Чтобы любовь пришла, наступила, накрыла с головой, должна хотя бы произойти первая встреча, знакомство. Без этого никак, то есть, сначала ввяжемся в драку, а там посмотрим. Грубо как-то относительно любви? Согласна, не очень. Но герой моей сегодняшней истории считал именно так.
Евгений Николаевич жил у самой реки. Дом сам построил, по собственному проекту, место для постройки выбирал да выбирал. А тут все полюбилось – и вода рядом, хоть до снега бегай да купайся, что он и делал, пугая небольшое деревенское сообщество, которое дружно крутило пальцем у виска, когда он босиком спускался к воде, ломая ледяные закраины. Было у этого местоположения еще одно достоинство – лес. Перейди через дорогу и тут тебе не только грибы в изобилии, но и ягоды – черника, морошка, клюква. А малину он и за ягоду не считал, заросли её обступили каждый заброшенный дом деревни, только собирай, не ленись.
Его друзья, которые благополучно устроились в городе, отказывались понимать его желание – поселиться в этом стремительно вымирающем захолустье. Он же отшучивался, что живет почти в городе, какие-то пять километров для человека с машиной – не расстояние. Зато где они в своем городском муравейнике смогут прийти с работы, поужинать и перед сном сесть на берегу реки с удочкой, чтобы увидеть, как купаются в реке звезды, это им, чтоб такое увидеть, за десятки километров ехать надо. А вид из окна? Встал утром, подошел к окну и тут же проступит из тумана колокольня старинного храма. Невольно о вечном задумаешься.
Территорию вокруг дома он регулярно подкашивал. У соседей вдоль забора лопухи да крапива, а у него – английский газон с можжевельником, который он рядышком в лесу накопал и на лужайку свою насадил.
Работал Евгений Николаевич на пилораме, нанялся к хозяину, чтобы легче было дом обустраивать, а вскоре хозяин так проникся его знаниями и организаторскими способностями, что всё хозяйство на него оставил, положив молодому специалисту хорошую зарплату и наделив его широкими полномочиями. На работу он не любил ездить на машине, выходил на часок пораньше и шел пешком до города, пересекая площадь, любовался тем, как в зеркальной глади луж отражается его колокольня. Он так и считал её своей, потому как каждое утро его с созерцания этой колокольни и начиналось.
Одно напрягало деревенских в новом соседе – вино не пьёт, не курит, денежки, похоже, имеет, даже дом сам построил, а жену никак в этот дом не приведёт.
Евгений Николаевич и сам порой задумывался над тем, что неплохо было бы возвращаться домой и знать, что ждут тебя там горячие щи на столе, уютное моргание телевизора и любящее сердце в ситцевом халатике. Но с любящим сердцем все как-то не складывалось, а значит, и со всем остальным – тоже. Пытался он в качестве хозяйки своего дома представить Веронику, с которой у него в институте был бурный роман, и которая не разделила его желания поселиться в деревне. Сразу после выпускного выскочила она за крутого городского, который, в отличие от него, оказался и с квартирой, и с машиной. Пытался и никак не мог. Ситцевый халатик и холеная Вероника, просыпающаяся под крик пастуха? Невозможно…
В городке, где он работал, все знали друг друга в лицо, и многие мамаши ловко расставляли сети, мечтая заполучить его в зятья, но только сам-то он с шуточками да прибауточками всякий раз умудрялся из этих сетей выпутаться и, как крупная рыбина, вовремя уйти на дно.
А тут как-то проходил мимо хибарки, чуть не до окон вросшей в землю, и увидел, как на крылечке девчушка трясет половички. Поинтересовался у друзей: кто такова? Ему сказали, что это внучка недавно умершего деда Степана Горохова Люда, она после окончания медицинского училища решила на родине предков поселиться, вот на «Скорой помощи» теперь работает.
Друзья-то сказали и забыли, а Евгений Николаевич, проходя мимо здания с надписью «ЗАГС», все чаще теперь поднимал на вывеску голову и улыбался своим мыслям.
Не имея больше сил держать в себе распиравшую грудь радость от встречи с этой девушкой, поделился он как-то своими соображениями с другом Серегой Снетковым, у которого в этом году дочка уже в школу пошла. Тот посмотрел на него сумасшедшими глазами, будто Евгений Николаевич его Сашку замуж взять собрался. Он выпучил свои и так выпуклые, как у рыбы, глаза и почти прохрипел:
- Ты чего, охренел? Кто ты? И кто она? Она же ребенок, чуть не в дочки тебе годится… Как ты себе это представляешь?
И Евгению Николаевичу пришлось рассказать о плане, который вызрел в его голове в последние бессонные ночи, когда девочка в ситцевом халатике тревожила его воображение, кружась по избе и подливая в его тарелку горячие щи.
Обсудив с Серегой все детали предстоящего знакомства с Людой, в первое же солнечное сентябрьское утро Евгений Николаевич отправился в лес поохотиться да заодно будто бы и грибов насобирать на жарёху. Шагалось легко, собака по кличке Зверь прокладывала ему дорогу в росной утренней траве.
Люду за грибами пригласили Снетковы, с Жанной Снетковой они вместе работали, и Люда, которая рано лишилась матери, чувствовала в Жанне родственную душу и часто делилась с ней самым сокровенным.
Леса Люда нисколько не боялась, потому что часто, приезжая к деду с бабкой на каникулы, хаживала в этот лес, который назывался Казённым.
Настроение было праздничным, утренний воздух бодрил, в сердце поднималась и росла какая-то необъяснимая радость, впрочем, объяснение ей Люда находила очень легко: она дома!
Увлекшись своими мыслями, Люда не заметила, как перестали ей аукать Снетковы. Попробовала звонить, но их телефон почему-то все время был «вне зоны действия». Лес из редкого и светлого, стал вдруг тёмным и глухим, а ветки, всё плотнее смыкаясь, то и дело цеплялись за одежду. Сильно испугавшись, она закричала, закричала и раз, и другой, и третий, но лес никак не отзывался. Только могучие сосны, раскачиваясь от ветра, грозно шумели над ее головой да истошно орали какие-то птицы. В лесу сделалось сумрачно. Подняв голову к небу, Люда поняла, что вот-вот начнётся дождь.
Где-то за спиной раздался собачий лай. Краешком обезумевшего от страха сознания Люда отметила, что где собака, там должны быть люди. И она, развернувшись, побежала в обратную сторону, побежала, спотыкаясь, падая, роняя грибы и, не удосуживаясь их поднимать. Ветки больно хлестали по лицу, но она не чувствовала боли.
Неожиданно деревья расступились, и девушка оказалась на берегу лесного ручья. Лай раздавался уже близко, но был он за ручьем. Оценив глубину, Люда храбро шагнула в воду и тут же, поскользнувшись, села на огромный валун, который выступал из воды своей поросшей мхом макушкой. Выпустив из рук корзинку, которую тут же подхватило течением и, кружа, понесло в нависшие над водой ивовые заросли, она горько заплакала.
Собака выбежала на противоположный берег, а следом шагнул коренастый улыбчивый человек в камуфляжной форме с ружьём за плечом и небольшим лукошком в руках, наполненным крепенькими белыми грибами. Он скинул на землю ружье, поставил рядом лукошко и склонился к самой воде, протягивая Люде руку, которую она с готовностью приняла.
Почти сразу хлынул дождь, тёплый, почти летний ливень, от которого они спрятались под ветками развесистой ели, росшей на самом берегу. Евгений Николаевич дал Люде глоток коньяка из фляжки, а остатками растер ее ступни, успевшие уже покраснеть.
До дома оказалось рукой подать, но Люда не посмела отказаться от приглашения своего спасителя зайти к нему на чашку чая, тем более, что его дом вообще стоял у самого леса. Позвонив Снетковым и удивившись, что их телефон заработал, она, сказала, что нашлась и чтобы они её не искали, Люда смело шагнула следом за человеком, который её выручил из беды, и к которому она испытывала огромное доверие.
Пока хозяин хлопотал на кухне, она вдыхала в себя смолистый запах свежего дерева, чувствуя, как начинает кружиться голова от этого уюта, тепла и покоя. Задремав, Люда увидела во сне этот самый дом с горшками герани на подоконниках, на плите дымящуюся кастрюлю щей и голос, очень похожий на голос её спасителя: «Хозяюшка, я пришёл…»
Встретившись утром с Евгением Николаевичем и заметив его блаженную улыбку, Серёга покачал головой:
- А не боишься, что я всё Людке расскажу?
- Боюсь. Только ты не расскажешь. Рано ещё. Вот придёшь к нам на серебряную свадьбу, тогда в порядке тоста и можешь рассказать. Разрешаю. А пока нам не до твоих откровений, мы ещё только-только начинаем узнавать друг друга. Не любовь, а тоненькая ниточка, и я тебе оборвать её не позволю…