предыдущая часть
Глава 8. Все пути ведут…
Прошлое и настоящее
ранее о Танайе
Танайя была хорошей дочерью. По крайней мере, для отца. Матушка, в свои двадцать пять выглядевшая на семнадцать, родив троих дочерей, посчитала супружеский долг исполненным и со всей нерастраченной энергией окунулась в мир страстей, измен и коварства королевского двора, бросив воспитание детей на нянек, да на отца, оставившего службу.
А отец был ярым поклонником не успевшей потеряться в реке истории Тенаурат, отчего на службе имел проблемы. Оказавшись в опале, выводов не сделал. Дочерей воспитывал в «старых правилах», как понимал их сам. Потому к двенадцати оборотам Танайя пятник стрелы держала увереннее, чем вышивальную иглу, а «Кодекс чести и дуэльного разрешения его порушенья» знала лучше, чем молитвы Герату Милостивому и Танаре Возлюбленной.
Хотел отец, чтобы дочери росли, как подобает благородным дамам Тенаурат — они и росли, по полдня занимаясь в акробатическом зале, да объезжая скакунов.
К четырнадцати оборотам девочка научилась стрелять из лука стоя, с колена, с седла, а пятнадцатый день рождения встретила на стрельбище, уверенно поражая мишени лежа и с завязанными глазами. Пусть в метании ножа она не преуспела, но лук словно льнул к её пальцам. Даже кривоватые, плохо сбалансированные самодельные стрелы ложились в «семечко», если она слышала лук, а лук признавал её.
Пожалуй, это чаще всего вспоминала Танайя, пробираясь пустошами да болотами родного края к неведомой Лагранне, к свободе и жизни, после того, как неведомые враги напали в ночи на замок Вару и перебили всех его обитателей.
А её спас случай. Девушке приснилось, будто в подвале восходного крыла дома для неё одной разгорается свечение и звучит не то песнь, не то заклятье, зовущее её. Будучи дочерью своего отца, она не испугалась, ведь отец говорил, что пугаются лишь недостойные. Настоящий благорожденный обязан выяснить причину страха, и, используя его, как путеводную нить, устранить эту причину.
Девушка поднялась с постели, и, как была, в тонком ночном платье и легких туфлях, не размыкая глаз и не отпуская сон, покинула спальню, спустившись мимо озадаченных заговорщиков вниз.
Зов в голове звучал всё увереннее, по мере того, как она спускалась ниже и ниже. Стало холодно, но Танайя только передернула плечами. Помимо зова, в ней проснулось любопытство. Несмотря на смеженные веки, она, словно наяву, видела стены подземелий, обходила препятствия, уверенно выбирая дорогу.
С изрядным трудом подняла тяжеленную крышку, до поры спрятанную под кучей мусора в заброшенном подвале. И открыла глаза только среди древней усыпальницы. Замок не принадлежал отцу по праву происхождения, был получен за службу в те годы, когда король ещё благоволил молодому отчаянному офицеру.
Кто был похоронен в этой усыпальнице, девочка не знала. Но страха почему-то не было. Было холодно и сухо, на надгробиях лежал толстый слой пыли, пыль покрывала стены и паутину, сплетенную невесть когда, давно заброшенную создателями. А вот свечение и вправду было: в самом дальнем конце усыпальницы, над сильно разрушенной временем могилой словно расцвел сияющий цветок, разливающий вокруг красивое жемчужно-восходное свечение.
Девушка приблизилась к руинам саркофага и увидела покоящийся среди каменного крошева древний, изъеденный временем лук без стрел и тетивы. Чем ближе подходила она к светящемуся оружию, тем увереннее, сильнее в голове метались слова: «Возьми его! Возьми! Он столько эпох ждет тебя!»
Танайя коснулась темной, шершавой и заскорузлой рукояти — и свечение погасло. В руках её осталась гнутая деревяшка без тетивы, совершенно бесполезная. Сон, а может, наваждение, пропал, оставив озябшую и растерявшуюся девушку одну в кромешной тьме усыпальницы. Стал слышен отдаленный, но такой пугающий шум боя и смерти, пронизанный лязгом оружия, воем умирающих и криками раненых.
Она дернулась было бежать назад, к семье, наткнулась на невидимый в темноте саркофаг и остановилась, закусив губу.
Там, наверху, сейчас погибали все, кого она знала в жизни. Все, кто был ей дорог. Но чем могла она, девчонка, не вошедшая в возраст невесты, без оружия и доспехов, помочь опытным воинам?
Танайя вздрогнула. Ей снова послышался не то стон, не то заунывное пение. Слов было не различить, но интонация звала за собой. Прочь от смутно сереющего выхода из усыпальницы, во мрак и холод. Вместе с пением пришел страх. И хоть девушка, как молитву, твердила «я не боюсь!», руки и ноги враз ослабели.
Тьма, до сих пор воспринимавшаяся просто темнотой, обрела плотность, объем, в ней чудилось движение. Девушка бросилась к еле заметному проему выхода, больно стукнулась коленкой об угол очередного саркофага, отшатнулась, нога скользнула на каменном крошеве и она растянулась на полу.
В другое время, в других обстоятельствах, возможно, она бы разрыдалась. Но слез не было, была паника и отчаянье… и тихое, настойчивое пение, тянущее назад, во тьму, в ужас, но обещающее надежду. Она еще и еще раз попыталась вернуться туда, где сражались и погибали жители замка, где хоть и беснуется смерть, но есть люди и свет. Но каждый раз натыкалась на холодные и угловатые камни, рассаживая в кровь колени. Наконец, набив множество синяков, порвав о надгробия платье, опустилась на пыльный пол и заплакала.
Со слезами ушла решимость, накатила апатия. Танайя поднялась, словно выходец, и, понуждаемая непрекращающимся пением, сделала шаг во тьму, прочь от света и смерти. Выставив руки пред собой, она медленно шла туда, где неясный звук слышался громче, невидяще глядя перед собой широко раскрытыми глазами.
С каждым шагом в ней крепла уверенность, что всё она делает правильно. Танайя помотала головой, чтобы скинуть морок. Далекий хор остался. Он даже усилился, требуя идти туда, где при недавнем свечении лука виднелась сильно разрушенная временем кладка. И девушка пошла за ним, более не в силах противиться колдовству, каждое мгновение ожидая, что вот сейчас вытянутые руки упрутся в камень. Слезы текли по её щекам.
Наверху один за другим стихали крики защитников замка, звуки внешнего мира становились все глуше. Здесь, в темноте, звуки гасли, растворяясь в усиливающемся пении и вскоре затихли, проглоченные бархатной, обволакивающей тьмой. Танайя шла и шла, словно заворожённая, не глядя переставляя ноги, перешагивая камни и кости, запинаясь о какое-то древнее железо, не глядя по сторонам, сжимая рукоять лука, словно магический жезл.
Внезапно темнота вокруг стала менее плотной, ощущение камня над головой пропало. Пол довольно круто пошел вверх и через пару десятков шагов её пальцев коснулись плотные, длинные стрелы болотного остролиста. И, словно по волшебству, остатки тьмы рассеялись, явив девушке разгорающееся утро. Восток вовсю полыхал, готовясь вытолкнуть в небо светило.
В уши ворвались лесные звуки, заглушив заунывный зов, ведший её всё это время. Танайя запнулась о торчащий из земли корень и пришла в себя. Вскрик невольно вырвался у неё и потонул в звоне просыпающейся чащи.
Девушка завертела головой, пытаясь понять, где оказалась.
Увидев за спиной, в разгорающемся рассвете, громаду замка, дернулась было бежать туда... И со стоном опустилась прямо в заросли остролиста, заметив жирные клубы дыма, собравшиеся в черное облако над домом нардера кон Вару, благорождённого.
Порыв ветра принёс запах гари, смыл остатки дурмана. И девушке открылся весь ужас её положения: одна среди лесного болота, без дома, без семьи, без одежды, в одном изодранном ночном платье и легких туфлях. Всё, что у неё было — это древняя бесполезная деревяшка.
Понимание произошедшего обрушилось на неё каменной плитой. Танайя упала в мягкий болотный мох и зарыдала.
Так прошло несколько колоколов. Слезы кончились, сил рыдать просто не осталось. Осознание потери пришло и ушло, заняв свое место где-то под сердцем. День клонился к закату, а она все сидела на болотной кочке, худенькая, несчастная, с распущенными волосами, не знавшими стрижки, впав в прострацию.
Внезапно, словно наяву, Танайя услышала голос отца: «Благородные не плачут, они набираются сил и мстят. На нас предательски напали во сне. Иди и отомсти!»
Девушка встрепенулась, огляделась по сторонам, словно впервые увидев окружающее болото. Подобрала отброшенный лук, спасший ей жизнь. Вспоминая науку отцовских егерей, выбрала себе крепкую палку среди сухостоя и, сама себе удивляясь, шагнула прочь от замка, на северо-запад.
«Когда станет совсем горько, ищи Лагранну на Зимнем закате», — учил отец. «Там примут, не глядя на происхождение и умения. Отдашь мастеру свою подвеску, он поймет.»
Но жизнь распорядилась иначе.
продолжение
Рыжий. Том 1
Благодарю за интерес к моей книге и надеюсь на ваши лайки и комментарии.
Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые публикации.