Все три женщины работали в санатории курортного городка на черноморском побережье. Знали друг друга очень хорошо. Не сказать, чтоб дружили: поддерживали приятельские отношения.
Недавно к ним в санаторий устроился новый работник: мужчина лет сорока пяти, кавказской внешности, Гера. Про него знали только, что переехал из другой области, жил один в своём доме, доставшемся после смерти матери. Работал и сторожем, и дворником в одном лице. Ни с кем дружбы не водил, разговаривал мало. Да и сам он никого не интересовал, до одного случая.
Подходит однажды Людмила Николаевна,- женщина лет сорока, миловидная, женственная и скромная, - к Зое Альбертовне, работающей в соседнем с ней кабинете, и, протягивая помятый клочок бумаги, спрашивает:
-Зоя Альбертовна, ты не знаешь, чей это почерк? Кто-то подложил мне эту записку в ящик стола, пока меня не было. Может это шутка?
Зоя Альбертовна внимательно всматривается в крупный корявый почерк, между делом читая и записку, снимает недоумённо очки и, поднимая на Людмилу Николаевну глаза, говорит:
-Не знаю... У нас вроде ни у кого такого почерка нет...
Звонит ещё одной коллеге, вместе с которой возвращаются каждый вечер домой, работающей этажом ниже. Та поднимается, читает записку и тоже ничего не может сказать. В записке написано:
"Люда я тибя люблю буть мая не чево не жалка для тибя"
Женщины с удивлением переглядываются, третья начинает хихикать. Все понимают, что у Людмилы Николаевны завёлся тайный воздыхатель. Но кто?... В санатории в начале лета полно отдыхающих, записку мог подбросить кто угодно. Либо остряк какой-нибудь подшутить над скромной порядочной женщиной. Все разошлись в недоумении и продолжили работать.
Через три дня, отлучившись по делам из своего кабинета, Людмила Николаевна по возвращении увидела на своём столе пучок свежевырванных с клумбы цветов, частично с корневой системой, и нашла записку в верхнем ящике своего стола:
" Люда пачиму не отвичаеш я жду"
Да что это такое? Людмиле Николаевне стало не до смеха. Вечером она показала записку мужу. Михаил Георгиевич внимательно изучил почерк и сказал, что писал мужчина. И скорее всего - это не шутка. Он спросил жену:
-Ты сама на кого-то думаешь?
Людмила Николаевна только пожала плечами. Пожал плечами и Михаил Георгиевич.
-Может быть, тебя встречать с работы? Чтоб твой ухажёр понял, что есть муж.
Людмила Николаевна посчитала это лишним: жила она недалеко, возвращались с работы женщины группой из трёх человек, да и угрозы в этих записках для себя она не видела. Ей бы понять, кто пишет, она бы сама всё человеку объяснила. Зачем лишние хлопоты?
Но муж настоял и всю следующую неделю каждый вечер его машина стояла у ворот санатория. Письма пока прекратились. Но может быть только потому, что кабинет свой теперь при выходе Людмила Николаевна запирала на ключ.
Через неделю утром, придя на работу, Людмила Николаевна на лестничном марше столкнулась с Герой, который спускался вниз и что-то кричал уборщице наверху. Экономист поднялась и услышала, как Нина Фёдоровна ругает мужчину за то, что тот хотел засунуть цветы с клумбы, сорванные вместе с грязными корнями, в дверь ручки кабинета Людмилы Николаевны. Нина Фёдоровна разругалась с ним за потоптанную и подёрганную клумбу, а так же грязь на лестнице и этаже после цветов. Мужчина вспылил, бросил цветы ей в ведро и сбежал вниз, столкнувшись с Людмилой Николаевной. Так все и узнали тайного ухажёра.
Поговорить с ним женщина не решилась. Она его совсем не знала. Дворник слыл человеком резкого нрава, нелюдимым, смотрел исподлобья. Она его побаивалась. Поэтому решила, что если ухаживания продолжатся - пожалуется мужу и администрации санатория. Пусть они и разбираются.
Цветы, записки опять на время прекратились. Женщина выдохнула и постаралась всё забыть. Но как-то возвращаясь вместе домой, три женщины снова вспомнили Геру, и Зоя Альбертовна поинтересовалась, не пишет ли он вновь.
-Ой, нет, слава Богу. Отстал, кажется...- выдохнула Людмила Николаевна. Они ещё немного его пообсуждали: как ему одиноко, наверное, без жены; не может ни с кем познакомится; такой ворчун и исподлобья смотрящий нелюдим и не познакомится; - и разошлись каждая к своему дому.
Через два дня Людмила Николаевна увидела на дорожке санатория своего незадачливого поклонника и снова оторопела: он бежал ей навстречу, махал рукой, улыбался что было сил. Женщина поспешила скрыться в фойе. Её это порядком достало и начало уже не на шутку тревожить. Такой непонятливости и навязчивости она не ожидала. Людмила Николаевна не стала тогда, когда он рвал цветы с клумб, на него жаловаться, но теперь это надо как-то прекращать. Она решительно поднялась к кабинету директора санатория, но Марата Ринатовича на месте не было. Людмила Николаевна постояла немного под дверью кабинета начальника, чуть остыла, успокоилась и подумала: ну что она ему сейчас предъявит? То, что дворник помахал ей рукой?... Улыбался?... Цветы он сегодня не рвал, не мусорил, записок не писал... И озадаченная Людмила Николаевна пошла к себе в кабинет.
Вечером, при выходе всей компанией с территории работы, она снова увидела ликующего мужчину. Он стоял возле ворот и просто цвёл от счастья, подмигивая ей. Все женщины это заметили и разговор всю оставшуюся дорогу снова был о Гере. Две её коллеги ситуацию находили забавной, она их явно веселила. Не до смеха было лишь избраннице пылкого ухажёра. Людмила Николаевна, будучи воспитанной в строгих правилах, и помыслить себе не могла состроить постороннему мужчине глазки или даже в шутку принять ухаживание. Поэтому ничего смешного в этом назойливом ухажёрстве она не видела и не понимала, чему веселятся две её попутчицы. Снова попрощались, расстались, Людмила Николаевна свернула на другую улицу. До дома оставалось метров двести, как она услышала спешные шаги сзади и мужской окрик:
-Люда!
Женщина обернулась и снова увидела настигающего её Геру. Он, видимо, тайно провожал всех трёх до распутья, а теперь, убедившись, что она одна, решил подойти. Женщина ускорила шаг. На улице были люди, поэтому она не сильно его боялась. Просто не хотелось лишний раз общаться с этим странным и неприятным ей человеком.
Он всё же догнал, попытался её остановить, схватить за локоть. Людмила Николаевна обернулась к нему и произнесла практически с ненавистью:
-Оставьте меня в покое! Отойдите! Не трогайте меня!
Гера оторопел. По его реакции было видно, что он совсем не ожидал этих слов. Пока он стоял, открыв рот, Людмила Николаевна дошла наконец до дома. Дома она всё рассказала мужу, он вышел во двор поговорить с настойчивым мужчиной, но того уже не было. Муж позвонил директору санатория, попросив разобраться в ситуации, и решил для начала поговорить с наглым и навязчивым типом. А там уж как получится.
Муж встретил его утром же, за воротами. Хотел сначала поговорить спокойно, по хорошему. Но ухажёр ответил, что они сами разберутся. Началась словесная перепалка. Михаил Георгиевич подошёл к мужчине слишком близко и дворник его оттолкнул. Муж схватил Геру за грудки и мужчины, сцепившись, выкрикивали в адрес друг друга угрозы. Наконец муж толкнул соперника в клумбу, отряхнулся и пообещал, что вечером они ещё встретятся. Гера молча сопел, выбираясь из клумбы и отряхиваясь. Собралась толпа зевак из отдыхающих, люди никак не могли понять, что же тут происходит.
Наблюдали за всем происходящим и коллеги Людмилы Николаевны из своих окон. Супруга Михаила Георгиевича ничего о драке не знала, окна её кабинета выходили на другую сторону. Узнала она от той же Зои Альбертовны. И хоть принесшая весть пыталась состроить взволнованный и удручённый вид - было видно, что ситуация её больше забавит. Расстроенная супруга позвонила мужу, но он не брал трубку.
Муж теперь каждый вечер встречал жену домой. С воздыхателем серьёзно и строго поговорил директор, и казалось бы, инцидент был исчерпан...
Но через месяц Людмилу Николаевну нашли на берегу со следами насильственной смерти. Гера подался в бега. Его взяли у родной сестры, в той области, откуда он и приехал. Он поначалу отпирался, заявлял, что в городе на момент преступления не был. Потом, под тяжестью улик, был вынужден сознаться и признать вину частично, настаивая на том, что не хотел этого.
На суде он уверял судью, что Людмила Николаевна сама его провоцировала, уверяла в симпатии, просила быть настойчивее, не обращать внимание на мужа, и назначала встречи. Пару таких писем он даже предоставил суду. Суд ознакомился, была назначена почерковедческая экспертиза, которая установила, что писала записки не убитая, не сестра подсудимого, и не сам подсудимый.
Он клятвенно уверял, что сначала сам писал ей письма с надеждой познакомиться. Таких записок было две. Но потом, когда увидел, что женщина не питает к нему симпатию - решил отстать. И вдруг стал находить у себя в каптёрке записки уже от неё. В них она, якобы, уверяла в своих тайных чувствах, и в том, что на людях ей надо держаться, так как она замужем. Но вот наедине...
И действительно, две записки, что были предоставлены суду в качестве доказательства взаимности чувств - по своему содержанию соответствовали тому, что утверждал обвиняемый. Получается, кто-то над ним таким вот страшным образом подшутил?
И убивать он её в тот день не хотел. Всё получилось нечаянно. Он выследил её на берегу. Людмила Николаевна любила иногда вечером побродить по побережью, чаще в компании дочери, но могла и одна. Снова подошел, чтобы поговорить и выяснить наконец отношения. Она опять попросила оставить её в покое. Он, памятуя о том, что в записке его призывали к настойчивости, полез к ней целоваться. Женщина вырывалась, кричала, звала на помощь, только распаляя его. Он только хотел закрыть ей рот. А получилось - что придушил...
"И не только придушил, - строго глядя на подсудимого, холодным голосом констатировал прокурор, - а ещё нанёс проникающую черепно-мозговую травму тупым предметом, повлекшую за собой смерть потерпевшей, и совершил сексуальные действия насильственного характера." Прокурор запросил в общей сложности десять лет строгого режима. Учитывая некие смягчающие обстоятельства в виде нахождения подсудимого в добросовестном заблуждении относительно взаимности чувств - суд дал восемь лет строгого режима. И хоть Гера с адвокатом уверяли, что намерения убивать женщину не было, и черепно-мозговую травму та могла получить в результате падения и удара головой о камни набережной - срок оставили без изменений.
Дело получило широкую огласку. Было упомянуто в прессе, вызвало волну взволнованности у населения городка, особенно учитывая наличие в деле подлых подстрекающих записочек, автор которых судом почему-то не был установлен. И хоть семья погибшей подозревала, что авторами провокационных писем являются две коллеги Людмилы Николаевны - дальнейший ход делу они давать отказались, от комментариев воздержались. Похоронили близкого человека на её родине и сами переехали туда же, подальше от шумихи и любопытных глаз.
А Зоя Альбертовна со своей коллегой тоже уволились из этого так грустно прославленного санатория; работают в других местах; спокойно возвращаются с работы домой. И жалеют ли они о таком неудачном розыгрыше - известно только им.