, и собрался было уйти, но я остановил его.
- Скажи, уважаемый, кто был этот человек?
- Да это старикашка Киренас. Ему, наверное, лет сто, а то и больше. Совсем из ума выжил, но деньжата у него водятся. В молодости, говорят, был самым отчаянным контрабандистом на всем Эгейском море, да и в Турции его хорошо помнят. Только давно это было. Сейчас он совсем одряхлел и ни с кем не разговаривает. Я даже удивился, когда он начал с тобой молоть языком.
- А где он живет?
- Там, в своей хибаре возле небольшой бухточки на западе острова. Только смотри, он не большой охотник до гостей, и рука у него все еще твердая, и глаз верен.
- А сюда он часто приходит?
- Да нет, года три его не видел.
- Что ж, прощай.
- Да помогут тебе боги.
2. Я вышел из кафе и оказался на небольшой площади, выложенной выпеченными солнцем мраморными плитами. Вокруг никого не было. Время сиесты - неукоснительно соблюдалось всеми жителями острова, без исключения. Разве что какой - нибудь турист, стараясь не терять понапрасну короткого и дорогого для него времени, под ленивый хохот местных мальчишек, рыскал в эти часы в поисках местных достопримечательностей. Стояла такая жара, что, находившаяся неподалеку будка мороженщика, казалось, лишь каким - то чудом не растаяла. Подойдя к ней и, не удивившись, что там никого не было, я взял с прилавка мороженное, выложил деньги и здесь же в дырявой тени каких - то скрюченных деревьев с удовольствием съел это холодно - сладкое месиво. Пора было идти на пристань, и уже через минуту я бодро шагал вниз по дорожке, усыпанной белыми песчаными крошками, занесенными с моря ветром.
Вскоре послышался шум многих голосов. Удивившись непонятному для этого времени суток скоплению людей, я прошел еще два десятка метров и наткнулся на толпу, которая стояла, окружила большой деревянный помост. Подняв голову вверх, я увидел высокую виселицу: длинную канатную веревку, которая спускалась с перекладины, лежавшей на двух толстых столбах. Под ней в красном с прорезями для глаз колпаке стоял палач и ногой пробовал на прочность, только что завязанный им на конце веревки узел. Осужденный сидел на верхней ступеньке лестницы, ведущей к помосту виселицы, и жевал жаренные арахисовые орехи, сплевывая шелуху вниз. Никого наверху больше не было. Толпа не переступала, очерченного вокруг виселицы светлой краской круга и жевала тот же арахис, почти не выдавая своего интереса к происходящему.
Раздался гром пушки. Люди заметно оживились, и внутрь круга прошел человек в черной мантии и огромным чемоданом в правой руке. Он остановился у нижней ступени лестницы и призвал всех к тишине. Затем, коротко, он зачитал проект смертного приговора осужденному, отпустил ему все грехи и обратился к толпе с одним единственным вопросом: «Согласны ли Вы?». После утвердительного ответа, каждый, включая палача и осужденного, по очереди подошли к этому человеку и получили от него бумагу, издали похожую на деньги. После этого осужденный поставил себе под ноги табурет, продел голову в петлю, палач выбил из-под него табуретку ногой, и все, выполнив свой гражданский долг, стали быстро расходиться. Многие из людей, видимо очень богатых или считавших полученную сумму слишком малой платой за выполнение судебных обязанностей, бросали деньги на землю. Никто не подбирал их, и лишь я собрал несколько зеленых продолговатых бумажек. Внимательно рассмотрев их, я понял, что вижу перед собой настоящие сто долларовые банкноты.
Площадь почти моментально опустела, лишь осужденный висел как гвоздь, указывая своими ногами на центр земли. Мимо меня быстрым шагом шла женщина в короткой голубой юбке, в которой я узнал ту самую блондинку, улыбавшуюся мне из окна отеля.
- Послушайте, девушка, подождите. Куда Вы так несетесь? Ну, стойте же. Вы что не узнаете меня?
Она на миг остановилась, схватила меня за руку и закричала громким, показавшимся мне безумным голосом: «Бежим». Так мы промчались около километра вверх по извилистой дороге и очутились перед огромным длинным рвом.
- Что здесь происходит...? - начал я, но тут же остановился, увидев открывшуюся передо мной картину.
Во рву в боевой порядок выстраивалась военная техника. Восемь тяжелых танков советского производства стояли в авангарде колонны. Вслед за ними к бою изготавливались одиннадцать бронетранспортеров с задраенными верхними люками и выставленными вперед пушками. Слева и справа к колонне пытались протиснуться мощные тягачи, волочащие за собой артиллеристские орудия. В самом конце колонны стояли ²КАМАЗы², как закрытые, так и с открытыми бортами, предназначенные для перевозки людей. Под ними в спешном порядке в армейский камуфляж переодевались люди, вне зависимости от пола и возраста. Это были те же самые люди, которые часом ранее осудили к смерти преступника. Одежду им раздавал все тот же, руководивший казнью человек, но одетый уже в яркую генеральскую форму, с лампасами вдоль внешнего шва брюк и огромным количеством орденов на груди.
Генерал нервно поглядывал на часы, когда мы подошли к нему. Он бросил нам кипу одежды и отвернулся. Ничего не понимая, я повернулся к девушке, но та уже стояла почти раздетая, немного нервничая из-за не расстегивающейся на юбке молнии. Наконец юбка слетела, и она оказалась в костюме Евы. Нимало этим не смущаясь, она стала натягивать на себя камуфляж, и закончив это переодевание, посмотрела на меня.
- Ты еще не одет? - Закричала она. Ведь сейчас же начнется война.
Подчиняясь ее голосу, я торопливо разделся и стал натягивать на себя пахнущие брезентом брюки. Едва успев накинуть на себя пятнистую куртку, я услышал шум заводимых моторов: колонна начинала свой марш. Я и девушка залезли на борт последнего грузовика, и держась за поручни стали смотреть как боевая техника зеленой змеёй вытягивалась на спуск к песчаной прибрежной равнине...
Через минуту послышалась команда: «Воздух», - и мы попрыгали из машины вниз, стараясь втиснуться между камнями, наваленными по краям обочины. Раздалась череда мощных взрывов, а со стороны головы колонны послышались громкие крики. Грохот на секунду стих, но вскоре начался артиллерийский обстрел, и падающие откуда-то сверху снаряды стали разрываться посреди нас. Когда колонна вся покрылась черным дымом, обстрел прекратился. Разжав сжимавшие мои уши руки, я повернул голову и посмотрел на неподвижно лежавшую рядом со мной девушку: она была бледна, но когда я дотронулся до нее, она очнулась и вскрикнула. Подняв голову, и посмотрев куда - то вниз, она снова взяла меня за руку, и потянула вверх к каменному гребню, нависавшему над дорогой. В том же направлении, как я успел заметить, двигались и остальные уцелевшие солдаты. По пути нам попадались тяжело раненные, с разорванными животами и оторванными кусками кровоточащих тел. Многие были ранены легко, но уже не могли передвигаться из-за потери крови. Те из них, которые еще были способны передвигаться, шли вместе с нами. Им никто не помогал.
Наконец мы добрались до гребня и скрылись за ним. Девушка взглянула на часы и покачала головой. Выглянув за камень, я увидел, что вверх по направлению к разбитой колонне двигались солдаты, также как и мы, одетые в камуфляж, но несколько темнее нашего.
- Осталось еще пятнадцать минут, - сказала девушка, посмотрев на меня.
- До чего? - спросил я.
- До конца войны. - удивилась она.
Где - то невдалеке раздался громкий протяжный стон. Вытянув голову, я увидел уже знакомого мне толстого официанта, только что штыком автомата пронзившего грудь раненого солдата. Я указал на него девушке и сказал, что знаю его.
- Вон там, смотри, это - Наташа, - вдруг испуганно проговорила девушка.
Действительно, когда дым чуть отполз в сторону, я увидел ту самую брюнетку, которая так явственно подмигнула мне утром. Она стояла в окружении солдат, которые торопливо срывали с нее одежду.
Но тут раздался гром пушки, и солдаты тут же прекратили свое дело. Вместе с уцелевшими противниками они стали снимать с себя военную форму и переодеваться. Наша с Оксаной одежда, (а именно так звали мою новую знакомую), по-видимому, сгорела, но с помощью Наташи, которую мы быстро привели в чувство, нам удалось подобрать более приличные костюмы. Причем, мне достался смокинг, а Оксане с Наташей - короткие бальные юбки и верхние части цветных купальников. Вокруг нас стали собираться люди, двое из них приволокли огромный черный мешок и расположились возле меня.
- Президент погиб на войне, - сказала Оксана. Теперь твоя очередь им стать. Но до свободных выборов ты можешь называться лишь исполняющим обязанности Президента.
- Но почему именно я?
- Каждый может быть президентом, но не более двух сроков подряд, и если ему больше 35 лет и меньше 65. Все из нас уже были Президентами - теперь твоя очередь.
К тому времени я уже решил для себя ничему больше не удивляться и поэтому сразу согласился. А почему бы, в самом деле, не стать Президентом?
- Что я должен сейчас сделать? - обратился я к Оксане.
- Раздать народу деньги, - сказала она. – И объяснить, на что они могут их потратить.
- А что, они сами не знают?
- Так надо. Повторяй: «Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай». (Откровение Святого Иоанна Богослова 6, 5-6).
Громко повторив это, я все же спросил Оксану: «Что означают эти слова?». Но она ничего не ответила, так как с помощью Наташи и двух, притащивших огромный мешок людей, стала раздавать купюры достоинством в сто евро. Получив деньги, люди быстро убегали.
- Куда они спешат? - спросил я.
Оксана снова проигнорировала мой вопрос, и отвечать пришлось Наташе.
- Закупать продукты. После войны всегда наступает голод и мор.
- Почему же не бежите вы.
- Потому что мы входим в команду президента, и для нас заготовлен отдельный продовольственный запас.
- И что это за команда?
- Вот эти двое - твои главные помощники и охранники. Они достали денег, чтобы раздать их народу, а, следовательно, ты обязан поделиться с ними своей властью.
- Это понятно. А вы тут причем?
- У Президента, как и у каждого гражданина, должна быть жена. В этот час, как и всем остальным, необходимо сделать свой выбор.
- Понятно. А как же вторая?
- Вторая станет твоей любовницей.
- Зачем?
- Что бы придать тебе интерес со стороны людей. Ну что решил: кто есть кто?
- Чушь, какая. Неужели все это всерьез? Скажи, Наташа, а те люди, ну которые воевали на войне, они, в самом деле, погибли?
После этих слов Оксана, Наташа и те двое переглянулись между собой.
- Короче, - громким голосом сказал я. – Моей женой будет Оксана, любовницей - Наташа, а вы двое - вице-премьерами моего правительства.
Раздались аплодисменты.
3. Резиденция Президента находилась на месте бывшего дворца местного древнегреческого «тирана». От прежней обстановки здесь остались чудесные мраморные колонны с коринфским ордером, некогда открывавшие вход в святилище Артемиды, а теперь украшавшие центральную приемную залу, и две бронзовые статуи, изображавших двух красивых юношей, стоявших сейчас у входа в личные покои Президента. Мрамор на полу и потолочная роспись, по видимому, относились к более поздней эпохе, и мне они не понравились. Но сами покои были великолепны. Здесь во всем чувствовалось влияние Востока. Как раз перед моим приходом закончили обивку мягкой мебели, изрядно попорченную моим предшественником, укравшим с нее почти всю позолоту. В мои глаза, прежде всего, бросились огромные, ореховые, с прорисованными резцом художника завитками диваны, которые стояли полукругом, обращенные к крохотному фонтанчику, который изливался из мраморного факела богини свободы. Весь пол был покрыт белым, притягивающим к себе ноги длинноворсным ковром. Весь посторонний шум гасился в тяжелых расписных занавесях и гобеленах, подобранных, следует признать, с большим вкусом. Вон тот, например, с ромбовидными фигурами ковер явно туркменской работы и относится, по крайней мере, к 18 веку. А шерстяные ворсинки вот этого «перса», которые так приятно покалывают пальцы, сотканы не позднее пятнадцатого. Огромная и, наверное, чертовски тяжелая византийская люстра, висела посредине комнаты. Я не успел разглядеть ее, потому что в дверь постучали, и в комнату вошла Оксана.
Чуть прикрыв за собой дверь, она трижды поклонилась мне в ноги.
- Приветствую тебя, мой муж и Президент! - громко сказала она.
Дверь снова отворилась, и сквозь нее протиснулся человечек в темном помятом сюртуке, шляпе и бородой. Оксана взяла его за руку и подвела ко мне.
- Глава телерадиокомпании, - представила она его мне.
Я широко улыбнулся и протянул ему руку, которую тот почтительно пожал. Краем глаза я увидел, что мое поведение Оксане понравилось.
- Разрешите взять у Вас видео интервью, - робко произнес человечек.
- Валяй, - ответил я, и увидел нахмуренные Оксанины брови.
Человечек негромко кашлянул, и в комнате появился еще один персонаж с довольно поношенным лицом и телекамерой на плече.
Я жестом пригласил их сесть.
- Скажите, пожалуйста, - начал интервью человечек, - в эти ответственные для всех граждан республики минуты Вы также делаете свой выбор?
- Вы имеете в виду выбор жены? Да. Он уже сделан. Я прошу показать всем телезрителям мою Оксану. Я официально могу заявить, что Указ о ее назначении моей законной женой уже подписан.
- Разрешите также, пользуясь случаем, задать Вам один деликатный вопрос.
- У меня нет секретов от моих соотечественников.
- Тогда я спрошу прямо: «У Вас есть любовница?».
- Конечно, нет. Президент страны не может не быть добропорядочным семьянином.
- Но ходят слухи, что некая гражданка Наташа не отрицает своей недавней интимной связи с Вами.
- Я видел фотографию этой женщины. И должен заметить, что, как и любой мужчина острова, я могу только позавидовать ее избраннику.
- Хорошо. Давайте сменим тему. Что Вы думаете о предстоящих президентских выборах. Видите ли Вы сильные стороны своего соперника?
Я уже было собирался спросить: «А кто он такой?». Но тут вмешалась Оксана и попросила сделать паузу. Приблизившись ко мне, она тихо проговорила: - «Соперник - это бывший Президент. И хотя он погиб, мы продолжаем считать, его твоим противником на выборах. Ведь выборы, как ты знаешь, есть свободное тайное равное и всеобщее волеизъявление граждан. Для них это - перепутье между оставляемым прошлым и новым будущем. Будущее - это движение вперед. Будущее - это ты. Но само право выбора - есть непременный атрибут нашей демократии. Теперь ясно? Тогда отвечай».
- Я не вижу никаких сильных сторон у моего противника. Я его в упор не вижу. Ха - ха - ха!
Оксана просто очаровала меня своей одобрительной улыбкой.
- Тогда позвольте еще один вопрос, проговорил человечек. - Мне не хочется задавать его в этот торжественный час, но все же Вы, конечно, знаете - люди умирают от голода, эпидемии смертельных болезней обрушились на наш остров...
- Да, я скорблю о погибших. И в данную минуту мой министр, отвечающий, за продовольствие и здравоохранение проводит в жизнь мою большую комплексную программу по улучшению сферы жизни сограждан. О ее выполнении он обязан доложить мне в ближайшие минуты, и если меры им предпринятые окажутся неэффективными, он будет наказан мною по всей строгости закона.
- О, это - слова настоящего Президента. Позвольте также задать ряд уточняющих вопросов об этих мерах.
- Этому будет посвящена отдельная пресс - конференция.
- И в заключении личный вопрос: «Как Вы назвали своего ребенка?».
- Како..., - поперхнулся я, увидев предостерегающий жест Оксаны.
- Снова пауза, - громко произнесла она.
Подойдя ко мне, она с сочувственным и вкрадчивым взглядом, с каким разговаривают только с больными людьми, стала объяснять: - «Жизнь человека, какой бы она не была - длинной или короткой, должна включать в себя некоторые, хотя и не жестко, но все же взаимообусловленные этапы. Ну, например, брак и рождение ребенка. Ведь так? Или же военная служба и гибель на поле брани. Преступление и наказание. Любовь и разлука. Власть и предательство. Ну, это - то ты усвоил?».
- Подожди. А как же рождение и смерть. В общем - длина событий, длина человеческой жизни? Разве все это не абсурд то, что здесь происходит?
- Да, ты прав. Жизнь - абсурдна, потому что мы - смертны. Но ведь все притворяются, что не знают этого. Отсюда следует, что жизнь - также реальна в своей абсурдности, как и абсурдность, есть объективная реалия нашей жизни. Существует лишь два ориентира, позволяющие человеку встать над всем этим: это - его рождение и смерть. Но как раз над этим мы и не властны. Может, ты этого и не поймешь сейчас, но уж потом - то разберешься обязательно. А теперь соберись и скажи репортеру, что мы собираемся назвать дочь Марией, в честь Марии Магдалены.
- Конец паузы, - объявила Оксана. – И не забудьте там вырезать начало его ответа. Вопрос был задан, отвечай, - обратилась она уже ко мне.
- Девочку назовем Марией, в честь Марии Магдалены, - проговорил я.
- Спасибо Вам за Ваши полные и искренние ответы, и желаем Вам и Вашему противнику достойного сражения за голоса избирателей, - закончил интервью глава телерадиокомпании.
- Спасибо всем, - подытожил я.
4. - Неужели встреча с избирателями так необходима, - ворчал я на Оксану, которая только что отказалась выполнить свой супружеский долг и почти насильно затягивала пятнистую бабочку на вороте моей кружевной рубахи. Рядом на стуле лежал вычищенный и отутюженный Наташей смокинг, и если бы и она оказалась такой же упрямой как моя собственная жена, я бы ни за что его не одел. - Послушайте, - убеждал я их, - народ мрёт от голода и болезней, а я появлюсь перед ним в смокинге?
- Так надо, - ответила Оксана. Наташа лишь пожала плечами.
Мы прошли в приемный зал. Но, вопреки моему ожиданию, он был почти не освещен. Лишь два или три светильника выкрещивали серыми тенями колонн тусклый мраморный пол. Всмотревшись в темноту, я удивился еще больше: не было ни людей, ни журналистов, ни кинокамер. В испуге я сделал шаг назад и почувствовал, как женские руки сжали мои локти. Я обернулся: глаза женщин также были полны страха. Мы были одни (вице - премьеров рядом со мной в тот момент не оказалось), когда раздался голос, от которого мы все похолодели.
«…Доколе Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?».(Откр. 6, 10).
- Что это? Где? Откуда? - зашептал я, в страхе опустившись на пол, и держась за ноги женщин.
На нас стали надвигаться тени. Их было много, и они были черны.
- Пойдем, пойдем отсюда, - в один голос заговорили женщины, и попытались вместе вытащить меня прочь.
- Отпустите, сейчас же. Я хочу говорить с ними, ведь это мой народ, - закричал я, отталкивая женщин. Затем я поднялся, сделал шаг вперед и увидел глаза человека. Это были страшные и глубокие глаза.
- Кто ты? - спросил я.
- «…Души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели». (Откр. 6, 9).
- Вы видели Его? - закричал я. – Где Он, пусть Он выведет меня отсюда.
- Ты хочешь?
- Да.
- Тогда моли, моли Господа о смерти. И ты будешь вместе с нами.
- Нет, я не хочу, - упавшим голосом проговорил я. В глазах моих потемнело, и я рухнул на пол.
Светильники погасли, и души убиенных обрели белые одежды. Все было так.
И раздался гром пушки. Знамение.
«…и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь».(Откр.6, 12).
Стены дворца заходили ходуном, грозя рухнуть в любое мгновение и погрести нас под своими обломками. Очнувшись, я вместе с женщинами выбежал наружу в тот момент, когда под тяжестью кровли рухнули, простоявшие две тысячи лет колонны. Их осколки исцарапали нам лица. Весь остров ходил ходуном; вырванные с корнем деревья летали по воздуху словно спички, вонзаясь в дома, убивая и калеча людей. С гор на нас сыпались огромные камни, оставлявшие за собой пустоту. Глубокие трещины изрезали остров вдоль и поперек, поглотив многое и многих. Солнце померкло над нами.
Спасение было только там наверху, в горных пещерах, которые стояли незыблемы, и, казалось, одни были готовы принять в себя беглецов. Мы, все трое, невредимы, достигли одной из них, и нашли там множество народу, который с упреками бросился к нам, обвиняя меня во всем произошедшем. Неизвестно откуда появились оба моих вице - премьера. К ним подошла Оксана и долго о чем - то с ними говорила. Затем она повернулась к толпе и обратилась к ней с речью.
- Граждане нашего несчастного острова, беда обрушилась на наши головы. Мы теряем своих близких, наши дома рушатся, гибнет наш скот. Бушует море, дрожит земля, погасли солнце, луна и звезды. И все мы спрашиваем самих себя. За что, о Господи, все эти муки? Разве мы виноваты во всем этом? Да, мы грешили. Но разве не были отпущены грехи наши при исповеди. Разве дела наши, слова, само дыхание наше не славило Господа? Все было так, пока не появился он - тот, которого мы по слепоте нашей хотели выбрать своим Президентом. Велики его преступления перед Господом, велик и гнев Его, касающийся нас - невинных рабов. Так изгоним же этого изверга, и сбудутся слова писания, и возложит Агнец Божий печати спасения на чела наши. Я оказалась самой слепой из вас, став его женой. Простите меня, граждане. Но разве не я первая подняла голос против этого человека? Так доверите ли вы изгнать мне его и повести за собой в светлое наше будущее?
Она сделала знак рукой, и два моих, теперь уже бывших вице - премьера, стали раздавать народу деньги: кажется, это были сто фунтовые купюры. По мере раздачи денег пещера стала наполняться криками: ²Долой его, пусть убирается от нас².
Тогда встал я и поднял руку в знак молчания.
- Граждане, ответьте мне лишь на один вопрос: «Живы вы еще или нет? Что же вы молчите? Тогда за вас отвечу я. И вы, и я - все мы живы, и гнев Господень не бесконечен. Стоит ли пенять на стихию и отказываться от радостей реальной нашей жизни. Вы спросите чему же тут радоваться? А я вам отвечу - радоваться надо той минуте, которая есть у вас пусть даже вопреки всему происходящему вокруг. Сегодня мы вспомнили о смертном нашем часе, мы испугались. Но ведь он не наступил! Так почему же мы мрачны, не пьем вино и не любим женщин? Кто мне ответит? Может быть она - эта грязная потаскуха, которая только что пугала вас смертью. Или эти ее прихлебатели, мои бывшие вице - премьеры, пытавшиеся деньгами подкупить свободных и гордых граждан великого острова. В этой пещере хранятся запасы вина и хлеба, здесь есть красивые женщины - берите все это. Я, ваш Президент, дарю это вам. Ну что, согласны?».
- Да, да, да! - раздались по всей пещере радостные крики народа.
- Тогда свяжите этих двух холуев и выбросите их из пещеры вон. А эту женщину, бывшую мою жену, возьмите себе на потеху. Я кончил.
«Да здравствует наш Президент!» - кричали люди. Вице - премьеры были тут же связаны, побиты камнями и брошены в пропасть. Оксану подвели ко мне.
- Ты неплохо усвоил мои уроки, - едва сдерживая свой гнев, сказала она.
- Ты не оправдала моего высокого доверия, - ответил я, – а за урок, что ж, спасибо. Теперь моей женой станет Наташа, а тебя я отдаю в руки людей.
- Прости меня!
- Я тебя прощаю!
Стоявшие позади мужчины схватили ее и потащили в угол пещеры, туда, где возле найденного вина веселилась толпа...
Стихия вскоре утихла, и наступило безмолвие. Я взял Наташу за руку, и мы вышли из пещеры.
5. Народ готовился к государственному празднику: выборам Президента и его инаугурации. По этому случаю, перед расчищенной от деревьев площадью, нам с Наташей построили временный дворец, в который поместили чудом сохранившуюся обстановку нашей старой резиденции. В отличие от своего прежнего, конструктивно несовершенного дворца, в новых апартаментах я приказал не выстраивать парадного зала и ограничился лишь небольшой прихожей. Кроме того, в целях безопасности, дверь в личные покои стала открываться лишь с моей стороны. Со стороны же прихожей перед ней стояло двое часовых с автоматами. Десять охранников стояли вокруг дворца и двое прятались в кустах позади его.
Я страшился новой измены, и поэтому заново переформировал свое правительство. Теперь его главным свойством стала придуманная мною система «сдержек и противовесов». Она заключалась в том, что в структуру исполнительной власти были введены две полностью нейтрализующие активность друг друга политические силы так, что ни одна из этих сил самостоятельно не могла что - либо предпринять. На каждую министерскую должность, в ранге министра, я назначил двух ненавидящих друг друга людей: самого министра и его первого заместителя, которые должны были отправлять эту должность поочередно. Естественно новый шеф, придя к управлению, сразу же отменял все распоряжения предыдущего, что как раз и гарантировало мой покой.
Сложнее обстояло дело с придворными интригами. В лояльность Наташи я верил: она не столь умна как Оксана, и к тому же была лишена всякого честолюбия. Вместе с тем мои планы требовали приближения ко мне многих других людей, нахождение которых возле меня отвечало бы духу моего нового президентства. И поэтому, я решил дать народу новую конституцию. Для чего? Во-первых, - нужно было создать аппарат Президента, где бы работали лично преданные мне люди и исполнявшие все мои приказания. (Правительство действовало бы только для того, чтобы списывать на него мои неудачи). Во - вторых, - важно было создать команду личных советников, которые бы доносили мне обо всей проявлениях недовольства во властной структуре. В - третьих, - это военная реформа. Оружие не должно находиться в руках народа. Оно также не должно концентрироваться и в руках одной силовой структуры. Следовательно, армия должна стать профессиональной и воевать в отведенные ей часы друг с другом мелкими подразделениями. Их начальникам я определил одинаковые высшие воинские звания, так что они будут лучше ненавидеть друг друга. В - четвертых, - это парламентская реформа. Президентский избирательный закон мне нравился, но то как решает важнейшие государственные вопросы народ, решительно не соответствовало цивилизованным нормам. Отныне, воля граждан должна формулироваться избираемым народом парламентом, чьи решения предлагались бы мне на рассмотрение. В - пятых, - конечно же, созрела реформа президентской формы правления в стране. Президентство, по моему мнению, должно стать пожизненным и наследуемым, но народ, к сожалению, еще к этому не был готов. Все эти вопросы, за исключением последнего, я собирался провести через референдум, который пройдет одновременно с моим вступлением в должность.
Своим главным препятствием я видел деятельность оппозиции. Моя бывшая жена объединила вокруг себя всех недовольных мною отщепенцев и объявила о создании партии Начала и Конца, программной целью которой значилось: спасение души каждого члена партии. В целях противодействия этой разлагающей реальную жизнь пропаганде, мне пришлось самому возглавить партию Развития и Прогресса, которая обещала своим членам богатство и здоровье. После создания моей партии влияние оппозиции резко снизилось, и Оксанина группировка погрузилась в пучину бесконечных разборок и склок.
Завершенность новой форме моего президентства могло придать ее освещение религией. Конечно, было бы неплохо найти того старика из Нового Афона. Но мои советники искали его, а тот как в воду канул. Так что пришлось довольствоваться помощью настоятеля единственного, к тому же и разрушенного, храма в стране. Тот оказался сговорчивым малым, и после того как мы в сжатые сроки заново отстроили собор, он согласился благословить меня на президентство...
Инаугурация должна была начаться через несколько минут. Белый конь, на котором я собирался выехать на площадь, уже бил от нетерпения копытами. Я сел в седло и кивнул головой Наташе. ²Вперед²,- скомандовал я самому себе. Конь рванул и вынес меня к толпе. Когда народ увидел меня - раздался шквал аплодисментов. Он долго не стихал, и мне пришлось поднятыми вверх руками просить у людей тишины.
- Дорогие соотечественники, - начал я. – В час горьких испытаний и невзгод вы выбираете меня своим Президентом. И я с гордостью и честью пронесу это звание через часы наших надежд, святых мгновений веры и любви. Я всегда и везде был с вами: мы вместе терпели от обрушившихся на наш остров стихий, вместе боролись с тянувшими нас в прошлое силами, вместе начали строить новую радостную жизнь. И во всем нам сопутствовала удача.
Сегодня, дорогие мои соотечественники, мы собрались на этой площади, чтобы сказать наше твердое Да! - всему, что было сделано раньше. Да! - сегодняшнему порядку и стабильности. Да! - нашей уверенности в завтрашнем дне.
Я!... Я, здесь, перед вами, клянусь, что не пожалею всех моих сил на благо моего народа. Я клянусь, до последней капли крови защищать новую Конституцию. Клянусь быть несгибаемым борцом за моральные устои нашего народа. Клянусь, клянусь, клянусь!
Знайте же, что пока мы вместе, ничто не угрожает порядку и стабильности в этой стране. Я - ваш Президент!
Согласны ли вы со мной?
- Да-а-а-а-а-а еще долго громыхало по площади до тех пор, пока, где - то вдалеке, не послышался звук трубы...
6. Сначала это был тонкий, даже немного жалобный звук, который я, поначалу, принял за пастушечью свирель. Но затем звук стал разрастаться, сопровождаясь далекими зарницами и отголосками грома. Небо заволокло тучами, и начался град. К нему прибавился дождь, сопровождаемый уже близкими разрывами молний и сильным ветром. На секунду мне показалось, что качнулась земля. «Черт знает что, - подумал я. – Испортили такой праздник». Народ стал расходиться и я, расстроенный, вернулся во дворец. Отдав лошадь караульному, я подошел к двери, ведущей в мои личные покои, отослал стражу, осмотрелся кругом и постучал условленным стуком. Наташа тут же открыла мне и, впустив, закрыла дверь на ключ. Она была явно напугана.
- Не волнуйся, моя девочка, - сказал я, сам не очень - то веря своим словам. – Все образуется, вот увидишь.
- Послушай, - обратилась она ко мне. – Давай уедем отсюда, насовсем. Пожалуйста, давай. Ты слышишь?
- Куда?
- Куда - нибудь.
- Глупая, мы никуда не сможем уехать.
- Почему?
- Да потому, что из этого мира, вообще, нет никакого выхода. Да и нас самих как будто бы и нет вовсе.
- И что же со всеми нами теперь будет?
- С каждым по-разному. Кому - то Бог даст шанс пребывать у ног своих, а кто - то примет страшные мучения. Помнишь, еще в том дворце Он дал нам возможность пойти за ним? А я не пошел - испугался смерти. Знаешь почему? Потому что мы все видим этот мир наизнанку. Мы считаем, что живем в этом мире, а на самом деле - он живет в нас. В любой миг он может покинуть и тебя, и меня. И кто знает, кого, когда и каким миром Бог наполнит вновь. То, что станет с этой землей - более менее известно всем, но что будет здесь с каждым из нас - известно лишь Ему одному.
- Зачем же тогда весь этот спектакль?
- Спектакль? Как ты это удачно сказала - спектакль, шоу. Шоу должно продолжаться.
- Почему?
- Потому что оно никогда не может закончиться, пока есть хотя бы один зритель.
- Что же будет дальше?
- Пойдем, посмотрим.
И мы вышли на площадь. На площади кипела кровь. Ее волнами заносило с моря на берег. Длинные огненные языки выползали из темных глубин и вжигались в прибрежный песок. Горели камни, и горела трава. Крошечные факелы вспыхивали и тут же гасли в наступившей тьме: так сгорали люди. Безумные, они бежали к воде, ища в ней спасение, и пили ее, и умирали от нее, как от отравы. И казалось, что не может больше быть спасения на этой земле ни для одной из живущих на ней тварей. Но из дыма, вдруг, появилась саранча, которая жалила только людей, причиняя им невыносимые страдания, и мучившиеся тогда возопили о смерти. Но смерть не пришла к ним тогда. Она появилась позже, в виде коней, из пастей которых выходил огонь, дым и сера. Среди живущих они уничтожили треть людей...
Но, наконец, на небе воссияла радуга, и занавес небесный, сжалившись, закрыл перед нами это действие. Дворец наш остался нетронут, лишь многие трупы людей, искавших спасение, остались в нем, производя невыносимый смрад. Лишь к вечеру мы с Наташей перетаскали их в овраг и засыпали землей. Всю ночь затем мы мыли и чистили наше жилище, и только перед утренней зарей я и Наташа дали себе отдых.
- Я должен идти, - сказал я потом Наташе.
- Куда? - спросила она.
- К тому, кто мне скажет, что я должен буду делать дальше.
- Я пойду с тобой.
- Нет.
- Почему?
- Мне ты больше не нужна. Твоя роль закончилась.
- Тогда я убью себя.
- Делай, как знаешь. Прощай.