Когда я была маленькая, мы с родителями жили в Сургуте. Папе, как молодому специалисту, дали двухкомнатную квартиру. Это был новый многоквартирный дом, находящийся в проезде Дружбы, соседи были молодыми и веселыми парами со всех концов СССР, и жили в проезде Дружбы дружно и весело. Летом ходили в тайгу за грибами и ягодами, зимой вместе лепили пельмени и встречали Новый год под “Голубой огонек” - Пугачева, Ротару, Кобзон, Леонтьев. На столе - неизменные "Оливье", "Селедка под шубой" и сибирские деликатесы... Незамысловатый уютный быт эпохи позднего застоя.
На Севере в те времена было лучше со “снабжением”, как тогда говорили. Без проблем можно было найти самый заветный “дефицит” - чешский хрусталь, румынские "стенки", финский сервелат, шоколадные конфеты, армянский коньяк. В книжных спокойно можно было купить Бальзака, Мопассана, Дюма, Диккенса, Драйзера, русских классиков - у нас до сих пор есть десятитомник Пушкина, полное собрание сочинений. Куприн, Бунин, Чехов. И даже оранжевый томик Ильфа и Петрова с “Двенадцатью стульями” и “Золотым теленком” был у нас в двух экземплярах: один купили, второй подарили.
Зимой папа приносил в сетке-авоське яркие ароматные марокканские апельсины, стараясь уберечь их от мороза: в минус 40 они быстро превратились бы в яркие ароматные ледяные шары.
В нашей сургутской квартире, в коридоре у входа был шкаф с подогревом - чтобы верхняя одежда успевала высохнуть до следующего утра. На окнах обязательные сетки - защита от гнуса. Гнус, мелкие кусачие мошки, был весенне-летней сибирской напастью, и даже сетки от него не спасали. Летом мы спали с многослойной марлей на лице, в которой были прорези для рта и носа.
А еще у нас был бобинный магнитофон и две стопки кассет с самой модной музыкой: АББА, Бони М, Африк Симон, великие французы... До сих пор, услышав La femme du Toréro Джо Дассена, я уношусь мыслями в детство…
Кроме магнитофона, чешского хрусталя и огромной библиотеки, у нас было еще одно достижение цивилизации: тяжелые свинцовые баллончики с газом для сифона. Их бросали в воду, чтобы делать газировку, в которую потом наливали сироп от варенья и получался био-лимонад (правда, мы тогда не ценили, что у нас почти всё было био и органик - из тайги).
Мне было года два - два с половиной, и эту историю я сама не помню, знаю ее лишь по эмоциональным рассказам мамы и родственников. Однажды эти баллончики каким-то образом попали мне в руки.
Мы уже никогда не узнаем, что побудило меня придвинуть стул к плите, открыть крышку на кастрюле с супом, бросить туда баллончики, закрыть крышку, поставить стул на место и покинуть место преступления.
Мама позже рассказывала, что когда она переставила суп с одной конфорки на другую, чтобы разогреть его к папиному приходу, кастрюля показалась ей слишком тяжелой, но тогда она не придала этому значения.
На наше счастье, к моменту, когда суп закипел, на кухне никого не было. Углекислота в баллончиках превратила скромную белую кастрюлю с ромашками в снаряд среднего радиуса поражения типа “плита-воздух - далее везде”. Перед тем, как упасть на пол, кастрюля славно полетала по всей кухне, побившись о стены, сбив люстру и разбив стекла в дверцах шкафов. Прилипшую к потолку и стенам вермишель, морковку и зелень потом отдирала бригада штукатуров. На кухне пришлось делать ремонт. А кастрюлю долго хранили, как музейный экспонат, шутка ли! Ведь могла вылететь в окно и убить кого-нибудь. И почти наверняка - нас, окажись мы где-то на траектории ее полета. Боевую кастрюлю даже забрали с собой во Владикавказ, уезжая с Севера.
Лет через 10, когда я приехала в Осетию на каникулы, моя владикавказская тетушка показала мне ее: "Вот она! Та самая! Легенда". Лелающая кастрюля на пенсии служила предметом сервировки - из нее ели тетины собаки.
А мой двоюродный брат Леха, сын той самой тетушки, однажды устроил перформанс не хуже моего, когда забыл о варившейся на плите банке со сгущенкой.
В результате взрыва потолок тетушкиной кухни покрылся красивыми карамельными сталактитами, белоснежные накрахмаленные занавески пришлось выбросить, а потолок и стены - отскрести и побелить по-новой. В качестве наказания занимался этим Леха - до сих пор помню его унылую фигуру на стремянке с газетной пилоткой на голове.
Надо сказать, что через несколько лет он забыл о варящихся на плите яйцах, но это уже совсем другая история…
___
Больше историй из детства - в книге "Девочка с ключом на шее"