Русская глубинка, затерявшаяся в сосновом бору, и всего 7 жителей – это не сюжет фильма. Это реальность. Моё путешествие до деревни Белое (Куртамышский район) не было запланированным. А привела меня туда таксидермия.
Нет. В деревню я попала не на такси. Понятие «таксидермия» совсем не связано с услугами перевозки пассажиров. Таксидермия - это работа по изготовлению чучел из трофейных животных. В общем, дело, требующее терпения, "золотых рук", ну, и отсутствия брезгливости. Сами понимаете.
Я отправилась туда в качестве компаньона Анатолия Ивановича. Ему 70 лет, выглядит моложе, на лице часто красуется плутоватая улыбка, а глаза с хитрым прищуром, взгляд бегающий. Именно такой взгляд выдаёт активного человека. С Анатолием Ивановичем нас связывают дружеские отношения, не смотря на то, что между его и моим появлением на свет – почти полувековой промежуток.
Он едет в Белое за головой самки кабана. В идеале нужен самец, чтобы были клыки, пасть открытая устрашающая, чтобы всё как надо. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.
Голову раздобыл житель Белого Алексей. Ему 38, не женат. Жена у него вроде бы и есть, но непостоянная. Гостевой брак в наше время в моде. А подмеченные односельчанами внешние различия между Алексеем и его детьми никак его не смущают. "На деда похожи", - говорит он.
Алексей работает на заимке (как говорят в народе) у Колташова (владелец охотничьего хозяйства). Совмещает все существующие должности, получая за это 12 тысяч. В основном встречает немцев, приезжающих сюда на охоту. Но великодушный хозяин обещал поднять зарплату. Пока только, разумеется, пообещал. Но Алексей верит, потому что больше податься ему некуда.
Две кабаньих головы ему отдали охотники за то, что работал загонщиком.
Во вторник вечером Алексей позвонил Анатолию Ивановичу и сообщил: "Иваныч, головы есть. Мы сейчас соберёмся и решим, какую тебе оставить".
Здесь стоит сделать отступление. Деревня Белое относится к таким, где все друг другу никто, но при этом чувствуется какое-то некровное родство. Так что едят вместе, по вечерам сидят вместе, выпивают тоже вместе. Вот и решение, какую голову отдать, естественно, вместе принимали.
Спустя какое-то время Алексей позвонил и озвучил решение "беловского" консилиума: "Иваныч, приезжай, мы симпатичную голову выбрали". По каким критериям определялась эта симпатичность, не уточнили.
- Надо ехать, - позвонил мне Анатолий Иванович и добавил, - боюсь, если задержимся, то они мою голову (кабанью в смысле) сварят.
В субботу в полдень выдвинулись. Едем по грейдеру, по бокам снежная пустыня, вдалеке виднеется бор. Нам нужно туда.
- Вот здесь «Золотая полоса», - поясняет мой попутчик, указывая на обочину по правую сторону от меня.
Золотая она называется потому, что в советские годы в колхоз приехал инициативный агроном, подсказавший председателю толковую вещь - распахать солончак и засеять его пшеницей. Солончак разработали, завезли перегной, перепахали несколько раз «кировцами», засеяли пшеницей. Осенью поле золотилось под набегающей струйкой ветра. Пшеницу по каким-то неизвестным мне причинам не убрали. Но на этом не успокоились. Завезли новые семена подсолнечника. И по старой традиции поле снова распахали и засеяли.
Теперь среди сельчан есть два варианта происхождения названия «полосы» – либо по цвету пшеницы, либо по количеству закопанных в бесплодную землю денег.
Проезжаем крутой, закрытый кустами таволжника поворот. По обочине петляют следы лисы, точками и запятыми обозначаются отпечатки зайца, через грейдер перетекают тропы-переходы косуль. "Смотри", - указывает рукой в сторону Анатолий Иванович. Ладонью оттираю изморозь с окна, от обочины к лесу бежит косуля, вторая, третья, показывается и четвёртая. Лишь мелькают белоснежные с жёлто-коричневой подпушкой холки.
- Скоро снега будет много, хоть бы егеря расчистили им полянку трактором, - сетует мой водитель.
Вот уже и показалась прямая улица с рядом домов. Снег вблизи деревни истоптан, пестрит следами. Это отпечатки коней. Самих коней не видно. Ушли на выпас. Табун принадлежит местному фермеру Денису Колбину. Он приехал сюда в прошлом году. До этого жил в соседней деревне Бугровое. Получил гранд в три миллиона, закупил скот и решил перебраться в Белое, где много свободной земли.
С местными жителями встретиться не удалось. Улицы пустынны, жизнь замерла. Изредка лают-переговариваются псы. Подруливаем к Натальиному дому (цель поездки находится именно у неё). Наш УАЗ дёргается.
- Сцепление барахлит, - поясняет Анатолий Иванович. "Хоть бы ворота не вынес", - отмечаю про себя. Не вынесли. Припарковались.
Старенький крестовик, посеревший от времени, без опалубки. Ворота такие же серые, скрипят затвором. Во дворе нас встречают две собаки – одна на цепи, та, что поменьше, другая в вольере, та, что гораздо больше. Самой Натальи дома нет, уехала в город.
На крыльце нас ждёт мешок, крепко затянутый узлом. Анатолий Иванович развязывает и заглядывает в него. Даёт мне право взглянуть, словно убедившись, что ничего ужасного там нет. «Ну как, симпатишная?", - спрашивает меня. «Ага», - соглашаюсь я. Хотя, на счёт симпатичности я бы поспорила. Или, может быть, я совсем ничего не понимаю в красоте кабанов.
Черная с лёгкой сединой шерсть взъерошена, глаза прикрыты, уголки пасти раззявлены, обнажая желтоватый ряд зубов. Нос блестит настывшей глянцевой кровью. Полюбовались, завязали мешок.
Пока осматриваюсь, Анатолий Иванович производит обмен: три тонированных пузырька спирта, и пятилитровка молока.
- Сегодня же 14-ое - старый Новый год, - поясняет и добавляет, немного помолчав, - хотя, в райцентре всё равно закупятся.
Во дворе у Натальи на старых постройках висят ржавые подковы. На удачу. Выполняют ли они свою функцию, неизвестно.
На углу дома безжизненно болтается кнут. Остался на память Наташе от мужа Александра, умершего в прошлом году летом от лейкемии.
Выходя из ворот, замечаю ещё одну подкову. Кстати, расположены они правильно, не вверх округлой частью, как это у многих, а вниз, образуя чашу.
Обращаю внимание на окно. В раме стекло, как мозаика, собрано из кусков и склеено скотчем. Анатолий Иванович, словно переняв моё недоразумение, сразу поясняет: «Это осенью у них ЧП было. Приехал охотник их Кургана, остановился отдохнуть. Пока сидел в гостях, ударил минус, газ в машине перехватило, ну и решил отогреть его возле плиты. Баллон нагрелся и взорвался, раму вышибло».
Об этом Анатолию Ивановичу рассказала Ольга, подруга Наташи. На вопрос о том, как они сами уцелели, она спокойно ответила: «А хрена ли мне
будет? Я за печкой сидела, вот меня и не задело. Окошко подушкой заткнули и спать легли».
После этого рассказа я сразу вспоминаю покойного М. Задорнова и его фразу: "Вы не поверите, что дальше было". Хотя, здесь всё возможно.
Напротив Натальиного крестовика стоит дом на высоком фундаменте, ставни глянцево блестят зелёной краской. Виднеется ровный ряд добротных построек. Чувствуется мужская рука в хозяйстве. Створки ворот раскрыты. Первая ассоциация - покойник в доме. К счастью, нет. Просто уехали в районный центр. Зачем ворота закрывать? Все свои. Из ворот выглядывает зверь неопознанной породы, бренчит цепью.
Дорога по деревне пробита широкая, потому что через неё лежит путь к элитной охотбазе с бассейном, сауной, бильярдом и вертолётной площадкой для зарубежных гостей. А вдоль дороги - ряды домов, сплошь заколоченные, сплошь заброшенные, сплошь пустые.
Возвращаемся в Каминское (именно оттуда мы и приехали). Путь обратно, как замечают многие, всегда быстрее. На глаза попадается щит на обочине. На нём красуется, раскинув рога, лось, а сверху надпись - «Губановское охотничье хозяйство. Воспроизводимый участок. Охота запрещена». Но запрещена она не для всех.
Ещё пару минут, и мы уже дома. Теперь Анатолия Ивановича ждёт подготовка головы, очистка шкуры и ещё много работы. Чтобы в будущем она красовалась на стене планируемого музея.
«Но это, - как сказал бы Леонид Каневский, - уже совсем другая история».