В больших городах есть школы, в которых учится много неблагополучных детей: с особенностями развития, проблемами с поведением, пьющими родителями. Местные жители отказываются отдавать в них своих отпрысков. А вот для детей мигрантов из бывших советских республик подобные школы часто единственная надежда, после череды отказов в других местах. Там охотно берут иноэтничных учеников, умеют работать с ними и помогают им встраиваться в новый для них социум.
Фактор страха
«В нашу школу не хотят идти из-за этого [множества учеников-мигрантов], — рассказывает учительница одной из подмосковных школ. — Например, даже мои дети не учатся в нашей школе. Потому что контингент».
Респондентка подразумевает «проблемных» учащихся: если бы не эта школа, они могли бы оказаться в ситуации социального исключения. «Даже здесь дело не в мигрантах, — спешит уточнить она. — Контингент детей, родителей — дети алкоголиков, из неблагополучных семей».
Показательно, что собственных детей педагог отдала в гимназию. Школа, в которой работает она сама, среди местных жителей считается «мигрантской». Да и для самой учительницы она, по-видимому, представляется как некий очаг проблем.
Под мигрантской школой обычно понимают учебное заведение, в котором учится несколько б о льше, чем в других, детей уроженцев бывших республик СССР. Такие заведения часто расположены в бывших заводских районах. Под «детьми мигрантов» обычно подразумеваются выходцы из стран Средней Азии и Кавказа, то есть «видимые мигранты» (неславянской внешности).
Характеристика школы как «мигрантской» не взята с потолка. Она отражает точку зрения местного населения, которое считает, что иноэтничных детей в ней слишком много. Этот факт хорошо показан благодаря интервью и фокус-группам с учителями, учениками и администрацией этих школ, а также с населением микрорайонов вокруг них в Московской области и Томске.
Впрочем, согласно многим исследованиям, дети из других стран обычно составляют меньшинство учеников «мигрантских» школ. В начальной школе таких ребят, максимум, по шесть-восемь на класс, в средней — четыре-пять, в старших классах — вообще один-два человека. Но сам факт, что в коллективе есть иноэтничные дети, делает школу «мигрантской» в восприятии местных.
Отсюда — и определенные фобии, например, о «плохом» влиянии детей мигрантов на одноклассников. «Дети иностранцев часто плохо говорят по-русски, им учиться трудно, а в итоге страдает весь класс, — говорит житель одного из бывших заводских районов Москвы, Валерий С. — У меня сын отучился в таком классе. Там упала успеваемость».
Местное население с недоверием относится к таким учебным заведениям. «Обстановка в районе теперь другая, — говорит еще один местный житель, Владимир К. — Эти молодые ребята, мигранты, вечерами собираются у подъезда, говорят на своем языке. Становится как-то неуютно».
В то же время, добавляет респондент, «в другие школы, насколько я слышал, этих детей не всегда берут». Он подчеркивает: «Но им же тоже надо учиться, как-то привыкать к жизни в России! Иначе они так и останутся чужими».
Видимые и невидимые
По данным Росстата, в 2018 году в Россию въехали из-за рубежа 61,3 тысяч детей в возрасте до 15 лет.
В московских школах, согласно исследованию, проводившемуся несколько лет назад, учились десятки тысяч детей иностранцев. 35% опрошенных в проекте москвичей указали, что их дети учатся бок о бок с детьми мигрантов. «Этнических» школ — с преобладанием в классах иноэтничных детей — исследователи не обнаружили.
Часть «иностранцев», уточняют учёные, — на самом деле внутренние мигранты, из республик РФ. Чаще всего в школах учатся дети выходцев из Азербайджана, Армении и Грузии (22,6%). На втором месте по численности — ребята из северокавказских республик РФ: Чечни, Дагестана (11%). Третье место заняли дети жителей Таджикистана, Узбекистана и Киргизии (8,5%).
Школьная сегрегация
Район, в котором живет наш собеседник Валерий С., — не периферийный и не изолированный. «Мы не на отшибе живем, не заброшенные, — поясняет респондент. — В районе в советское время давали квартиры рабочим автозавода. Дали нашей семье, брату. Были и ведомственные дома, получше. Сейчас тут есть элитные здания. Часть соседей уехала, но новые прибыли. Много приезжих из других городов. Немало мигрантов. Но местных больше, конечно».
В России, в отличие от европейских стран и США, по данным многих исследований, в городах нет «этнических» кварталов, «гетто». Население районов — смешанное. В Москве иностранцы живут в разных частях города — и в спальных районах, и в центре.
Школа, о которой говорит респондент, соседствует с более престижными: лицеем, школой с углубленным изучением предметов. В них учатся дети из «беспроблемных» семей. «Есть с чем сравнивать, — уверен он. — В тех школах ученики другие».
По сути, наш собеседник говорит о школьном неравенстве. Видимой городской сегрегации в России нет, и это результат социальной и градостроительной политики ещё советского времени (в каждом городском микрорайоне была своя инфраструктура, а жилье распределялось через предприятия, был контроль расселения). А вот школьная сегрегация — уже очень отчетливая.
«Устойчиво неуспешные» школы
Школы, работающие с очень разными, в том числе, «трудными» детьми, не укладывающимися в общепринятую социальную норму, исследователи называют школами «со сложным социальным контекстом». Другое определение — «устойчиво неуспешные» школы — у их учеников очень скромные результаты.
Большинство таких школ кажутся морально устаревшими. Они строились в 1960-1970-е годы и сейчас живут по инерции. Однако у них появилось новое предназначение: они помогают социализироваться детям мигрантов. «Раньше наша школа обучала детей рабочих, — говорит Ирина П., жительница бывшего фабричного района. — А теперь к ним прибавились дети из стран СНГ». Городской микрорайон возник на её глазах. А с ним — и вся необходимая инфраструктура: поликлиника, магазины, детский сад, школа.
В СССР дома для сотрудников учреждений и предприятий часто строились рядом с местом работы. Около заводов были «заводские» кварталы, около научных организаций — «академические» и пр.
О таком квартале рассказывает и Дмитрий С., учитель одной из московских «мигрантских» школ: «Район был пролетарский, чуть ли не две трети — рабочие. И дети у нас учились из простых семей. Многие родители были москвичами в первом поколении, приехали из других мест. Они были счастливы, что остались в Москве. Качество преподавания в школе их не особо волновало». Дети из таких семей часто шли потом в колледжи и техникумы. А в итоге повторяли судьбу родителей, оставались в рамках своего социального слоя.
«В постсоветские времена было особенно ясно, что мы — плохая школа, — продолжает Дмитрий. — Школы стали очень разными по качеству, кто-то подтянулся, стал лицеем или гимназией [в 1992 году вышел закон «Об образовании», в котором была заложена вариативность школ]. Мы — нет. Мы в рейтингах на очень низких местах. Мы же не школа повышенного статуса».
Закон «Об образовании в РФ» 2012 года, хотя и отменил статусы и формально уравнял школы, тем не менее, мало повлиял на дифференциацию школ. Главное и чуть ли не единственное достоинство «устойчиво неуспешных школ» в глазах местных жителей — шаговая доступность. «Я только поэтому отдала сюда ребенка, — поясняет наша собеседница Ирина П. — В остальном здесь никаких плюсов. Педагоги не очень. Профильных классов нет. Много ребят, чьи родители махнули рукой на их образование. Закончат девять классов, и бегом из школы!». Ирина подчеркивает: «Перекантуемся здесь в начальной школе, а потом переведу сына в другую. Надо, чтобы не только двоечников воспитывали, но и отличников мотивировали».
«Чужие» отпугивают «своих»
«Мои друзья выбрали другую школу для дочки, — добавляет наша собеседница. — В этой им среда не нравится. У сына в классе шесть ребят из других стран». На вопрос, как они освоились в коллективе, Ирина отвечает: «По-моему, неплохо. Говорят по-русски прилично, работают на уроке. Мой ребенок с ними дружит. Обычные хорошие дети».
Тем не менее, родителей, по словам респондентки, «отпугивает большое число мигрантов». «Внука не хотим отдавать в эту школу, — вторит ей Валерий С. — Много временных людей. Сегодня они здесь, завтра уедут домой».
Учительница одной из подмосковных школ рассказывает: «Четыре–пять лет назад директор нам сказала, что будет набирать всех подряд. <...> Стало так много детей из Средней Азии, что русские дети [дети славянской внешности — ред.] постепенно стали уходить из школы».
«Я не вижу никаких проблем, зачем уходить? — замечает Анна К., у которой в бывшей “заводской” школе учатся две дочери. — Дети все общаются нормально, конфликтов нет. Никто никого не дразнит из-за национальности». Состав населения меняется, и это может «влиять на сущность района», полагает учитель Дмитрий С.
Размытая идентичность
Педагог начальных классов подмосковной школы рассказывает: «У нас градообразующее предприятие было закрыто, и люди вынуждены были уезжать, особенно работать стало негде». В итоге состав жителей района стал другим: «Есть коттеджи, есть дачные поселки, есть мигранты». Раньше в районе «была укорененность», а в 1990-е годы «пестрота [населения] появилась», сетует учитель истории подмосковной школы.
Если в районе появляется рынок, перемены, по мнению местных жителей, особенно очевидны. Число семей из бывших советских республик растет. Кто-то владеет точками на рынке, кто-то работает по найму. Многие живут по соседству с рынком.
Такая ситуация, например, наблюдается в Томске, в районе рядом с большим рынком. «Здесь не только таджики и узбеки, — говорит завуч школы по соседству. — В последние годы много цыган, они при рынке тоже чем-то занимаются. Вот с ними проблем много. Там постоянно дети куда-то уезжают, девочек из школы забирают».
Наш собеседник Дмитрий С. подытоживает: «Раньше нашу школу можно было назвать заводской, а теперь она считается школой для мигрантов».
Социальная миссия
При всей сомнительной репутации, у бывших заводских, а ныне «мигрантских» школ есть очень весомый плюс. Они максимально демократичны и никому не отказывают в приёме. Они помогают социализироваться школьникам с проблемами, адаптироваться иноэтничным детям.
Демократичность таких школ — это не только и не столько вопрос альтруизма. Они должны набрать достаточное число детей, чтобы получить приемлемое финансирование (принцип подушевой — «деньги следуют за учеником»). А в таких заведениях часто — недобор. Поэтому они стараются принимать всех желающих. И работать, в том числе, с детьми иностранцев.
Это непростой контингент. Не все говорят по-русски. Некоторых детей необходимо адаптировать к школьной системе, так как до этого они не посещали образовательные учреждения.
При этом в школах нет специальных программ, помогающих детям мигрантов привыкнуть к новой среде. Например, ассимиляция иностранцев шла бы быстрее, если бы в школах были программы обучения русскому языку как иностранному. А пока учителя сами принимают какие-то меры, чтобы облегчить социализацию детей иностранцев. Например, дополнительно занимаются с ними русским языком.
Встречные стратегии
Родители-мигранты часто записывают детей в школы, которые им советуют земляки. Они знают, что там у них будет меньше проблем с документами, а учителя понимают, как работать с их детьми. Мигранты нередко покупают регистрацию рядом с такими школами.
По свидетельствам учителей, между школами есть негласная договоренность, по которой детей мигрантов стараются отправить в определенную школу. Чаще всего в ту, где учатся неблагополучные дети. «В советское время у нас часто учились социальные сироты, ребята с трудным характером. Мы, учителя, знали, как их поддержать, — рассказывает Елена К., педагог одной из “мигрантских” школ. — А потом нам велели работать и с детьми-иностранцами. Появилась тема многоэтничности. Но методик, как поддерживать толерантность к разным культурам, не было».
Учителя «действовали интуитивно». «Мы понимали, что надо сдружить разношерстные классы. Надо устраивать какие-то мероприятия, вечера, походы, — говорит Елена. — Мы старались привить ученикам уважение друг к другу, не допускать межнациональной розни». На вопрос, как воспринимают школу в районе, педагог отвечает: «Мы — “скорая помощь”. Вряд ли в “скорую помощь” будут обращаться без особой нужды. Кто может пойти в более хорошую школу, тот идет».
Дробная культура
Адаптация учеников из других стран во многом зависит от их возраста, опыта обучения и степени владения русским языком. Детям, родившимся уже в России, которые с пеленок слышат русскую речь, легче всего. Азербайджанка Дина 14-ти лет рассказывает: «Надо мной никто не смеялся в классе, я всегда была для всех “своя”. Ну, я и родилась здесь [в Москве], у меня тут дом. В Баку я бывала только на каникулах».
А вот тем, кто переехал в подростковом возрасте, явно сложнее. «Я плохо учусь, никак не привыкну к новой жизни», — признается 13-летняя Жасмин из Киргизии. Она переехала в Москву в 10 лет.
Американский социолог Рубен Румбо выделил разные поколения детей мигрантов. Те, кто родился в стране приема, — это второе поколение мигрантов (в российских реалиях это дети выходцев из Армении, Украины, Грузии и пр.). Дети, перевезенные в раннем детстве, которые почти не помнят родину, — «поколение 1,75». Младшие школьники и дети чуть постарше (6-12 лет) — «полуторное поколение» (преобладают дети уроженцев Узбекистана, Киргизии и Таджикистана). И, наконец, «поколение 1,25» — те, кто переехал в 13-17 лет.
«Полуторному поколению» и «1,25» особенно сложно. Их культурная идентичность начала складываться еще на родине. На новом месте она сильно видоизменяется. Такие школьники часто чувствуют себя чужаками, ощущают психологические барьеры. «Мне кажется, что одноклассники ко мне относятся не так, как к другим детям, — говорит 10-летняя киргизка. — Девочки меня не зовут гулять и в свои игры не приглашают».
Сложнее всего в начале обучения. «Эти ребята долго молчат на уроке, у них комплексы, есть и языковой барьер, — поясняет Елена К. — Но через год-полтора, а то и раньше они уже уверенно общаются в классе, отвечают учителю. У них уже нет чувства отверженности. Это важно для подростков». 12-летний мальчик признается: «Я теперь даже не знаю, кто я больше. Вроде я и киргиз, но мне теперь больше нравится в России. Мне кажется, я уже стал русским».
Фильтр для «чужих»
Айнура из Киргизии работает няней, у неё две дочери, восьми и двенадцати лет. Она рассказывает, что пыталась отдать детей в две школы, но получила отказ. В одной школе сказали: «У нас высокие требования, вам будет сложно». В другой школе при приеме было собеседование, и девочки его не прошли.
Школы, стремящиеся сохранить высокий статус, крайне неохотно берут иноэтничных детей. Сказывается и давление со стороны родительского сообщества.
Неформальная сегрегация школ под влиянием местного населения наблюдается, например, в Дании, Нидерландах и Великобритании. «Коренные» жители стараются отгородиться от «приезжих», и школы идут им навстречу, создавая разнообразные барьеры для мигрантов. Но мигранты избегают жаловаться на такую дискриминацию. Часто они не знают своих прав. Некоторые находятся на нелегальном положении и не хотят лишних контактов с бюрократией.
В то же время, «мигрантские» школы — тоже неплохой вариант для детей из других стран: меньше дискриминации и со стороны учителей, и со стороны сверстников. «Девочки говорят, что в классе относятся к ним хорошо, преподаватели приятные», — замечает Айнура.
Адресная помощь
«Мигрантские» школы стараются налаживать контакт с родителями иноэтничных детей, что само по себе непросто. Мигранты — довольно закрытая группа, которая мало контактирует с местными жителями.
«Я не хотела идти [общаться] в школу, девочки должны уметь разбираться с делами сами, — рассказывает Айнура. — Но нам позвонила учительница по русскому языку и сказала, что много проблем, и мне надо [зайти] к ней. Девочкам нужно дополнительно заниматься». Они несколько месяцев ходили подтягивать знания после уроков.
К детям мигрантов нужен гибкий подход, убеждены многие эксперты. У всех очень разные обстоятельства. Детям «полуторного поколения» или поколения «1,25» часто нужна помощь школьного психолога, а также педагогов, ведущих кружки и секции. Такие занятия поднимают самооценку учеников, помогают им влиться в коллектив.
Педагогам, в свою очередь, нужны тренинги по работе с многоэтничными классами. Елена К. говорит о своем опыте работы с детьми мигрантов: «Подростки из других стран делали доклады или просто рассказывали о своих национальных традициях. Иногда ребенок делает такой проект, а мы к нему подключаем и местного ученика, чтобы работали вместе, учились взаимопониманию».
В школе бывали и дни национальной кухни: дети из республик бывшего СССР приносили любимые блюда: «Все пробовали, всем нравилось». «Одно время проводились в школе фестивали искусств, — вспоминает наша собеседница. — Дети мигрантов исполняли национальные танцы и читали стихи».
«Высший пилотаж был, когда директор школы предложил ребятам рассказать о режиссерах и актерах из Армении, Грузии, Казахстана, — подчеркивает Елена. — Рассказывали с гордостью, и всем было интересно: и детям, и педагогам. Им задавали вопросы, были дискуссии».
Можно при желании найти подход к каждому, уверена преподавательница: «Надо хотя бы попытаться. Это же самые обычные дети, которые просто нуждаются во внимании и заботе. Наша школа готова заботиться о них».
IQ
Автор текста: Ольга Соболевская
