Горячие солёные воды Чёрного моря затягивали меня всё глубже и глубже. Знал ведь, что купаться в шторм чревато, но всё равно пошёл... Что-то манило меня, высасывая не только страх перед рьяной стихией, но даже инстинкт самосохранения. Казалось, что попытки спастись лишь раззадоривают непогоду, и она начинает бросать моё тело на твёрдую гальку, заставляя меня вдобавок ко всему наглотаться мерзкой солёной жидкости, полной кишечных инфекций. Видимо, это последний мой день.
Я слишком поздно понял, что тону, и от неожиданности даже не смог позвать на помощь. Людей на пляже осталось не так много, а среди них вряд ли найдёшь смельчака, который бы ринулся спасать незнакомца в такой шторм. Я остался один на один со своей смертью. Оказалось, в этом состоянии время течёт так же медленно, как и во сне, так что я успел много обдумать в те мгновения.
Что будет, если я умру? Вернее, так: изменится ли что-нибудь в мире, если я умру? Пожалуй, да. В глобальном смысле я, конечно, песчинка, но вот для моей семьи эта неожиданная гибель будет трагедией. Мама безумно меня любит… Мой брат умер совсем маленьким, и смерть второго ребёнка она, наверное, не переживёт. Да и папе не легче: он, вдобавок ко всему, ещё и сердечник, нельзя ему так волноваться. Моей девушке тоже будет больно, я знаю. Мы планировали пойти сегодня на пляж вместе, но я как будто чувствовал, что не стоит, отговорил. Вдруг подумает теперь, что я специально, чтобы она не видела, как покончу с собой? Хотя это и к лучшему: не будет долго горевать, найдёт другого, будет с ним счастлива. Мне-то что? Я умру, мне уже не будет больно. Мне будет никак.
Иронично, что я, прожив всю свою короткую жизнь у моря, пренебрегал им. Звучит странно, но человек, который буквально вырос на прибрежном песке, обдуваемый ласковым морским ветерком, быстро теряет интерес к необъятной воде. Порой я даже завидую, видя блестящие глаза туристов, которые впервые приехали сюда, видя, как они медленно, растягивая момент и наслаждаясь каждой секундой в море, поражаются его красоте. А я всю жизнь здесь, но ни разу не видел ни поразительной прелести вперемешку с магией, ни ужасающей силы и могущества перед маленькими, беспомощными людьми. Оттого сейчас остаётся только погружаться в крепкие объятия солёной воды, грязи, тины и своих мыслей.
Мысли не заканчивались, в голове их было всё больше и больше, а наряду с ними вода пробиралась в лёгкие, затрудняя дыхание. Какое, оказывается, странное ощущение: я словно сливаюсь с морем, как простая капля. Подступающий страх, боль в глазах и груди заставили открыть рот, выкрикнуть невольное «помогите».
В этот же момент я услышал свой голос, эхом отражённый от белых стен. Больше я не был в воде, теперь я сидел на стуле в большом, абсолютно белом помещении. Одежда была прежняя, но абсолютно сухая, и даже вся боль со страхом исчезла, полностью очистив мои мысли.
— Где я? — риторически спросил у белой пустоты.
Через несколько секунд в паре метров от меня появился массивный деревянный стол, за которым сидели три существа. Не решился бы назвать их людьми, хотя на них они были очень похожи, только вместо лица гладкая, растянутая кожа. Положив руки на стол, они будто бы смотрели несуществующими глазами, изучая меня. Сразу вспомнилось, как
приходил на собеседования в разные компании в поисках работы. Но там я ощущал страх, волнение, а сейчас не осталось ничего. Так мы смотрели друг на друга какое-то время.
— Утопец, — первым заговорило центральное существо. На недавно абсолютно гладкой коже из ниоткуда появился обычный человеческий рот, — ты умер и попал на суд — место, где решается судьба каждого человека. Мы — арбитры, которым предрешено определить твоё место после смерти. Решение наше будет принято от действий твоих, что совершил при жизни, и слов, что после были.
Несмотря на услышанное, я не почувствовал панического страха или того, что должно быть с человеком, который только что узнал об обрывании линии жизни.
— Последние минуты жизни ты вспоминал о семье, — заговорил правый арбитр. — Обо всех тех, кого любишь, кем был и будешь любим как при жизни, так и после неё. Твоё имя долго не будет забыто, опеваемое гласами тех, с кем ты был знаком.
— Хочется верить, что они помнят меня по хорошим поступкам…
— А как же думаешь сам?
— Я не могу знать этого. Возможно, я многим сделал больно делами или даже словами, хотя сам не имел такой цели. Откуда мне знать про них?
— Перечень грехов твой обширен, — вступил в разговор левый арбитр, — начиная с юных лет ты поддавался не только искушению к жестокости и грубости, но и не почитал близких и родных. Вопреки годам не торопился искать искупления, а продолжал жить, будто не терзаем чувствами стыда и тревоги. Человек ты грешный, впрочем, подобно каждому смертному в мире.
— Есть и светлые стороны в тебе, и тёмные, — вновь заговорил средний, — подобно бушующему урагану, который станет штилем, чтобы после, вновь собравшись с силами бушевать, наслаждаться жизнью… Таков ли был ты? Нам известен ответ на каждый вопрос, что зададим, но важно то, что ответишь ты. Скажи: нашёл ли ты радость в своей жизни?
— Да, — почти тут же ответил я.
— А принесла ли твоя жизнь радость остальным?
— Хочу надеяться, что каждый, кому я мог при жизни принести радость, получил хоть каплю.
Последний мой ответ звучал не так, как остальные. Даже я сам, услышав нечёткое эхо своего голоса, отражённого от белых стен, огорчился. Я не знал ответа на вопрос, но сейчас вспомнил о своей семье, о близких, родных. Только сейчас всерьёз задумался, были ли они счастливы со мной, принёс ли я им хоть какую-то радость? Или всё, что я действительно делал, — это эгоистично существовал, проживая день за днем, минуту за минутой, не думая ни о ком, даже о самом себе? Мысли тяжёлым потоком хлынули в голову, и я долго пытался успокоиться, останавливая всплеск эмоций, которые одна за другой вспыхивали пожаром в груди. Арбитры же всё это время тихо сидели на своих местах, ожидая чего-то. Не знаю, как долго это продолжалось, но когда я вытер очередные подступившие к глазам слёзы и поднял голову, средний продолжил:
— Последний вопрос перед тем, как каждый из нас примет решение. Скажи же, человек, а хочешь ли ты жить?
— Да! — Я вскочил со своего места. Не сдерживая в себе эмоций, я кричал, — я хочу жить! Я хочу не просто насладиться каждым мгновеньем жизни, но хочу сделать для других эти мгновенья положительными, тёплыми, хорошими! Я сейчас понимаю, насколько глупо потратил своё время, и теперь сожалею.
Ком подступил к горлу, и я замолчал, вновь смазав рукой солёную слезу. Сев на своё место, я упал головой к рукам и зарыдал, не сдерживаясь. Сейчас уже некого стыдиться, всё кончено.
— Мы приняли решение, человек. Пусть твои слова будут первым толчком к делам, что не успел совершить, и пусть душа твоя на суд придёт без капли сожаления.
С трудом подняв усталые глаза, я увидел тучи, бегущие по небу. Человеческие головы мелькали то тут, то там, закрывая собой облака. Кто-то шмыгал носом, кто-то говорил, и всё сплеталось в один клубок голосов, в котором я мог различить лишь их обрывки:
— Он пришёл в себя!
— Где скорая?
— Уже едет!
— Как я рада, что ты цел!
Грудь горела, и эта боль туманила разум, не позволяя собрать мысли воедино. Сирена загудела где-то поблизости, и через несколько секунд меня уже поднимали несколько парней, водружая на носилки. Вновь невнятная речь собравшихся, движение и хлопок дверей скорой помощи. Боль в голове стремительно удаляет из памяти суд и тех людей без лиц, но лишь искреннее желание подарить своим близким счастье, любовь и заботу осталось незабвенным.
