Начало рассказа читайте здесь
***
Аветис сидел в полураздолбанном от последнего налета блиндаже. Крышу наскоро залатали брезентом, накинутым на уцелевшие бревна. Привалившись к доскам деревянной стенки, он быстро зарисовывал углем солдата, совсем юного, спящего напротив с автоматом в обнимку. Было жалко этих пацанов. Многие поначалу хорохорились. Что они могли знать о войне? Откуда? Из приставок Playstation? Сколько их за эти дни прошло перед ним – мальчишек с глазами как у оленят. Обласканные армянскими матерями, плохо обученные, пришедшие из другой, мирной, веселой жизни, где они гоняли на мотоциклах, тусовались в молодежных клубах с девчонками… Но он видел их превращение в мужчин. С каждым днем, с каждым боем. Чувствовал в них эту решимость противостоять, отвоевать назад пядь за пядью родную землю, ее святыни. Они взрослели, серьезнели на глазах. «Мальчики, мальчики! Постарайтесь вернуться назад…»
Он и сам чувствовал себя необстрелянным первогодком, хотя за плечами у него была служба в Советской армии. Помнилось, поднимались ночью по тревоге, вскакивали как ошпаренные, лихо заворачивали портянки, и с полным боекомплектом – десять километров по пыльной волжской степи. Горластый сержант для порядку смачно матюгался. Эсперанто армии. Понимали моментально и киргизы, и прибалты, и самый последний в расчете, неуклюжий, вечно сбивающийся с шага еврей Гера. Он всегда задумчиво улыбался и никогда не обижался на подковырки и шуточки в свой адрес. Казалось, что он пребывал в каком-то другом измерении; что-то часто записывал на клочках бумаги или в обгрызенном блокнотике после отбоя и прятал в тумбочку. Прочитав однажды кое-что из этого блокнотика, Аветис подумал, что каждый в этом мире может делать что-то лучше других. Герман сочинял философские сказки.
В детстве долгое лето Аветис всегда проводил у бабушки Гаянэ и дедушки Аграма в Ереване. Обследовал с соседскими мальчишками все соседние улицы и закоулки. Его ошеломляли, завораживали веселый гомон, толчея, острые пряные ароматы и колорит базара, на который он ходил вместе с бабушкой. До отвала наедался сушеными абрикосами, виноградной пастилой, которыми наперебой угощали внука постоянной покупательницы приветливые продавщицы. Вернувшись домой, он по памяти зарисовывал в тетрадке особо понравившиеся сценки, цветовые сочетания, элементы украшений, орнамента одежд деревенских жителей. Однажды дед увидел его художества. Одобрительно улыбнулся в усы и погладил внука по голове. А потом пошел и купил ему альбом и краски. А еще он повел его в Детский художественный музей, недавно открывшийся в Ереване. Дед Аграм прочитал о нем в газете. Аветис увидел, как рисуют другие. Ему казалось, что он может лучше.
Дед возил его в монастырь Хор Вираб, где в заточении в глубокой яме провел тринадцать лет жизни Креститель Армении — святой Григорий Просветитель. Над этой ямой был построен храм, обнесенный каменной стеной. От монастыря открывался лучший вид на Арарат. Гора находится на территории современной Турции. Там, впереди, несла свои воды река Аракс – живая граница. С одной, армянской, стороны внизу простиралась плодоносная Араратская долина с ровными рядами виноградников, с другой – совершенно пустынная местность. Там уже Турция. Турки не возделывали земли вокруг библейской горы многие годы – боялись дразнить армян. На подъезде к монастырю терпеливо ожидали вереницы автобусов. В одетых по-иностранному туристах без труда можно было узнать своих. Только так, приезжая сюда со всего света, армяне могли увидеть свою святыню – гору, которая имеет две вершины: Сис и Масис, Большой и Малый Арарат.
Приехав в монастырь, дед спускался в глубокую яму, молился там. Аветис не мешал ему. Поднявшись наверх, гулял около монастыря, запоминал детали, делал наброски в альбоме. Всю грандиозную панораму, открывшуюся сейчас перед ним, на сколько хватало взгляда, позднее он видел на картине Айвазовского «Сошествие Ноя с горы Арарат». Это полотно, довольно большое по размерам, находится в Национальной галерее Армении, в самом центре Еревана. Пастельные, словно утренний туман, едва уловимые в солнечных лучах краски на этой картине. Он мог стоять перед ней часами…
Надо ступить на эту землю, чтобы ее энергия проникла в тебя, надо любить эту землю. Тогда можно за нее и умереть.
Он улетел в в Армению в начале октября, не сказав никому ни слова, только Ане. С бьющимся сердцем увидел из иллюминатора Арарат, когда самолет заходил на посадку. Снег покрывал вершину Большого Арарата, и казалось, что это силуэт молодой девушки, лежащей на спине с запрокинутыми за голову руками. Вышел из здания аэропорта и услышал гортанную армянскую речь, увидел золотое солнце и небо – фантастически, нереально голубое и такое высокое…
Все расскажет, когда вернется. Когда-то он считал себя гражданином мира, космополитом, а оказалось, что в нем все еще жив тот армянский мальчик, проросли в него рассказы деда о древней и прекрасной стране, которую возделывали любовно, защищали от набегов турок тысячелетиями. О геноциде. Страшных картинах истребления армян.
Звонил Ане часто во время затишья. Объяснил, что уехал по делам. Однажды во время разговора она услышала в выстрелы.
– Что это?
– Да тут они фейерверки запускают. День рожденья у одного друга.
...Лампочка, которая освещала блиндаж, стала моргать. Аккумулятор, наверное, разрядился. Аветис убрал лист в папку, прислонил к стенке. Взял автомат, накинул куртку на бронежилет, надел каску, вышел из блиндажа, откинув брезент, и, осторожно пригибаясь, начал пробираться по траншее, обложенной мешками с землей. Было холодно. Пар шел изо рта. Кивнул, протискиваясь мимо дозорного. Тот осторожно оглядывал в бинокль позиции на вражеской стороне поля. Следующий окоп, около прохода из траншеи, был отлогим. Сел, прислонясь к холодной земле. Темнота вязким гудроном висела над долиной, вокруг расположения их батареи. В морозном воздухе запах горелого железа, едкого дыма, мочи смешивался со сладковатым, тошнотворным, преследующим повсюду на позициях запахом крови. Ветра не было. Приглядевшись, стал видеть звезды. Они бездушно и совсем далеко мигали, ничего не освещая. Сегодня было четыре налета. Наши не успевали отвечать зенитками. Накрывала прицельным огнем их артиллерия. Оглушало. Было много контузий. Разрывало перепонки. В голове до сих пор звенело, двоились голоса. Хаос, ужас, смерть!
Он чуть приподнялся из окопа. По всей линии обороны ни одного огонька. В блиндаж возвращаться не хотелось. Там сейчас стонали раненные в последнем бою. Тем, кого ранило раньше, можно сказать, повезло. Их успели увезти в Ереван на двух грузовиках, а эти… Теперь только завтра. Кто доживет. Было несколько тяжелых. Две молоденькие, тонкие, как струнки, девчонки-медсестры сбились с ног. У хирурга Тиграна правую руку зацепило осколком. Завтра нового пришлют.
Аветис вспоминал, как пару дней назад он ехал на бронетранспортере. Войска начали отступать под натиском азербайджанцев. Часто в воздухе появлялись стальные серые тени турецких дронов, словно стаи птиц, только вместо курлыканья – монотонный гул, который приводил в действие зенитно-ракетные комплексы. Колонна часто вставала. По ходу движения и во время вынужденных заторов Аветис и остальные сидящие на боках самоходок бойцы с болью наблюдали, не в силах что-либо изменить, как люди выносили из монастыря древние иконы, долго, с болью на лицах смотрели на свои горящие дома, прежде чем уйти. Женщины причитали, как на похоронах. Отовсюду слышались проклятия и плач. У Аветиса и у самого ком подступал к горлу.
В каждой семье дети знали с детства, что Арцах – Карабах – это исконные армянские территории. Здесь армянские храмы, монастыри. Земля предков. Здесь его народ. В 94-м удалось отвоевать назад, а сейчас вот… Опять теряют. Над Степанакертом летали и бомбили город беспилотники, превращая его в груду развалин. Оставили Джебраил и Гудрут, Физули, Зангелан на юге, но он понимал, что самой тяжелой будет битва за Шушу. Аветис чувствовал нутром всю экзистенциальность этого конфликта, захватническую сущность противника, предвзятость СМИ. Почему их не слышит мир, если мир читает Библию? Арцах и Армения очень маленькие по площади, и куда теперь идти потерявшим все людям? Где искать справедливости? Армяне и так рассеяны по миру в результате геноцида 1915 года. Душа пополам. Эта война может лишить их корней, могил близких, того места, которое называется «родина». В этом всё мироощущение армян. Даже если эта битва будет длиться тысячу лет, армяне не смирятся и не сдадутся. Он впервые осознал, что должен быть здесь и все. Это его война.
Он закурил, прикрывая рукой огонек сигареты. Задумался. Скоро его Аня должна приехать в Москву. Он виноват перед ней, он предал ее, а она простила. И оказалось, что ничего лучше нее в его жизни и не случилось. Тогда, в Кельне, чувство вины, осознание того, что он потерял, накатило на него с безжалостной непоправимостью. Он, одержимый гордыней, не понял подсказку Бога. Все могло быть по-другому. Он мог прожить жизнь с ней, мог…
***
Продолжение читайте здесь!
***
Каталог канала «Соавторы МасКоТ»