Сюжет о трёх сестрах, приехавших из Москвы в провинцию и столкнувшихся там с беспросветностью обывательской жизни... знакомо, не правда ли? Но речь идёт не о великой пьесе А. П. Чехова. В 1914 году драматург Николай Алексеевич Григорьев-Истомин написал драму "Сёстры Кедровы", которую современники приняли весьма сдержанно, а советское театроведение упрекало во вторичности, подражательности и отсутствии социального звучания. Но не слишком ли резка, и справедлива ли такая оценка?
Легендарный театральный критик Павел Марков писал после премьеры в Малом театре: "... очень непритязательная пьеса. Автор, видимо, хорошо знает жизнь русской провинции, много в ней жил и изучил её. Но есть один грех, который трудно прощается: это -- отсутствие самостоятельности... в ней слышится то Найдёнов, то Островский, а больше всего Чехов". При этом Марков признаёт, что воспользовался Григорьев-Истомин выбранными образцами "весьма недурно", и рассказал историю, без сомнения, правдивую...
Простые, добрые и общительные сёстры-портнихи (Александра, Мария и Даша), чуждые злобы и двуличия, на протяжении всего действия пытаются честно трудиться, зарабатывать себе средства существования -- но "не вписываются" в жизнь захолустного городка, в его общество с его грязным отношением к женщине и звериным бытом. Здесь даже четырнадцатилетние гимназисты, Борис и Глеб, остервенело бросаются друг на дружку по любому пустяку, что уж говорить о взрослых? Целыми днями жители городка злословят друг у друга за спиной, строят козни, лицемерят, требуя при этом от детей почитания, но являя им самый скверный пример собственными поступками. Мужчины о молоденьких сёстрах (на момент действия младшей из них всего 15 лет) отзываются снисходительно, чуть ли не с презрением, хотя и любят проводить время в их гостеприимном доме, угощаться, пить и танцевать:
ГРИБОВ: Действительно, я совсем не желаю афишировать своё знакомство с ними. С какой стати? У меня есть семья... но за обладание средней, Марьей Михайловной, с удовольствием отдал бы три года жизни...
ВОЛХОВСКОЙ: И кроме того, чего бы мы достигли, если бы стали везде показываться с ними? Отлично все знают, что они мало интеллигентные...
Когда погостить к местной барыне Марье Павловне приезжает её старший сын Анатолий и проявляет внимание к средней сестре, моментально расползается слух: женатый человек с тремя детьми "связался" с портнихой, как теперь приличные люди смогут подавать ему руку? Анатолию девушка действительно понравилась, но он, понимая, что ничего серьёзного между ними быть не может, демагогически прикрывается "философией": "Возможно, я дал бы ей красиво пережить это чувство. Оно редко кому даётся..." и итоге цинично предлагает Маше стать его любовницей. Тем временем волна сплетни превращается в настоящий шквал: на сестёр жалуются приставу завистливые и ревнивые "аристократки", грозят написать жене Анатолия, делают внушения его матери... Все дружно осуждают якобы "вольное" поведение ни в чём не повинных девушек, а сами между собой ведут о них же развязные диалоги:
РАЗЖИВИН. Заманить бы эту Маню в лес.
БОГОМОЛОВ. Что же я, лесной бродяга что ли, в лес заманивать?
РАЗЖИВИН: Ну в монастырь за ней увязался бы. Там гостиница хорошая есть. Уговорил бы чайку попить, и всего делов. И жениться не надо... В Москве, как они жили, нам неизвестно!
Среда, описанная драматургом, напоминает абсурдно-жутковатые реалии романа "Мелкий бес" Ф. Сологуба, но с тем отличием, что роман всё же фантастичен. А о "Сёстрах Кедровых" говорили как о пьесе, описывающей тяжёлую, гадкую, но подлинную жизнь. И завершается она не сюрреалистичным видением, а самым что ни на есть бытовым безобразным скандалом. Именно убедительность и реалистичность стала главным аргументом в пользу присуждения Григорьеву-Истомину Грибоедовской премии в сезоне 1914/15 годов.
Страшную пьесу написал Григорьев-Истомин, говорил Я. Львов (Розенштейн): «Страшную по своей полной безнадежности, по тому, как мощно заглушает песнь торжествующей пошлости песнь оплеванной и оскотиненной любви, по отсутствию веры в то, что когда-нибудь может быть иначе...»
Конечно, Григорьев-Истомин в своём произведении не поднимается до высоты чеховского письма. Но нужно отдать ему должное: "Сёстры Кедровы" композиционно выверены, динамичны, построены по классической схеме (завязка - кульминация - развязка), при всей лёгкости пера -- имеют жёсткую конструкцию, ориентированную на сценическое воплощение, а также -- что немаловажно -- интересные роли.
Автор заимствует у Чехова отдельные мотивы, придавая им самостоятельное значение. Однако его диалоги совсем не похожи на чеховские, они более "проговорённые", выпуклые, без полутонов. И если после "Трёх сестёр" читателя долго не покидает стремление размышлять и грустить, то "Сёстры Кедровы" вызывают тяжёлое чувство стыда и отвращения. Стоит ли винить в этом драматурга с его картиной жизни, мировоззрением, проблематикой и поэтикой? Пусть герои пассивны, лишены общественных устремлений, озабочены погоней за личным счастьем и семейным благополучием, даже не очень умны -- но они живы, и не удовлетворены своей жизнью...