Пашка, как будто читал мои мысли. Он встал с кровати, на которой лежал рядом со мной. Лежал в футболке, брюках, и даже кроссовки не успел снять. Повернулся ко мне и стал снимать футболку, кроссовки, носки, и наконец то очередь дошла до брюк. Ремень, пуговица на поясе, три пуговицы на ширинке. Он их , эти брюки,снимал очень медленно. Потом так же медленно, сложил их и повесил на спинку кровати. Все, он остался в трусах, которые сегодня называют боксерами. И в этих плотно облегающих Пашку шортах не было никаких выпуклостей. Я прямо сверлила взглядом его причинное место!
Пашке было тяжело. Он не знал, что делать, а я, тем более. Наконец он собрался силами и сказал:"Всё снимать?". Я ответила утвердительно. А так как Пашка не мог решиться, я начала стягивать трусы сама, не подумайте плохого, от любопытства. Оторвемся на минуту от того, что прикрывали трусы и рассмотрим Пашку. Ведь он же был в самом рассвете сил! Рост у него был выше 180 см, ещё были широкие плечи и грудь, сильные руки, он был поджарым, и все его мышцы были видны всем. В общем, вид его тела доставлял эстетическое удрвольствие.
Я от любопытства тянула вниз трусы, и по мере того, как я их стягивала, под ними что то набухало и оживало. А когда я резким движением стянула их до конца, я увидела мужскую п@ську не очень больших, можно даже сказать маленьких размеров но очень хорошо эр@гированную, и готовую прямо сейчас ко всем подвигам! Меньший размер, чем этот я встречала только один раз, у китайца. Я не знаю, что было написано на моем лице, но Пашка стоял передо мной, наконец то совершенно раздетый и как будто ждал приговора.
А я не знала, что сказать. Тогда набрался смелости Пашка и спросил:"Ну и что? Будем пробовать?". Вопрос был неожиданный, но простой и понятный. А я, честно говоря, не знала, что ответить , и по простому спросила:"А ты разве не за этим сюда пришёл?". Вот на этой моей фразе Пашку отпустило, и он понял, что от меня можно не ждать подставы. Он понял, что я все рассмотрела, оценила, и мне не страшно и не брезгливо. Он лёг рядом, притянул меня к себе и стал благодарить за все. За готовность , за понимание, за спокойствие.
Как у него хорошо это получалось, я даже не успевала переводить дух. Я взлетала и опускалась, я шептала и кричала, я умирала и воскресала, и поверьте мне, размер п@ськи не имел никакого значения. Именно с тех, Пашкиных времен, для меня, размер не имеет значения, вообще. И когда рядом начинают обсуждать размеры, я точно знаю, женщины обсуждающие размер не познали о@газма. А Пашке казалось, что из за размера он чего то не достаёт, чего то мне не додает, и он подключал к процессу свои золотые ручки, и это было волшебно!
А потом мы отдыхали, и я рассматривала эту штучку, Пашке было стыдно от моего взгляда, от стыда он заводился и заводил меня и все возвращалось на круги своя, с визгами, со стонами, с криками, с падениями с кровати, со стоянием на ушах, и остановились мы только тогда, когда ощутили зверский голод. О том, что захотим есть, мы как то не подумали. Пашка решил идти в магазин, а я осталась его ждать. Ходил он долго. В восемьдесят пятом году без проблем можно было купить только булку хлеба. Но даже булку хлеба Пашка не спешил нести.
Пришёл он через два часа, с мамиными пирожками, варениками, и борщом в термосе. Но вместо того, чтобы накрыть стол и поесть, Пашка опять набросился на меня, уже не стесняясь меня, и своих размеров. Когда он успокоился, он вдруг лёг мне на плечо и заплакал, навзрыд, как ребёнок. Какая была причина у тех слез? Я никогда не узнаю.