Двадцатый век в России начался и кончился революциями. Их причины, условия и формы совершенно непохожи. Объективным причинам первой посвящены тысячи научных трудов, второй – пока больше публицистики. Но в их субъективной, человеческой, стороне есть поразительно похожие черточки. Конфликт социальный выражался в конфликте персональном. Николай Второй – Ленин. Горбачев – Ельцин.
И в том и в другом случае страна была вполне жизнеспособна, хотя и нуждалась в серьезных реформах. И в том и в другом случае представители властной традиции не были готовы к реформам. Они не знали не только КАК делать, но главное – ЧТО. Классическая революционная ситуация: низы не хотели, верхи не могли.
Оба оказались беспомощными младенцами перед лицом социально-политической стихии. Если верно, что масштаб личности определяется ее амбициями, то представители традиции оказались совершенными ничтожествами, вознесенными игрой фортуны на пьедестал власти. Обоих нес поток событий, которыми они не были способны управлять, смысл которых не были способны осознать. В сущности, бездарность обоих, как руководителей страны, оказалась в обоих случаях одной из основных причин краха государства.
Горбачева и Николая при всех контрастах воспитания, образования, политических представлений объединяет многое. Преданность семейным ценностям, вызывавшая подозрения на излишнюю вовлеченность жен в государственные дела, мягкость и неконфликтность характеров, отсутствие амбиций.
Николай – любитель военных парадов, балета и живописи – демонстрировал б’ольшую заботу о своем имидже в глазах венценосных родственников Европы, чем о судьбе собственной страны и народа. Ради благородной позы и своеобразно понятого семейного долга сдавались политические и экономические интересы России, бросались в мясорубку сражений неподготовленные войска, останавливались оказавшиеся вопреки логике событий успешными наступления, не закреплялись достигнутые успехи. В жертву семейным ценностям приносилась разлагающая страну распутинщина.
Михалсергеич не был ценителем искусств. Но в переговорах с «цивилизованным» Западом сдавал интересы страны также легко, как делал это последний монарх. Уж очень ему нравилась популярность на Западе и комплименты западных лидеров. Сам-то он, как и Николай, на лидера явно не тянул, и было заметно, что он это понимает.
«Роднит» его с Николаем и неспособность когда нужно сказать «НЕТ!», и отсутствие политической воли и твердости характера. Проявлялось это, разумеется, по разному. В пространных речах Горбачева трудно обнаружить ясные мысли, четкие формулировки, логику выводов и решений. Все больше намеки, настроения да многочисленные междометия. Его готовность к компромиссам без границ обнаруживало отсутствие собственных целей, непонимание грани между компромиссом и предательством. Не только государственных интересов, но и своих собственных.
Николай не страдал косноязычием. Но отказать вежливой и дипломатичной просьбе венценосного дальнего родственника часто не мог. Даже если это грозило крупными неприятностями всему государству. Россия была семейной фермой Романовых. Но жизненный успех с рентабельностью этой фермы царь, похоже, не связывал. Возможно, в традиции русских дворян «имение» воспринималось как расходный ресурс, а разделять политику и семейные отношения его не научили.
К сожалению, интересы руководителя страны неразрывно связаны с интересами государства и населения. Если он этого не осознает, это общая трагедия: его и народа. Но и интересы населения через заинтересованность в сохранении стабильности и управляемости в стране неизбежно связаны с интересами власти. Поэтому всякая война против власти, не может не быть в той или иной степени и борьбой против народа.
Свержение царя, если не меняло радикально политическую ситуацию и условия жизни народа сразу, то было непосредственным шагом к той всеобщей смуте, которая началась чуть позже. Механизм разрушения был раскручен при царе. Временное правительство было размолото так же, как и самодержавие, тем же механизмом.
И развал Союза не был только лишением «кресла» его президента. А война Ельцина против президента СССР неизбежно была и войной против Советского Союза. Революция против правящей верхушки неизменно оборачивается войной против народа. Но это уже к тому, что роднит победителей.
Вместо того чтобы поставить на место зарвавшиеся республиканские верхушки (как правило, проблема сводилась к этому), президент терпеливо уговаривал «республиканцев» вести себя хорошо. «Васьки» слушали, и тянули одеяло власти на себя. Плодились альтернативные центры власти, закон терял силу, правительство – возможность управлять, финансы разваливались, а Михаил Сергеевич все говорил, говорил...
Он был неплохим карьеристом, пока у него были начальники, ставившие цели и определявшие правила игры. Однако делать это самостоятельно он так и не научился. Как партократ среднего уровня он отлично усвоил правило: не брать на себя ответственность. И когда уж очень хотелось кого-то наказать, Горбачев ехал заграницу, поручая грязную работу генералам. В результате предпринимались бутафорско-устрашающие акции с ОМОНом и танками в Москве, не поддающиеся осмыслению бои с телебашнями. Естественно, без ведома президента и правительства. Но в самодеятельность «стрелочников» уже никто не верил. Как и в непричастность царя к «кровавому воскресенью».
Оба деятеля были бы образцовыми обывателями. С точки зрения обывательской морали. Но судьба «приставила» их к иной миссии. От их решений зависели судьбы и жизни миллионов людей. А неспособность ее исполнить стали причиной страшных потрясений и общей трагедии страны и народа, огромных жертв и миллионов изломанных судеб.
Они, несут ответственность за эту кровь и эти жертвы. Не потому, что отдавали кровавые приказы или желали кому-то зла. Они не осознавали того, что должны были осознавать, не понимали того, что должны были понимать. Должны были вести других, а не устраивать собственные дела. Они не соответствовали должности. «Не справились с управлением». Этого было достаточно, что бы подготовить почву, создать ситуацию для прихода других – жестоких и циничных, понимающих ситуацию и умеющих ей воспользоваться, для всеобщей междоусобной схватки.
Они оказались профессионально и по-человечески несостоятельными. Их трагедия, как и трагедия возглавляемого ими государства, происходит из этого. Они были причиной. Или, по крайней мере, не последней из них. Если бы не было Николая, если бы прожил на двадцать, или хотя бы на десять лет больше безвременно ушедший Александр III, никто бы не знал сейчас о Ленине. При всех его выдающихся личных качествах он просто не всплыл бы в истории. Он ей не понадобился бы. Если бы не было Горбачева – не всплыл бы Ельцин, у которого на то было значительно меньше оснований. И на вопрос: на ком все-таки лежит основная ответственность за события, ответ представляется однозначным – на тех, с кого все началось, с Николая и Михалсергеича.
Политика не прощает любительства, ей нельзя заниматься в свободное время, в нее нельзя «ходить на работу». Ей, как профессиональному спорту, нужно посвящать себя полностью, без остатка. Политикой надо жить. Иначе жестокое фиаско неизбежно. Наши герои в политику «ходили на работу»… Оба приняли на себя ответственность, которая была им явно не по плечу. Как если бы зеленый лейтенант взялся командовать армией. Результат был закономерен. Николай заплатил за это жизнью. Своей и своей семьи. Обычная ставка в такой игре. За Горбачева заплатили и продолжают платить другие.
Кто-то скажет, что семья Николая – невинные жертвы политических злодеев, не имеющих права называться людьми. Да и сам монарх – благороднейший человек, никому не желавший зла. Может быть. Но это эмоции людей, оценивающих ситуацию с точки зрения законов сегодняшней спокойной и сытой жизни и общегуманистических идеалов. Трагедия в том, что выведенное из равновесия человеческое общество становится стихией, подчиняется только законам стихии, и все остальные законы теряют смысл.
Основным содержанием революции становится страшная идеологическая, моральная, нравственная ломка, идеологический и моральный кризис, когда отбрасываются все устоявшиеся моральные нормы и начинает из хаоса и крови зарождаться новая идеология, новая мораль, новые социально-экономические отношения. Предъявлять в это время требования соблюдения традиционной морали все равно, что требовать соблюдения правил этикета от урагана. Об этом говорит вся мировая история. И выделять трагедию царской семьи из миллионов других трагедий действительно невинных жертв стихии гражданской войны – род моральной хромоты.
Только во время революций могут всплыть люди, не отягощенные чувством социальной ответственности, которым ничего не стоит принести тысячи и миллионы человеческих жизней в жертву собственным идеям или амбициям. Но и получить такие возможности, такую популярность, они могут только в стране, где социальная ответственность находится на задворках общественного сознания. Не случайно «признак коммунизма», столько лет безуспешно бродивший по Европе, вдруг, материализовался в наименее по теории приспособленной для этого стране.
Состоятельность государственного лидера подтверждается способностью в любой ситуации сохранить общество в состоянии равновесия, не допустить революции. А когда «процесс пошел»… Потерявши голову, о прическе не плачут. Ответственность первых лиц и жестокая справедливость законов природы в данном случае состояли в том, что стихия, которую они своим неумелым руководством разбудили, их и смела.
Конечно, революция начала девяностых не была такой кровавой, как революция семнадцатого. Но это не потому, что Ельцин был лучше Ленина или Троцкого, и даже не потому, что общество чему-то научилось у истории. Просто социальную напряженность, уровень социальных, экономических и политических противоречий в обществе в этих революциях нельзя сравнивать. Революция девяностых – это революция публицистов и республиканских бюрократий, это революция ораторов и «Первых Секретарей». А, значит, она была высосана из пальца. В ней не было реальной необходимости. Значит, от Горбачева требовалась на порядок большая бездарность, чем от Николая, что бы довести ситуацию до революции.
Безусловно, многочисленные периферийные вооруженные конфликты показали, что в некоторых точках накал этнических противоречий был довольно высок. Но это не было характерно для всего народа, для всей страны. И эмоции, как правило, не были направлены против собственно государства. Обе стороны обычно надеялись на государство, как регулирующую сторону. Но государство бездействовало, и ситуация обострялась.
Может быть, это была и не революция, а кризис власти конкретного «властителя», связанный с кризисом идеологии. Острых и объективных социально-экономических противоречий в обществе не было. Китай из такой же примерно ситуации выпутался без труда и с больш’им успехом. Российской партийной верхушке и интеллигенции, которая считается движущей силой «революции 90-х», просто не хватило «серого вещества» и социальной ответственности, проблемы с которой в России, увы, традиционны.
Оба «бывших» – жертвы. Жертвы обстоятельств и политических противников. Жертвы собственного недомыслия и безволия. Это свидетельство непреднамеренности их соучастия в политических преступления. Преступления, однако, свершились, и само соучастие сомнений не вызывает.
И как мелки их личные жертвы и потери рядом с плодами рук их: реками крови и миллионами изломанных судеб – результатом крушения государства. Того самого, быть гарантами и хранителями которого, они были поставлены...
Оба – жертвы вырождения клановой системы власти. И с этой точки зрения им можно посочувствовать. Хотя более достоин сочувствия возглавляемый жертвой вырождения народ.
Отношение подданных, как к Николаю, так и к «Михаилу» в период правления, мягко говоря, излишней теплотой не отличалось. А к концу «срока» среди их недоброжелателей числилась подавляющее большинство населения страны. Интересная деталь: Михалсергеича, под занавес «кинули» «соратники». А иные члены царской фамилии скрывали в своих домах революционеров, разыскиваемых царской полицией. Символично, не правда ли?
Время многое меняет в головах россиян. Николая православная церковь при истовой поддержке народа объявила святым. Интрижки с балеринами и «роман» с Распутиным не помешали! Отношение общества к Горбачеву после обструкции со стороны Ельцина и смерти жены тоже значительно потеплело. Если так пойдет, то и Михаил Сергеевич может стать, если не святым, то национальным героем, освободителем нации, потеснив на этом поле Бориса Ельцина и последний парламент РСФСР, не говоря уж о череде освободителей рангом пониже: Александре Невском, Дмитрии Донском и прочих, которых и упоминать-то теперь в этом качестве неприлично.
У ПОБЕДИТЕЛЕЙ сходства гораздо меньше. Гораздо разительней все различия – от масштаба личности и уровня мышления до состава человеческих слабостей.
Говорят о чувстве мести за казненного брата, подвигнувшем молодого Ульянова на путь революционной борьбы. Если это верно, то общий мотив с Ельциным с его патологическим неприятием Горбачева налицо.
Оба были равнодушны к деньгам и личного состояния не нажили. Не к тому толкали их внутренние пружины. Оба весьма амбициозны. Масштаб личности присутствовал! Это похоже, главное, что отличало Ельцина от Горбачева. Что и как делать, первый знал не лучше последнего. Просто обстоятельства поставили его в другие условия, в которых он не мог оставаться на прежних идеологических позициях. А главное - у него была настоящая жажда власти.
Безусловно, победителей объединяет цинизм. У политика не может быть друзей – только союзники. Это делом доказывали оба. Сформулированный Лениным принцип революционера «чем хуже, тем лучше», стал победным инструментом и для Ельцина. На этом поле он сыграл немало блестящих партий.
Как млела, например, общественность от обещания лечь на рельсы под колеса неизбежного повышения цен! Народу хотелось и высоких зарплат, и низких цен, и изобилия на прилавках разом и сразу. Борис Николаевич прозрачно намекал на то, и другое, и третье. Невыполнимость обещаний значения не имела: принимал решения и нес за них ответственность Горбачев. Но разве мог бесхребетный Михаил Сергеевич пойти против таких сладких обещаний соперника!
Народ получил то, за что боролся: бешеные дефициты сказочно обогащали всех причастных к снабжению и распределению. Не пошевелив пальцем, кооператоры наживали состояния, на «эксклюзивном» праве торговать по свободным ценам в административной экономике. Внешние кредиты, призванные покрыть работу печатного станка, на глазах вздували внешний долг. А плебс проклинал Горбачева за пустые прилавки. И все больше поддерживал Ельцина. Неплохо, даже рядом с ленинским: «Земля крестьянам!»
И еще глубокое презрение к праву. У Ленина – к буржуазному, по причине его классовой ангажированности. У Ельцина, по-видимому, к праву вообще. Особенно, если оно ограничивает права секретаря обкома. Или президента. Помните, как он предлагал льготы предприятиям, перешедшим из союзного подчинения в «российское»? Интересно, как бы зарубежные демократы восприняли переманивание предприятий от одного собственника к другому? Это покруче коммунизма будет – ближе к анархии. Впрочем, рядом с расстрелом парламента это, разумеется, пустяки.
И, безусловно, жажда власти. Зачем она им была нужна – вопрос для психоаналитиков. Но стремление к ней и готовность заплатить за нее чужими жизнями и судьбами у обоих победителей сомнения не вызывает. Для Ельцина власть была сверх ценностью. Он к ней стремился, он ее «любил», и поэтому великолепно разбирался в технологии власти. Таких ошибок, как Горбачев, на этом поле он не допускал.
И тут начинаются расхождения. Нельзя сказать, что Ленин не стремился к власти и готов был ее уступить без боя. В амбициях «вождя мирового пролетариата» сомневаться не приходится. Но таким специалистом в технологии личной власти, власти ради власти, власти для себя и ради себя, ради удовлетворения собственных комплексов, он, очевидно, не был. И исходные мотивы существенно отличались. К тому же, культурно-политическое оформление этих амбиций пробуждает совершенно разные чувства.
Лебединая песня Ельцина – развал Союза. Как у Ленина захват «Зимнего». Зачем мог понадобиться Ельцину суверенитет России? Союз был государством русских – большой Россией. Русские были подавляющим большинством электората. И, если он не был государством ДЛЯ русских, то ответственность за это несут опять-таки исключительно русские. Но рассуждать об этом все равно, что искать выгоды рабочего класса в военном коммунизме. Ради власти можно всё!
В борьбе против «имперского центра» без особей необходимости «соратникам» брошены огромные территории, традиционно принадлежавшие России и населенные преимущественно русскими. Миллионы людей без войны, на собственной Родине, в мгновение ока превращены в национальное меньшинство. В отличие от «брестского мира» без острой жизненной необходимости. Полцарства за коня! Пардон, – за трон.
Иначе было нельзя: момент можно было упустить! Переговоры, референдумы, переделы территорий заняли бы слишком много времени, и – не дай бог – разрушили трогательное единство в стане «борцов за свободу». А власть была так близко. Демократизация при Горбачеве шла хоть и не революционно, но довольно быстро. Приоритет в качестве демократического лидера можно было потерять в любую минуту.
А не согласись он тогда, не было бы никакого Беловежского «саммита». А без России развал Союза состояться не мог, и «соратникам» пришлось бы выкарапкиваться в индивидуальном порядке, и совсем на других условиях. Что предполагало оставляло возможности нарушения принципа административного деления. И была бы Россия сейчас может не значительно, но больше... И не было бы половины локальных войн. Скорей всего… Наверняка утверждать, разумеется, невозможно. И нюансов не счесть.
После этого «Брестский мир» представляется верхом государственной ответственности и политической дальновидности. В несравненно более жестких условиях и исчезающее узком пространстве выбора решений он привел к значительно меньшим территориальным потерям, чем ельцинская Беловежская «дипломатия».
То же самое (полцарства за трон) он проделал в 96-м. На этот раз за кресло была отвалена половина экономики «царства». Меньшая по вкладу в ВВП и занятости, но большая по реальной рентабельности и проценту в экспорте. Не было уже того полета фантазии. Старость, алкоголизм, болезни... Да и публика начинала что-то смутно понимать...
Доброжелательная пресса считала Ельцина последовательным демократом. Этот тезис трудно опровергнуть, но еще труднее доказать. Был в его политической карьере один поступок, который невозможно объяснить элементарной карьерной выгодой: известное выступление на пленуме КПСС. Все остальное может иметь, а может не иметь никакого отношения ни к демократии, ни к убеждениям (разве что к легендарному упрямству). Влезши во власть в роли демократа, он уже не мог позволить себе сменить амплуа. На нем держалась поддержка Запада. На поддержке Запада – рудименты поддержки внутри страны. Талантливый политический карьерист – он не мог этого не понимать. Но демократия, которую он для себя построил, и которой мы до сих пор пользуемся, говорит о многом.
Вся история его правления – это история жесткого противостояния и выкручивания рук парламенту, оппозиции и смеющим проявлять независимость независимым по конституции государственным органам. Например, прокуратуре. Демократ, расстреливающий собственный парламент – сюжет достойный кисти Ге. Покупка лояльности танкистов, принявших участие в междуусобной склоке ветвей власти за сумы, кратно превышавшие годовые оклады, остается за кадром.
Военное «умиротворение» в Чечне. Огромные жертвы и среди русских солдат и мирного населения, выбитый из нормальной жизни целый регион, почти полностью разрушенная республика. Зачем понадобилась Ельцину Чечня, кроме того, чтобы доказать: «Распад России закончился». «Quod licet Jovi, nоn licet bovi». Почему триумвирату «беловежских зубров» можно было резать по живому единый в сущности народ трех формальных республик, а трудно совместимому с русскими по уровню культурного и социально-экономического развития, менталитету и темпераменту чеченскому народу в отделении от чуждой России отказано?
Юридические отличия статуса «союзной» и «автономной» республики? Они смехотворны. И в том и другом случае речь об отношениях членов федерации! Конфликт законсервирован, но не изжит. Россия не контролирует положение в Чечне до сих пор. Территориальная целостность достигается покупкой лояльности Кадырова. Все это трудно квалифицировать, как признаки движения к демократии.
Можно ли, сравнивать войну в Чечне с ленинским подавлением крестьянских восстаний? Трудно сказать. Но готовность жертвовать десятками и сотнями тысяч чужих жизней ради собственных амбиций и власти у одного, или любимых идей у другого, сомнения не вызывает.
Стиль поведения и руководства «Первого Президента» всегда был авторитарным. Такова структура личности. В отличие от Ленина блестящим оратором, демократическим лидером, публицистом и теоретиком Ельцин не был. Трудности с выражением мыслей, даже когда они бывали в наличии, бросались в глаза. Мучительная жестикуляция помогала слабо. По этому одному, Борис Николаевич не мог не тяготеть к кабинетной интриге, которая редко уживается с демократическими убеждениями. Впрочем, свое ЗВЕЗДНОЕ СОЛО «на броневике» он исполнил с честью. Когда стоял вопрос жизни и смерти (хотя бы и политической), он умел мобилизоваться.
Зато, какой трогательный конец. Уважаемый патриарх, отец нового государства! Четырехэтажная правительственная дача, охрана, визиты президента! Все-таки Владимир Ильич при всех его ораторских, литературных, философских и прочих талантах, при громадном культурном и интеллектуальном превосходстве, как политический карьерист был совершенной бездарностью. Не мог «достойного» наследника вовремя посадить... Не мог государство под себя отстроить. Не было у него «семьи». Не о том думал…