Сперва это было происшествие, которое никто не заметил…
Представим себя постоянными читателями (по службе или по душе) журнала «Большевик» в 1934 году. Вскоре после XVII съезда партии, в апреле, происходит переформирование (сокращение) редакции центрального органа. До сокращения редколлегия состояла из десяти равных, среди которых первым был, несомненно, Вячеслав Молотов; кроме него из видных идеологов были еще Н. Бухарин и Е. Ярославский.
Новый состав явно уступал прежнему. В нем всего четыре человека. Из предыдущих соредакторов оставили двоих молодых – Алексея Стецкого и Петра Поспелова. Правда, у журнала появился ответственный редактор Вильгельм Кнорин. Это важно. И вот почему: четвертый член новой редколлегии Григорий Зиновьев, перед съездом восстановленный в партии после второго исключения.
А он-то каким образом попал в редколлегию главного журнала страны? Я не знаю… Тем не менее именно он в глазах большевиков являлся неформальным лидером редакции. Из всех редакторов определение «вождь Октября» можно применить только к нему. Трое других не идут ни в какое сравнение с ним ни по революционному опыту, ни как политические руководители, ни как идеологи (теоретики), ни как стилисты…
Прошло четыре месяца, и состав редакции снова существенно изменился. Стецкого и Кнорина поменяли местами, а Зиновьева (единственного крупного политика и публициста международного уровня) вывели из редколлегии. Его место занял Борис Таль. После этих перетряхиваний в редакции теоретического и руководящего органа ЦК ВКП(б) не осталось ни теоретиков, ни крупных руководителей.
Думающие люди полагали, что виной этому неверная статья Зиновьева «Большевизм и война», в которой действительно игнорировались или предвзято интерпретировались очевидные факты. Через полгода был убит Киров, и статьи врага народа Зиновьева не попали даже в алфавитный указатель. Вскоре журнал был изъят из библиотек, а частные лица сами избавлялись от контрреволюционного издания.
Прошло семь лет. Из «узкой» редколлегии присутствует один Поспелов. И тут товарищ Сталин счел необходимым объяснить партии смысл событий лета 1934. В №9 журнала «Большевик» за 1941 год (подписан к печати 18 мая 1941 года) на месте передовой статьи помещен материал И. Сталина «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма». С редакционным примечанием: «Статья представляет письмо т. Сталина членам Политбюро ЦК от 19 июля 1934 г. с оценкой известной статьи Энгельса «О внешней политике русского царизма». Тут все бесспорно, кроме определения статьи Энгельса. Когда и каким образом она могла получить известность? Видимо, в промежутке между 1934 и 1941 годами. К популярным, обязательным для конспектирования, трудам классика эта статья не принадлежала. Да и найти ее было очень не просто. Напечатана в 1890 году, в «тамиздате», точнее, в журнале Плеханова «Социал-демократ». Были немецкий, английский, польский тексты примерно такой же доступности. Тов. Сталин, рассылая своё письмо членам Политбюро, присовокупил к нему «известную» статью…
Редакция журнала «Большевик» решила сделать труд основоположника достоянием рядовых коммунистов – тиражом 450 тысяч. Она не просила тов. Сталина написать вступительное слово. Генсек дал оценку по собственной инициативе, и не только дал оценку, но и категорически настоял — статью не публиковать. Члены Политбюро сочли его доводы убедительными и поддержали его предложение. Статья Энгельса в журнал не попала. Всё. Об этом казусе почти никто не узнал, а к 1941 году он был, по-видимому, забыт немногими уцелевшими участниками.
В 1941 году товарищ Сталин решил напомнить партии, что он еще в 1934 году придерживался принципа коллективного руководства… Зачем? Попытаемся найти ответы на два вопроса: 1) чем его не устроила статья Энгельса и 2) почему он обнародовал факт «подковерной борьбы»? В письме членам Политбюро т. Сталин подробно объяснил, чем именно его не устроила данная работа Энгельса. На второй вопрос тов. Сталин не дал ответа.
Редакция «Большевика» готовит читателям «царский подарок», а товарищ Сталин стремится этого не допустить, но не пользуется «телефонным правом», а действует официально и коллегиально. Формирует общую точку зрения. Теперь уже не «Сталин против Энгельса», а «Политбюро против Энгельса». Письмо — яркое проявление сталинского политического гения. «Я считал бы вполне нормальным, если бы предлагали напечатать эту статью в сборнике сочинений Энгельса или в одном из исторических журналов. Но нам предлагают напечатать ее в нашем боевом журнале, в "Большевике", в номере, посвященном двадцатилетию мировой империалистической войны. Стало быть, считают, что статья эта может быть рассматриваема как руководящая или, во всяком случае, глубоко поучительная для наших партийных работников с точки зрения выяснения проблем империализма и империалистических войн. Но статья Энгельса, как видно из ее содержания, несмотря на ее достоинства, не обладает, к сожалению, этими качествами. Более того, она имеет ряд таких недостатков, которые, если она будет опубликована без критических замечаний, могут запутать читателя». Надо сказать, что конкретных ее достоинств тов. Сталин не упоминает. Единственный комплимент – «хороший боевой памфлет». А подробный разбор недостатков занимает оставшуюся часть сталинского письма. Тем не менее, несмотря на то, что эти замечания представляют собой классику политической мысли, тов. Сталин отложил их публикацию на семь лет.
Сталин упрекает Энгельса: в преувеличении роли дипломатии при недооценке классовых интересов, в преувеличении роли иностранцев во внешней политике России, в игнорировании англо-германских противоречий; он находит у Энгельса — цитирую: «Переоценку роли стремления России к Константинополю в деле назревания мировой войны», «Переоценку роли буржуазной революции в России, роли "русского Национального собрания" (буржуазный парламент) в деле предотвращения надвигающейся мировой войны», «Переоценку роли царской власти как "последней твердыни общеевропейской реакции» (слова Энгельса).
«Видимо, в своем памфлете против русского царизма (статья Энгельса — хороший боевой памфлет) Энгельс несколько увлекся и, увлекшись, забыл на минуту о некоторых элементарных, хорошо ему известных, вещах». Фактически же Сталин предъявляет статье Энгельса обвинения в русофобии и германском шовинизме.
«Вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей и вместо фантазий о мировом господстве заняться своими собственными жизненными интересами внутри страны, интересами, которым угрожает крайняя опасность» – под этой фразой Энгельса словами с удовольствием подписались бы З. Бжезинский и его ученики в США, а также«умеренные» коллеги В. Новодворской по «демократической оппозиции».
«Я уже не говорю о том, что завоевательная политика со всеми ее мерзостями и грязью вовсе не составляла монополию русских царей. Всякому известно, что завоевательная политика была также присуща — не в меньшей, если не в большей степени — королям и дипломатам всех стран Европы» (И. Сталин). А вот это уже принципиально новое в развитии коммунистической мысли. Три классика марксизма-ленинизма имели общую точку зрения на Россию, как на тормоз развития цивилизации, демократии и свободы, веками занятую бессмысленной территориальной экспансией. Внутри – «тюрьма народов», вне – «жандарм Европы». Все буржуазные режимы плохи, но царский – всех хуже. Сталин перечит классикам: не хуже, а такой же!
Но может быть, товарищ Сталин «несколько увлекся», и статья Энгельса сорокалетней давности представляет чисто исторический интерес, а нам она дорога, как любой текст, написанный рукою классика? На это Генсек отвечает: «Нужно отметить, что эти недостатки статьи Энгельса представляют не только "историческую ценность". Они имеют или должны были иметь еще важнейшее практическое значение. В самом деле: если империалистическая борьба за колонии и сферы влияния упускается из виду как фактор надвигающейся мировой войны, если империалистические противоречия между Англией и Германией также упускаются из виду, если аннексия Эльзас-Лотарингии Германией как фактор войны отодвигается на задний план перед стремлением русского царизма к Константинополю как более важным и даже определяющим фактором войны, если, наконец, русский царизм представляет последний оплот общеевропейской реакции, - то не ясно ли, что война, скажем, буржуазной Германии с царской Россией является не империалистической, не грабительской, не антинародной войной, а войной освободительной или почти освободительной?» Готовятся принципиальные изменения в исторической науке, 8 августа 1934 г. будут составлены замечания тт. Сталина, Кирова и Жданова к проекту учебника русской истории. О значении этих событий писано достаточно. А в мае 1941 года Сталин сделал всеобщим достоянием факт: ещё в 1934 году выбор между марксизмом и Россией он делал в пользу России. Дал понять: с коминтерновскими благоглупостями покончено.
19 июля разослано письмо Сталина, 20-го номер сдан в набор, 25-го подписан к печати. И тут товарища Сталина ожидал очередной «удар со стороны классика». В рубрике «Из материалов ИМЭЛ» – письмо Энгельса к румынскому публицисту Иону Надежде (в журнале неверно – «Иоан Надежде») от 4 января 1888 года. Опубликовано в румынском журнале «Contemporanul», №6, 1888 г. Это шедевр эпистолярного жанра, демонстрирующий грандиозность научного мышления и тонкость психологизма. Начинается с комплиментов румынскому языку: «… благодаря Вам я могу теперь сказать: румынский язык не является больше для меня совершенно незнакомым. Тем не менее Вы оказали бы мне еще одну большую услугу, если бы порекомендовали приличный словарь <…> это дало бы мне возможность лучше понять в подлиннике Ваши статьи». Мировой классик науки Энгельс обращается к румынскому журналисту, который остался в истории культуры только как адресат его письма. Великолепно понимает личность корреспондента, видит, что того нимало не интересует счастливая жизнь победившего класса после мировой революции, а волнует присоединение Трансильвании к Румынии. Тогда Румыния, понимая, что переход Молдовы под ее юрисдикцию невозможен, была «союзником» России, в надежде, что та отберет Трансильванию у более слабой Австро-Венгрии и отдаст ее Румынии. Энгельс разубеждает румынского политолога в полезности союза с Россией, объясняет, что Россия передаст Трансильванию Румынии и присоединит ее к себе.
Вот что, в частности, говорится в письме: «Так как Россия обладает стратегической позицией, почти недоступной нападению, то русский царизм образует ядро этого (Священного – Е.Л.) союза, главный резерв всей европейской реакции. Ниспровергнуть царизм, уничтожить этот кошмар, тяготеющий над всей Европой, - вот, на мой взгляд, первое условие освобождения национальностей в центре и на востоке Европы. Раз царизм будет раздавлен, вслед за ним погибнет, рухнет, лишившись его сильнейшей поддержки, злосчастная держава, представляемая ныне Бисмарком. Австрия распадется на части, так как будет утрачен единственный смысл ее существования: быть помехой самим фактом своего существования воинствующему царизму в его стремлении поглотить разрозненные народности Карпат и Балкан; Польша возродится; Малороссия свободно выберет свою политическую позицию; румыны, мадьяры, южные славяне смогут сами урегулировать между собой свои отношения и, освободившись от всякого иностранного вмешательства, установить свои новые границы; наконец, благородная великорусская нация будет стремиться уже не к завоевательным химерам на пользу царизма, а выполнит свою подлинно цивилизаторскую миссию по отношению к Азии и в сотрудничестве с Западом разовьёт свои обширные интеллектуальные силы, вместо того, чтобы губить на виселицах и каторге своих лучших людей». виселицах и каторге своих лучших людей». Через тридцать лет прогноз исполнится на 100%! И в результате краха империй появится Великая Румыния, включающая Трансильванию, Бессарабию и южную Добруджу. Но ведь не Энгельс заставил редакцию публиковать этот текст. Это не случайное обнародование документа, - налицо политическая линия, которую пытаются прикрыть авторитетом учителя. И линия эта ведет за пределы СССР – редакция декларирует, что прежняя коминтерновская антироссийская стратегия остается неизменной. Сталин вынужден снова писать членам Политбюро, но на сей раз он уже требует оргвыводов.
«Мне кажется, что журнал «Большевик» попадает (или уже попал) в ненадежные руки. Уже тот факт, что редакция пыталась поместить в «Большевике» статью Энгельса «О внешней политике русского царизма», как статью руководящую, — уже этот факт говорит не в пользу редакции. ЦК ВКП(б), как известно, своевременно вмешался в дело и прекратил подобную попытку. Но это обстоятельство, очевидно, не пошло редакции впрок. Даже наоборот: редакция, как бы в пику указаниям ЦК, поместила уже после предупреждения ЦК такую заметку, которая не может быть квалифицирована иначе, как попытка ввести читателей в заблуждение насчет действительной позиции ЦК. А ведь «Большевик» является органом ЦК.
Я думаю, что пришла пора положить конец такому положению» (Из письма членам Политбюро от 5 августа 1934 года). В отличие от предыдущего письма, это ожидало публикации более 60 лет.
