На XXII съезде КПСС Хрущёв пообещал гражданам СССР, что через 20 лет они будут жить при коммунизме. Однако ему и в голову не пришло объявить о построении в стране такого суррогата, как «развитой социализм», что потом сделали его незадачливые преемники.
А вот хрущёвскую «Оттепель» принято воспевать, несмотря на то, что по времени она совпала с такими деяниями Никиты Сергеевича, которые едва не привели СССР на грань катастрофы. Причём задолго до 1991 года.
Была распаханная (чуть ли не насмерть) целина и были совнархозы, кукурузная эпопея и расправа с личными подсобными хозяйствами. А ещё было беспрецедентное сокращение вооружённых сил, прежде всего – квалифицированных офицерских кадров в странном сочетании с прямым участием в гонке вооружений.
На фоне фестиваля молодёжи и студентов, полётов в космос, почти непрерывных атомных испытаний и откровенных политических авантюр людям многое могло показаться и не столь важным. Если бы не стало сказываться на благосостоянии абсолютного большинства населения.
Дело ведь дошло не просто до перебоев с продуктами, вплоть до хлеба – абсолютно реальной стала угроза массового голода. Начать разбираться с накопившимися экономическими проблемы было решено с финансов, хотя они-то как раз отличались просто-таки завидной устойчивостью.
К тому же, советские люди неожиданно спокойно перенесли решение о заморозке «сталинских» облигаций. По ним власть задолжала гражданам СССР 260 миллиардов рублей, то есть по тогдашнему курсу - больше 60 млрд долларов. Долларов, между прочим, ещё не прошедших через потрясения конца XX и начала XXI веков.
В конце 50-х годов зарегулированная донельзя экономика начинала буксовать. В хрущёвском ЦК сочли, что компенсировать провалы можно за счёт закамуфлированного повышения цен. Провести это решили путём такой реформы, при которой цены после деноминации рубля повысятся не «впрямую», а благодаря соответствующим пропорциям их пересчёта.
То есть, когда ценники изменятся не в соотношении 10 к одному, предписанном реформой, а так, чтобы они сами собой оказались повышенными. И в январе 1961 года находившиеся в обращении денежные знаки образца 1947 года были оперативно обменяны на деньги образца 1961 года, по тому самому соотношению 10:1.
На смену купюрам, прозванным «портянками», которые умещались в кошельках только в сложенном виде, пришли небольшие и удобные, но быстро выходившие из строя «фантики». Однако к этим «рябчикам», трёшкам и пятёркам граждане вскоре привыкли, а десятки и более крупные купюры были посолиднее. И обращались они совсем не так быстро.
Казалось, что цель – повышение цен и тарифов – была достигнута, причём с одновременным усилением привязки рубля к доллару США и понижением золотого содержания рубля. Точнее, если до проведения реформы доллар США вполне реально стоил примерно 4 рубля, то в ходе её проведения курс был назначен... в 90 копеек.
Но, если менять деньги 10 к одному, доллар должен был бы стоить не 90, а лишь 40 копеек. То же самое (то есть уценка) произошло и с золотым содержанием рубля. Вместо того чтобы получить золотое содержание, равное 2,22168 грамма (если в пропорции 10 к одному), рублю прямо из Кремля «предписали» только 0,987412 г золота.
Золотое обеспечение рубля, в отличие от долларового курса, хотя бы просчитали, исходя из суммы в обороте и размеров золотого запаса. Но рубль был в итоге недооценен в 2,25 раза, хотя мало кто из простых граждан, вообще, обратил на это внимание.
Зато упавшую покупательную способность нового рубля граждане ощутили буквально на себе. И, разумеется, не только и не столько по отношению к импортным товарам. Импорт тогда был в основном китайский или же и стран народной демократии – то есть Восточной Европы.
При этом многие не постеснялись сразу же нажиться за счёт реформы. И дело вовсе не в том, что не изменилась де-факто (то есть сразу выросла в десять раз) ценность медных монет – вплоть до пятачка.
Это же мелочь, много накопить её могли только сумасшедшие. Куда важнее было, что цены, тарифы на товары и услуги, в том числе на колхозных рынках, фактически сократилась не в 10, а не более чем в 5–6 раз.
Но «иезуитского» роста цен организаторам реформы показалось недостаточно, потому решились и впрямую на их повышение, притом весьма существенное. То есть уже после реформы – в 1962 году было решено повысить розничные цены в госторговле. И, конечно же,
«по многочисленным просьбам трудящихся».
С таким «обоснованием» решение о повышении цен на мясо-молочные и некоторые другие продукты (минимум на четверть) было оформлено простым постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 31 мая 1962 года.
В результате, новые ценники для массовых» зарплат оказались просто запредельными. А все пристойные и недорогие товары, как продовольственные, так и промышленные, стали самыми разными путями в массовом масштабе утекать с полок магазинов на рынки или же в закрома спекулянтов.
Именно это, как известно, вызвало народные волнения более чем в 14 городах СССР (1962–1964 гг.). В Новочеркасске всё обернулось крупномасштабным восстанием, при подавлении которого было убито 24 человека.
По оценкам Завена Мосесова (1911–1987), бывшего начальника контрольно-ревизионного управления, затем управления кадров советского Минфина СССР:
«известные последствия социально-экономических «экспериментов» середины 50-х – начала 60-х: целинная и кукурузная кампании, продажа сельхозтехники колхозам и т.п. в сочетании с резким ухудшением международной обстановки (новый этап гонки ядерных, космических и других вооружений, развитие конфронтации с Китаем, обострение отношений с США) – вынудили тогдашнее руководство страны срочно искать финансовые ресурсы. Для латания уже перманентных денежных «дыр».
Понятно, что необходимые финансовые ресурсы в противовес можно было найти только внутри страны.
В связи с этим, среди упомянутых мер было и то, что уже с 1956 года прекратилось «сталинское» ежегодное снижение розничных цен (1947–1955 гг.), а зарплаты были «заморожены» как минимум в половине отраслей. Потом (повторим, ввиду «роста доходов населения») были надолго «заморожены» и облигации, которыми многим работникам выплачивалось до 45–50 процентов зарплат.
Лично Хрущёвым было объявлено, что займы, будут погашаться
«по мере приближения СССР к коммунизму».
И это при том, что на те займы в принудительном порядке было подписано свыше 80 % совокупной численности трудоспособного населения и пенсионеров страны. Вдобавок, ещё с 1958 года ежегодно повышалось налогообложение личных и подсобных хозяйств колхозников и работников совхозов.
А уже в 1961–1962 гг. в СССР были введены налоги даже на плодово-ягодные, овощные насаждения и на домашнюю птицу на дачных участках. Применение первой меры хотя бы вовремя приостановили, зато второе решение отменили только в конце 1965 года, хотя Хрущева, как известно, сняли уже в октябре 1964-го.
Впрочем, ещё в феврале 1959 года, выступая на XXI съезде КПСС, Хрущев заявил:
«Миллионы советских людей добровольно высказываются за отсрочку на 20–25 лет выплат по старым государственным займам. Этот факт раскрывает нам такие новые черты характера, такие моральные качества нашего народа, которые немыслимы в условиях эксплуататорского строя».
Возобновление с 1974 года погашения займов 1946–1957 гг. завершилось только в 1990 году. При том, что реальное удешевление рубля автоматически обесценивало те же займы и, естественно, суммы их погашения.
Достаточно сказать, что, по данным Госбанка СССР, реальная платежно-покупательная способность рубля в 1971 году не превышала 70 %, в 1981 году – 60–62 %, а к 1987 году – лишь 40– 45 % от показателя 1961 года.
Бессменный с 1938 года глава Наркомфина, а потом и министр финансов Арсений Зверев, назвал проект навязанной Хрущёвым реформы
«изощрённым убиванием советских денег и восстановлением их зависимости от доллара, а значит – к интересам США».
В последнем разговоре с председателем Совета министров, которым тогда уже назначил самого себя Никита Хрущёв, Зверев напомнил, что привязку к доллару отменил ещё 1 марта 1950 года сталинский Совмин. И подал в отставку с 16 мая 1960 года.
За две недели до этого – 4 мая 1960 года Зверев отказался подписать постановление № 470 Совмина СССР «Об изменении масштаба цен и замене ныне обращающихся денег новыми деньгами».
И едва не был исключен из партии в начале 60-х годов, чего не избежали тогда же Молотов, Маленков, Каганович и примкнувший к ним Шепилов.
Зверев понимал, что власти пошли на завуалированное повышение цен и тарифов, чтобы хоть как-то компенсировать сомнительные «рекорды» хрущевской экономической политики. Что, с учётом упомянутой «эквилибристики» с рублевой ценой доллара и с золотым содержанием рубля, не только снижало его платежно-покупательную способность.
Это увеличивало расходы предприятий и населения на закупку чего бы то ни было. Тяжёлые последствия финансовой политики, которую так и не смог принять А. Зверев, чётко отражены, например, в «Замечаниях Госбанка СССР по проекту государственного бюджета СССР на 1963 год» от 10 октября 1962 года, адресованных в союзный Совмин:
«В 1962 году план по накоплениям не выполняется большим числом предприятий и хозяйственных организаций. Это вызвано тем, что в 1962 году многими предприятиями и совхозами не выполняются планы по производству, производительности труда и себестоимости, что обусловлено, в том числе, падением реализации товаров и услуг вследствие роста цен и тарифов".
Как следствие, неудовлетворительное финансовое состояние промышленности, сельского хозяйства и других отраслей обуславливает образование взаимной просроченной задолженности хозорганов, неплатежей по ссудам Госбанка, а в ряде случае – и задержку в расчетах по заработной плате.
По состоянию на 1 сентября 1962 года, просроченная задолженность поставщикам за товары и услуги составила 2,6 млрд рублей и по ссудам Госбанка – 1,8 млрд рублей.
Это произошло лишь в течение двух лет со времени денежной реформы 1961 год.
Спасибо за прочтение.