У матери Ивана Тургенева забота о приготовлении ботвиньи была важнее заботы о внучке
Барышня от крестьянки
⭐История в популярных рассказах. Основано на реальных фактах и документах⭐
Такой воздух действительно можно было пить. Яркий и густой запах свежескошенной травы, смешанный с ароматами липы и лиственницы, хотелось вдыхать бесконечно. Иван Сергеевич так и вдыхал, глубоко, до боли в груди, пока это было возможно. Сидеть на скамье желания не было, и он просто гулял по парку между лип, ясеней и клёнов. Деревья были огромные, словно им было не сорок лет, а больше ста. Здесь, в просторной аллее, было прохладно, но возвращаться в усадьбу за шляпой и сюртуком совсем не хотелось. Разве что кого послать, но из дворовых в пределах видимости была лишь маленькая девочка, лет семи-восьми. Она сидела на лавке саженей* за пятьдесят от барина и ела из блюдца землянику.
– Девочка, пойди сюда, – позвал Иван Сергеевич.
Девочка аккуратно слезала с лавки и, держа в ладошках блюдце с ягодами, подошла. Одета она была просто, но не по-крестьянски. Впрочем, это не могло удивить никого, кто знал хозяйку усадьбы, Варвару Петровну Тургеневу, нередко одевавшую дворню то во французское платье, то в немецкое, то в чиновничьи мундиры, то в швейцарские камзолы.
![С. М. Прокудин-Горский. Девушка с земляникой. Вологодская губерния, Нижняя Топорня. Река Шексна.] 1909 год](https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/3952334/pub_61f1b02cb6cfcd2e837fe7d1_61f1b50791d5c155b3ca5632/scale_1200)
– Слушай, пойди в дом, спроси там для барина Ивана Сергеевича тёплую шляпу и сюртук.
– Я не могу в дом, мне тётя не велела.
– Что за тётя?
– Варвара Петровна.
– Так ты не из дворовых? Ну, извини, кузина. Ты чьих будешь?
– Ничьих, я тётина.
– А мама-то у тебя есть?
– Есть, беспутная Авдотья. Она в Москве живёт.
Ивану Сергеевичу на то, чтобы понять и осознать сказанное, потребовалось не меньше минуты. Он вглядывался в лицо девочки, а она стояла со своим блюдцем и смотрела то на него, то на землянику. Наконец головоломка в голове молодого барина сложилась во что-то подобное картинке, и он вышел из оцепенения.
– Так твою маму зовут Авдотья? Не Иванова, случаем, белошвейка?
Девочка согласно кивнула головой.
– Значит, тебе должно быть девять... нет, восемь лет. Так?
Девочка вновь кивнула.
– А кто же твой отец?
– Клоун.
– Что за клоун, почём ты знаешь?
– Тётя Варвара Петровна сказала. Когда гости приходили, позвала меня, одела в красивое платьице и всех спросила: «Ну что, похожа она на отца её, клоуна?» Все сказали, что похожа.
Иван Сергеевич внимательно всматривался в её личико: и правда похожа. Чем – даже сказать сложно. Волосы, глаза, нос, губки – всё это было вроде как и другое, но вместе складывалось в хорошо знакомый образ. Чтобы лучше разглядеть девочку, Иван Сергеевич даже присел на корточки.
– Хотите землянички? – проговорила девочка. протягивая ему блюдце.
– Спасибо... Господи, а как звать-то тебя, Клоуновна?
Девочка улыбнулась.
– Пелагеей.
– Вот как? Стало быть, ты Поля? Символично. А откуда земляника?
– Сторож Прокоп дал, он с утра насобирал.
– Стало быть, ягода немытая. А известно ли вам, Пелагея Клоуновна...
На этом чудном имени девочка прыснула, а в глазках её заиграли весёлые огоньки. Иван Сергеевич выждал несколько секунд и продолжил:
– Так вот, известно ли вам, Пелагея Клоуновна, что доктора категорически запрещают есть немытую ягоду? Что от этого вполне может заболеть ваш животик. Так что давайте сделаем так. Пойдёмте в кухню, там помоем вашу землянику. В кухню вам тётя не запрещала заходить?
Девочка засмеялась:
– Нет, я же там кушаю!
– Ну вот и пойдёмте. Глядишь – и покушаем вместе.
По дороге девочка ему рассказала, что тётя её любит, но за баловство наказывает розгами, а Пелагея и не всегда знает, за какое баловство:
– Я спрашиваю: «Тётя, за что?», а она говорит: «Ты сама знаешь, за что».
Рассказала, что живёт она у слуги барыни, дяди Фёдора Лобанова, которому помогает чистить сапоги. Что дружит с прачками, для которых таскает из пруда воду, с горничными, которым помогает мыть полы, и с мальчишками, с которыми вместе пасёт свиней.
В кухне Иван Сергеевич усадил свою маленькую спутницу за дощатый голый стол, а сам взял блюдце и пошёл на поварскую половину. В вечер матушка ждала гостей на спектакль её домашнего театра. Предстоял широкий ужин, а это автоматически значило, что Варвара Петровна будет периодически забегать сюда для того, чтобы контролировать процесс.
В поварской работа кипела. За тремя столами трудились три повара, две стряпухи и два поварёнка. Барыня стояла рядом с поваром, готовившим зелёную основу для ботвиньи:
– Смотри, не вздумай крупно ботву рубить. Я вас знаю, вам лишь бы работы поменьше, как будто нож полпуда весит. Режете зелень кусками: бах, бах, по полвершка** в пере. Режь мельче, крупно порежешь – высеку прилюдно.
– Помилуйте, барыня, да разве ж можно на ботвинью зелень мелко резать? Это ж тогда, как отварить, не ботвинья, а консоме какое-то получится. Пюре. Там и вкус другой.
– Вкус у тебя будет другой, когда сечь начнут. На десятой розге кислый вкус получится, на двадцатой – горький, а на пятидесятой – острый. Я ещё велю розги перцем намазать. Учить меня будешь. Говорю тебе, мелко режь, чтоб в восьмушку вершка, не больше... И не спорь со мной, высеку.
Варвара Петровна повернулась было ко второму повару, занимавшемуся рыбой для той же ботвиньи, но заметила сына и подошла к нему.
– Ты что здесь делаешь? Не место тебе в кухне, не мужское это дело.
– Знаете, матушка, я тут встретил в парке девочку, восьми лет, звать её Пелагея.
– А, нашёл, стало быть. Чуяла я, надо было её на месяц в другое село отправить, да решила – не заметишь, как раньше не замечал. Надеялась, что забыл ты уже эту Авдотью свою противную. Эх, была бы она у меня не в наёмных, а в крепости – засекла бы до полусмерти.
– Так это верно, Дуняшина дочь? Почему вы мне об этом ничего не сказали? И давно она у вас живёт?
– С года. Не могла же я её с матерью беспутной оставить, как там ни было, а не чужая. Что люди скажут?
– А здесь что скажут?
– Здесь против меня никто ничего не скажет, здесь я хозяйка.
– Но почему от меня скрывали?
– Так ты ж хоть и умнее брата Николая, а все одно – дурак. Я же тебя знаю, ты как на этой Авдотье хотел жениться, так скажи я тебе про дочь, ты бы её разом к себе взял. А на что ты её содержать у себя будешь в Петербурге да в Париже?
– Было бы на что, если бы вы нас с братом не обанкротили.
Упоминание о «банкротстве» сыновей барыню повеселило. Несколько лет назад ей надоело, что взрослые дети всё время просят у неё деньги, и она пообещала подарить каждому по имению. Обещание своё богатая помещица сдержала, подарила старшему сыну, Николаю, деревню Сычёво, а младшему, Ивану, – Кадное. Только перед тем как подарить, приказала старостам немедленно продать в дарёных имениях весь хлеб, имеющийся на гумнах и на корню, а деньги от продажи выслать ей. Когда сыновья прибыли каждый в свой удел, они обнаружили там голодных крестьян без какого-либо посевного материала. Дарственная же была оформлена не до конца, и новые помещики даже продать свои новые владения возможности не имели.
– Вы сами себя банкротите. Один против матери пошёл, на камеристке*** женился, другой вместо того, чтобы серьёзными делами заниматься, статьи в журнальчики пишет. Срам. Не дворянин, а писарь. Да как бы ты её содержал, дочь-то, когда тебя ещё самого в 30 лет содержать надо? Только и можете, что мать свою мучить.
Тут Иван не выдержал и, невзирая на присутствующих, взорвался:
– Да кого ты не мучаешь? Всех! Кто возле тебя свободно дышит? Ты можешь понять, что мы не дети, что для нас твой поступок оскорбителен. Ты боишься нам дать что-нибудь, ты этим боишься утратить свою власть над нами. Мы были тебе всегда почтительными сыновьями, а у тебя в нас веры нет, да и ни в кого и ни во что в тебе веры нет. Ты только веришь в свою власть. А что она тебе дала? Право мучить всех.
Лицо Варвары Петровны покрылось бордовыми пятнами:
– Ты с ума сошёл! Забываешь, с кем говоришь!!!
– Я хотел бы думать, что с матерью, но ты не даёшь мне такой возможности.
– И не дам! Мальчишка, мало я тебя секла в детстве, надо было больше, да теперь уж поздно. Нет у меня больше детей. Вон отсюда!
Иван Сергеевич резко развернулся и вышел из поварской.
Поля сидела за столом на высоком стуле и увлечённо болтала ногами.
– А где же земляника? – удивлённо и как-то обиженно спросила она.
Земляника осталась в поварской на столе, но возвратиться туда Иван уже не мог.
– Да что земляника, я тебя другой сладостью угощу. К вечеру тебе конфет вынесу, Пелагея Клоуновна, всё не хуже земляники. А скажи мне, Пелагея, хотела бы ты уехать отсюда в какой-нибудь город?
– Я была в городе, тётя возила меня в Орёл. Там у реки на обрыве такая беседка милая стоит, я в ней с кошечкой играла.
– Ну, Орёл – это игрушка. А хотела бы ты повидать города, в которых беседки в пять раз больше, а дома высотой до самого неба?
– Выше колокольни?
– Значительно выше. Поехала бы туда с папой своим, клоуном?
– Я папу не видела никогда.
– Ничего, увидишь ещё. Ну беги к себе. А завтра с утра приходи ко мне в кабинет, во второй этаж.
– Так тётя заругает. Сечь будет.
– Не будет, теперь тебя никто уже сечь не будет. Приходи обязательно, а кто спросит: «Куда идешь?», отвечай: «К барину, они приказали».
Зайдя в кабинет, Иван Сергеевич прежде всего позвонил в колокольчик, на звон которого немедленно явился слуга.
– Слушай, Трофим, я сегодня к ужину выходить не буду. Перед гостями извинись, скажи, барин заболел. Или, лучше того, скажи – на охоту ушёл. Они поверят, знают, что для меня всё прах, суета, кроме охоты. Да, ещё вот что. Я же тебе вчера с охоты трёх зайцев принёс. Где они?
– Как вы и велели, барин, разделаны и вымачиваются.
– Эх, хотел я их до зимы хвоей набить, да уж ладно. Возьми одного да снеси в людскую кухню, пусть мне приготовят. Только можжевеловыми ягодами пусть дух отобьют.
Слуга слегка поклонился и вышел. А Иван Сергеевич сел за стол, достал чистый лист бумаги, обмакнул одно из десятка лежащих в пенале очинённых перьев в чернила и начал писать:
«Полине Виардо, Париж.
Воскресенье, 9/21 июля 1850.
Добрый день, дорогая и добрая госпожа Виардо. Да хранят вас в каждое из мгновений дня все ангелы господни! Уже шесть дней, как я не писал вам. Однако я не переставал о вас думать и не проходит ночи, чтобы вы мне не приснились – вы или кто-нибудь из ваших, поэтому пробуждение бывает для меня немного более огорчительным.
Скажу вам, что я нашёл здесь – догадайтесь что? – мою дочку, 8 лет, разительно на меня похожую. Не могу описать вам ощущение, которое вызвал во мне её вид – представьте себе, что я даже не припоминаю черт лица её матери – говорю это, нисколько не преувеличивая, – откуда же такое сходство, в котором должна была бы запечатлеться взаимная любовь? Глядя на это бедное маленькое создание, я почувствовал свои обязанности по отношению к ней – и я их выполню: она никогда не узнает нищеты, я устрою её жизнь как можно лучше. Если б у меня была – не скажу малейшая привязанность к её матери, если б я хоть немного знал её, то думаю, что почувствовал бы нечто совершенно иное к этому бедному ребёнку, который в полной растерянности стоял передо мной. Она, вероятно, догадывалась о том, кем я ей прихожусь.
Вы можете себе представить, какое тягостное впечатление произвела на меня эта встреча, всё то, что я передумал, всё, что пришло мне в голову... Это сходство... Отчего это сходство? Какая насмешка! Глядя на неё, я словно видел себя в её возрасте – в её чертах я узнал моё собственное лицо в детстве, насколько можно знать своё лицо, – и, однако, как же это возможно?
При рождении (в мае 42-го) ей дали русское имя Пелагея, которое обычно переводится как Полина. Она, кажется, очень смышлёная. Скажите, что вы обо всём этом думаете и что я должен сделать – я собираюсь отдать её в монастырь, где она останется до 12 лет – там и начнут её воспитание.
Мне хотелось бы, чтоб вы дали мне совет – я буду так счастлив ему последовать. Следует ли мне взять её с собой в Петербург? Я ни в коем случае не хочу оставлять её у матери, которая только и мечтает, как бы от неё отделаться. Ответьте мне поскорей, чтоб через полтора месяца, после возвращения из деревни, я знал, на чём мне окончательно остановиться. Прошу вас, советуйте по-дружески прямо и смело. Если бы я мог, то отдал бы вам всю жизнь, чтоб вы месили её, как тесто для тех pies****, которые вы делали в комнатке возле кухни, в Куртавнеле*****.
Итак, не правда ли, я могу рассчитывать на добрый совет, которому слепо последую, говорю вам заранее. Я верю, что полюблю эту бедную девочку, хотя бы уже потому, что, как мне кажется, вы ею заинтересуетесь. Да благословит вас Бог, вас, самое благородное, самое лучшее на свете существо.
Ваш старый друг
И. Тургенев.
P. S. Прилагаю листок берёзы, под которой я часто думал о вас. Это по-прежнему самое любимое мое дерево».
Ответ пришёл через две недели, когда писатель и его малолетняя новоявленная дочь уже были в Москве. В своём письме возлюбленная писателя, знаменитая французская примадонна Полина Виардо категорически запретила отдавать «маленькую Полинет» в монастырь и наказывала как можно скорее привезти её в Париж, где воспитанием займутся лично Полина и её супруг Луи Виардо. Что Иван Тургенев выполнил в кратчайший срок.
Спустя семь лет уже известный писатель сам переселился в Париж и вскоре забрал Полинет, которая к тому времени почти забыла русский язык, к себе.
В 22 года Полина Тургенева вышла замуж за английского бизнесмена Гастона Брюэра. Писатель дал за дочерью солидное приданное – 150 тысяч франков. Однако через несколько лет Гастон разорился и начал сильно пить. Мадам Брюэр в 1882 году вынуждена была с 10-летней дочерью Жанной и 5-летним сыном Жоржем-Альбером бежать от него в Швейцарию, где жила на деньги отца, которого почти боготворила и жутко ревновала к Виардо.
После смерти Ивана Тургенева в 1883 году полной наследницей по завещанию была объявлена Полина Виардо. Полинет не досталось от состояния отца ничего. Она пыталась отсудить часть наследства, но процесс проиграла. Для того чтобы прокормить маленьких детей и дать им приличное образование, Полинет давала уроки музыки.
Умерла Полина Брюэр в возрасте 76 лет от рака. В свидетельстве о её смерти записано: «12 октября 1918 года в 7 часов 30 минут скончалась в своей квартире... Пелагея Полина Тургенеф... без определенных занятий, дочь Ивана Тургенева...».
*сажень – чуть больше 2 м
**вершок – примерно 4,5 см
***камеристка – в дворянском и придворном быту - служанка, комнатная прислуга при госпоже.
****pies – пирожные (англ.)
*****Куртавнель – пригород Парижа, в котором жили супруги Виардо
Валерий ЧУМАКОВ, Москва
Фото: ru.wikipedia.org, www.prokudin-gorskiy.ru
© "Союзное государство", № 07, 2016
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите журнал, подпишитесь и поставьте лайк!
