Обращали ли вы когда-нибудь внимание на выражение лица человека, скрученного жизнью, который вынужден стоять и просить милостыню? А Рая обращала. И ей даже порой казалось, что сама она и есть та самая нищенка, только просит она не у прохожих, а у судьбы. Протягивает руку и ждёт, что вот ещё немного, еще месяц-другой и положит ей судьба в ладонь кусок золота. Не верите? А ведь так и случилось, сегодня она сама мне позвонила по телефону и рассказала. А я сейчас вам расскажу. Все по порядку, вдруг да кому-то захочется встать на место моей подружки и протянуть руку навстречу судьбе.
Телефонная трубка взорвалась неожиданно ранним звонком и вызвала в моей душе бурю негативных эмоций. Но не успела я произнести: «Кто там? И какого чёрта надо в такую рань?», как из трубки полилось журчаще обволакивающее:
- Валька! Я такая счастливая… Мой любимый! Мой! Только мой!
- Приснилось чё? – спросила я, уже поддаваясь чарам ее голоса. – Опять на скирде с Алёшкой кувыркалась? Или кошелёк со сторублевкой нашла? Что? Говори, не тяни, спать хочу, аж в ушах звенит…
- Пореже можешь? Выслушай меня! Я такая счастлива-а-а-я… Я замуж выхожу!
- И давно выходишь?
В трубке повисло молчание, очевидно, подруга смотрела на часы:
- Уже десять минут!
- Как это?
- Так это! Десять минут назад Данила позвонил и сказал, что нам пора оформить наши отношения.
- И ты вот так по телефону согласилась?
- Конечно. Я целый год этого ждала. Ну, почти год. Четырнадцатого будет год, как мы познакомились, и четырнадцатого мы распишемся. Надо только Галке позвонить, чтобы там с загсом насчет сроков порешала. Как думаешь, порешает?
- Галка? Для тебя? Без проблем! А не боишься, что затянет тебя эта любовь в очередное болото? Две любви, одна другой горячее, сгорели, и пепла не осталось, а ты опять?
- Не говори мне ничего, я замуж хочу, за-муж! Я и так тринадцать лет монашкой прожила, даже подумать о личном счастье боялась. А тут! Знала, что нельзя было вам раньше времени говорить, держала в тайне столько месяцев, а тут будто разродилась. И не отговаривайте лучше, будьте людьми, устала я такую тайну в сердце хранить.
- Но ты была уже два раза замужем? Не те встречались? Неужели не те? А Данила, значит, тот? На четырнадцать лет моложе? Да ты хоть в своем уме, подруга? Ты ведь на эти грабли уже наступала, так тогда сама хоть помоложе была. И то не удержала…
- Молодая тогда была, глупая, да с дитём на руках, вот и не удержала. А сейчас я опытная. И вольная, понимаешь, вольная. Серёжа, сынок, он далеко, взрослый уж совсем, не осудит теперь. А Маришка? Что Маришка? Я её вырастила, выучила, замуж отдала, все – пуповина перерезана.
- Молодая, говоришь, была? Да когда ты и овдовела-то тебе уж тридцать восемь было… Молодая… Это он, Алёшка твой молодой был, только-только из армии вернулся, жить негде, родителей нет, бабка старая, вот он и упал в твои ласковые объятия…
- Злая ты, Валька…
- Да не злая я, дурочка, а просто на вещи смотрю реально. Вспомни, как встречала ты его в полях, будто бы случайно, как через сеновал по ночам к нему бегала, думаешь, не знал никто? Все знали, просто ждали, чем это кончится. А кончилось чем? Твоей, Рая, беременностью. Тут уж Алёшке воля-неволя было к тебе переходить. Что, скажешь не так? Ты, может, и влюбилась, а он-то? Не смеши меня…
- Ну и что! Может и не влюбился, но ему со мной было хорошо. Знаешь, как он был рад, когда я сказала, что у нас ребеночек будет? Мы оба были счастливые. Целых пять лет. Если бы не бабка Матрёна, может, и сейчас бы жили. А ей сразу не понравилось, что он неровню взял, да еще с ребёнком. Помню, как сейчас, тот день, когда прибежал к нам мальчонка из её деревни, кричит:
- Лёшка, иди, бабка Матрёна помирает…
Алешка смотрит на меня так грустно-грустно, будто сердце его что-то недоброе чувствует, будто прощается. А я ещё тороплю его, чтобы скорее шёл. Ну, вот он и ушел навсегда…
- Да знаю я вашу историю, всё смотрела своими глазами, как фильм ужасов. Помню, как приехала к бабке Матрёне эта крашеная мымра из Питера, Лариска. Красивая, конечно, ничего не скажу, волосы белее снега, мы тогда о таких и понятия не имели, а она имела, в парикмахерской работала. Накрутит, бывало, букли на своём шиньоне, как артистка иностранная, и идёт в магазин, а бабы шушукаются, мол, растаял Алёшка, в Питер теперь она его увезет… Мол, любовь у них…
- А оказалось? Оказалось, не любовь, а простое умопомрачение. Мне бы сразу догадаться, зачем ей, городской, мой нищий Алёшка, красоту его ведь в карман не положишь. Потешилась она с ним, телёнком деревенским, недельку да и отчалила обратно в Питер. А ему чего делать? Надо ко мне идти. А он боится ко мне идти, послал того же мальчонку, чтобы я за деревню к старому пню пришла. А я не пошла… Гордость свою показала, хотела, чтобы на коленях к моему крылечку приполз, чтобы ноги мои целовал и прощения просил. И чтобы вся улица это видела. А он не приполз, собрал, говорят, свой солдатский рюкзачок да и в дорогу. Так и сгинул. Рыдала потом бабка Матрёна, ко мне приходила узнавать, не пишет ли… А чего зря убиваться, сама во всём виновата, не простил её Алёшка за нашу разбитую жизнь. А я всё монашкой жила, ждала, что он однажды вернётся. Думала по ночам: «Вишь, какой гордый, сам виноват, мог бы и повиниться, дочка всё-таки у нас растёт, тоже, наверное, нелегко нас забыть…»
Вот и юбилей отметила, решила, что все, зачерствела моя душа, навсегда зачерствела, а тут вон что оказалось… Так что не суди меня, подруга, ты все эти годики при муже живёшь, а я одна. Что бы ни было на душе, какая бы скорбь и мука не точили её, поделиться мне было не с кем… А тут такая удача.
- Да уж, удача, удачнее некуда. Маришка, наверное, и не рада, что тебе в такую даль путевку купила. Облагодетельствовала мамашу с юбилеем. Хоть бы куда в местный санаторий, а то в Белоруссию. Заграница теперь.
- Да какая заграница, я и раньше там бывала, еще по комсомольской путевке нас туда на туристическом поезде возили. Мне даже места те показались знакомые. Я как-то так смело там себя вела, мы с подружкой гуляли после обеда, тропочки узенькие, не разойтись. Вот на одной такой тропочке Данилу и встретила. В шутку пригласила его вечером на танцы, думала не придёт, а он пришел. Робкий такой, я сразу инициативу в свои руки взяла, но не думала, что он такой-то молодой. А уж как случилось между нами всё, я ни о чём думать не стала, ни о какой разнице, заныло сердечко: неужели и этого потеряю? Последний же шанс. И он ко мне прилип. Он из Курска. Когда расставались, пообещал, что квартиру продаст и ко мне приедет. Я, конечно, не очень верила, признаюсь честно, сомневалась. А он слово сдержал, представляешь? Через месяц, как обещал, приехал. Я сначала растерялась, подумала, что он на квартиру мою позарился, а он – нет. Свою неподалеку купил и начал ремонт делать. Обещает к свадьбе как раз всё закончить.
- А Маришка как на всю эту твою любовь отреагировала?
- А чего Маришке, она довольнехонька, я же ей свою квартиру оставляю, а сама к Даниле перехожу. Всё путём. Так ты посодействуй, чтобы Галка с загсом все утрясла.
- Чего там утрясать. Готовьте документы. Похоронная на первого мужа у тебя есть, с Алёшкой ты не была регистрирована. А у него документы о разводе в порядке?
- Какой развод? Ты о чём? Он же не был никогда женат. С мамой жил, а тут недавно мама его умерла…
- Все понятно, он и поехал в санаторий другую мамку искать… Ой, Райка, страшно мне за тебя…
- Не боись, подруга, прорвемся, я хоть мамкой, хоть нянькой быть готова, лишь бы мужичок под боком похрапывал… Какое слово-то хорошее: «за-му-жем…» За мужем. Я теперь буду жить за мужем, как за каменной стеной. Поняла?