ДС одной стороны философия находится в привилегированном положении: каждый человек, получивший диплом о высшем образовании, имел с ней дело.
Правда, далеко не обязательно, что он получал от этого дела удовольствие. Зачастую – наоборот.
От философии нам достается лишь верхушка айсберга. Записные философы, специфические термины и попытка дать связную схоластическую систему какой-то «метафилософии», в которой, как в учебнике физики, например, мы смогли бы увидеть сложный, но возвышенный путь к истине, пройденный человечеством. Поиск начал, главные школы, незыблемые выводы, и, наконец, победа.
Не станем здесь вдаваться в критику учебников и словарей философии. Эта книга, или этот проект совсем не об этом.
Он о том, чем философия является для человека, может являться для человека, возможно, когда-то являлась для человека.
И для самого мира.
В общем, чтобы двигаться дальше, нужно двигаться. Нужно начать философствовать. Это была разминка, чтобы вы подошли к старту вместе со мной.
Человек хитроумный
Человек устроен хитро: он способен к философии. Это не болезнь здравого смысла. Скорее здравый смысл – искривление философского разума. Ведь способен же он впасть в стяжательство, параноидальную волю-к-власти, буйное помешательство на жажде перестройки сущего. История последних пяти тысяч лет – пример этой болезни здравым смыслом. И философия (я имею в виду философию в строгом смысле, греческую философию) возникает как реакция на здравый смысл. Как эскапизм из мира всё захватывающего в себя «здравого смысла».
Философия греками понималась не просто как любовь к мудрости, а как склонность, даже как тяга, как зависимость. Так пьяница любит вино. Так любовника влечёт к любимой. Человека тянет познавать, он без этого не может жить. Он зависим от философии. «Здравый смысл» же и высшая школа эту тягу насилует, и философия в итоге вызывает отвращение, но и зависимость, как тяжелый наркотик.
Но это мы, здравый рассудок так изменил философию, применил ее к себе, своим нуждам.
Где-то, под толстым слоем обязанностей, социальных правил и заболоченности лежит она, теплится, подобной жемчужине. Она – не своб абстрактных понятий, а живая сущность. Наше подлинное «я», наше бытие.
И нам нужно войти в контакт с этим бытием, и тогда мы начнем жить в философии, и мы увидим, что жизнь с ней и жизнь в ней – это приключение, фантастическое приключение. Это – наше первое упражнение, первая философская практика.
То, чем мы здесь будем заниматься, условно делится на две части. Одну назовем теоретической, вторую – практической. Хотя это деление условно, но мы будем в одном месте рассуждать о неких предметах, а в другом – делать. Можно сказать, что здесь представлена человеческая жизнь как философский этос, как экзистенциальная этика. Быть – значит мыслить, таков наш удел. Нам часто не велят этого делать, насмешничают, попрекают, укалывают, пытаются утилизировать эту способность – заставляют заняться, например, науками, писать статьи в сборники, пойти в образовательную систему. Но это лишь способы заставить нас перестать делать то, что разумное существо обречено делать – философствовать.
Человек просто способен философствовать, как способен, например, плавать. Рыба всё равно плавает лучше, чем человек. И гепард бегает быстрее. Мы уступим им первенство. Но они точно неспособны к философии. Никто более в мире, как мы полагаем, не способен более к ней. Эта способность есть самая существенная в человеке. Но тогда – и в мире. Что это за мир такой, в котором появляется философия? Что в этой способности? Мы должны озаботиться этим фактом: человек нужен бытию. Для чего?
Практика
Наше первое упражнение – войти в контакт с самим собой.
Как это? Ответить и просто и трудно. Потому что это не дискурсивная практика. Но это и не медитация. Это мысль-действие, в которой мы чувствуем присутствие. Чувство так же особое, «умное». Оно возникает только от волевого напряжения, но это напряжение будит кого-то в нашей груди, и мы понимаем, что это наше «я».
Все, о чем здесь идет речь – должно стать практикой. Это нужно делать. Не читать, не понимать, не вдаваться в нюансы, а делать. Философия – это «умное делание». Но вначале нужно добраться до «самого себя».
Экскурс. Что значит «самого себя»?
Философия как техника сообщения с собой – открытие Сократа. Однако, с самим Сократом возникают большие проблемы. Он – начало новой традиции, но эта традиция явно ретроградная, направлена в прошлое. Кем был Сократ по профессии? Правильно, каменщиком. То есть, Сократ – реликт каменного века, его мышление не цивилизованное, он не последователь крепостных форм самосознания. Он бродяга, номадист. Он ищет «самого себя», поскольку «познай» на языке древних пластов мышления (донеолитических форм) означает «выследи», «расследуй». Сократ выслеживает себя, охотится на себя, он сам – его добыча. Он знает, что не знает, что значит «знать», он использует приемы палеолитических техник для подобных практик внутри сознания. Он растождествляется с «самим собой», с которым мы, люди неолита, срослись, как со своей кожей. У него есть свой «даймон», с которым он советуется. Он ведет себя как охотник и собиратель, а не как пахарь или скотовод. И даже не как ремесленник, хотя ремесленники – его главный образец мышления. «Ведь он всегда спрашивает про горшечников, кузнецов, кожевенников», говорит Алкивиад.
Воин, горшечник, пастух, крестьянин – это застывшие типы социальной организации неолита. Мезолитический человек текуч. Он может быть и охотником, и рыболовом, и грибником, и лекарем. Для него социальная ячейка – предмет стратегии. Он решает в каждый отдельный момент, кем и как ему быть. А крестьянин обречен быть крестьянином всю жизнь.
Тот образец социального самосмознания, против которого выступает Сократ, является более родным нам, нежели ему. Тогда люди были уже неолитическими, экумена и Ближний Восток знать не знали про мезолитических охотников и собирателей. Про тех ходили только мифы, жизнь же уже пару тысячелетий была посвящена городскому и сельскому хозяйству. Люди строили пирамиды, копали каналы и вели войны. У всех были «паспорта» и социальные роли. Но Сократ «включает» мезолит. Он говорит с демоном, бродяжничает, ведет асоциальный образ жизни, не работает, беседует, наконец, пьет цикуту. И да. Он ничего не пишет. Ведь письмо – практика неолита.
Когда Сократ в «Федоне» говорит друзьям, что скоро он останется «наедине с собой», он говорит о том моменте, когда он выпьет яду и умрет. Наедине с собой – значит наедине со смертью. Или еще с Богом. Это некий кардинальный возврат, выход в глубину, о которой забыл неолитический человек.
Итак, наша первая практика – «познать самого себя». И не в терминах неолитической социальности, профессионального или потребительского самоопределения. Не ответа на вопрос «на что я гожусь?», «кем бы я хотел стать в этой социальной иерархии?»
Определить себя вне устойчивых социальных терминов. Вне языковых и политических парадигм. Все палитры пожеланий удовольствий. Познание себя – это возврат к своей экзистенциальной подлинности, у которой нет имени, паспорта, социальной роли и политической ответственности.
Это выход к природному, естественному состоянию, к онтологической чистоте.
Да, таких нужно казнить, полис правильно отреагировал на такой мощный вызов.
Сократ погиб. И погибла его парадигма. Но остался его призыв – найти себя. И путь философии отныне – путь этого призыва к выходу.