У космонавтов и полярников есть узкоспециальный термин — экспедиционное бешенство (или кабинная лихорадка). Так называется состояние психики, когда люди, долго работающие в малых изолированных группах, испытывают приступы неконтролируемой агрессии. Раздражителем может быть что и кто угодно, а остановить вспышки гнева крайне сложно. По этой причине, в комплект снаряжения некоторых полярных экспедиций входят смирительные рубашки.
У нас, вместо смирительных рубашек, были спальники. Как оказалось, они тоже неплохо лечат.
Проснулись вовремя. Позавтракали душевно. Максим по привычке успел набрать ягоды для варенья.
По реке стелился туман. Над головами летали белки. Вчерашний просчёт особо не обсуждали, всем и так было понятно: расходиться на такой реке нельзя.
Мы уже никуда не спешили, в спешке не было смысла. До финиша в Чанчуре оставалось два ходовых дня. Я ловил себя на мысли, что заканчивать совсем не хотелось. Хотелось смотреть на реку, тягать рюкзаки, грести, искать дрова, спорить и соглашаться, замерзать и согреваться — только не возвращаться в цивилизацию. Но она, словно чёрная дыра, уже втягивала нас, незаметно и необратимо.
Вчера, на обносе Курумлинского лома, я увидел на берегу брошенный полиэтиленовый пакет — первый след недавнего пребывания человека, за всю пройденную нами дистанцию. По этому пакету пролегла граница горизонта событий. Там закончилось наше дикое приключение. Теперь оставалось только плыть по течению...
В таком расслабленном режиме мы стартовали и провели весь день: гребли в полвесла, впадали в анабиоз на километровых плёсах, обходили подводные коряги, которые по инерции пытались нас напугать. В таком же режиме, пройдя 23 километра, пришли к следующей ночёвке, на устье реки Анай, впадающей в Лену.
Заключительный ужин на маршруте всегда отличается изобилием: находятся самые скрытые резервы, меню удивляет разнообразием, вот только есть не хочется. Потому что это последняя ночь, последний костёр и мы уже вряд ли сюда вернёмся.
До финиша 18 километров. Мы придём в Чанчур завтра, в 13 часов 24 минуты по местному времени. В деревне, которая жила, умерла и снова возродилась, нас встретят приветливые люди. Сначала мы будем слегка заторможены, как индейцы, впервые попавшие в Нью-Йорк. Оглушённые рёвом аэролодок, станем машинально озираться, словно в поисках укрытия. И ждать тишины.
Только вот укрытия не будет. И тишина останется в прошлом. Мы вернёмся к привычной жизни. Нельзя спрятаться от себя.
Но... можно попробовать остаться свободным. Как эта великая река, не перегороженная ни одной плотиной, не покорённая людьми. Глядя на её бесконечное течение, на волшебное пламя костра, на туманные берега и бескрайнюю тайгу — я остаюсь здесь, на Лене. Лети, моя душа во снах или наяву, туда, где рождается последняя свободная река. Лети и не возвращайся...
P.S.
Через сутки после прибытия из экспедиции домой, я попаду в автомобильную аварию. Получу многочисленные травмы и переломы, чудом останусь жив. Так небеса ставят точку за тебя — потому что ты закончил многоточием, оставив слишком многое недосказанным.
