Начало 60-х… Маленькая деревушка под названием Трухачи в Арбажском районе Кировской области… Каждое лето, насколько я помню, мама нас с братом привозила в гости к дедушке и бабушке.
В деревнях не заморачивались с заботой и воспитанием. Старшие уходили на колхозные работы с восходом солнца. Успевали бросить зерен и травы курам, подоить корову и проводить её в стадо. Появлялись дедушка с бабушкой по окончанию вечерней дойки коров. Важны были трудодни!
Когда мы просыпались, на столе всегда стояла крынка парного молока. В шкафу краюха ржаного хлеба. Хлеб пекли один раз в неделю в выходной. Помню, что хлеб был черствый, но зато было что пожевать. Это был наш завтрак, обед и ужин.
Остальное выращенное в хозяйстве шло на налог.
В свой единственный выходной бабушка пекла нам в русской печи оладушки. Оладушки из того же теста. Но из печи они выходили пышными, сверху поджаристым и немного по краям хрустящими. К оладушкам нам давали в блюдечке сливочки. Мы макали и для ребятишек это был праздник живота!
Здесь же на столе всегда стоял самовар. Нам разливали кипяток и в него добавляли травяной настой. В стаканах он едва просматривался. Но дедушка то ли с гордостью, то ли со смехом говорил: "Москву видно!". Каждый раз я пыталась сквозь стакан увидеть эту Москву! Бабушка улыбалась. Смотрела как мы все радуемся, уплетаем её лакомство и улыбалась. Семья была вместе!
А еще один раз в месяц нам давали каждому по отварному яйцу. Два яйца давали только дедушке и нашей старшей двоюродной сестре. Она была любимицей. Мы не протестовали. Так было заведено.
Один раз, наверное, в августе, дедушка выдувал из сот мед. Был большой барабан. Внутрь устанавливалась рамка. Сверху была ручка, которая вращала рамку и мед выливался в эту бочку. В конце работы дедушка набирал полную миску меда. Ставил на стол и говорил: «Ешьте! На сносях и мед едят!». Казалось, вот оно счастье! Столько сладкого! На удивление… пол ложечки на хлеб… И все! Горло першило и сладости ощущалось через край.
А еще, когда мама нас везла в деревню, на пересадке с поезда на автобус, мы всегда заходили в магазин и покупали карамельки в полупрозрачных фантиках со снежинками. Они назывались "Снежок" и внутри были словно сахарные иголочки, которые, когда их раскусишь, начинали таять и хрустеть на зубах. Нигде в другом месте тогда таких конфет мы не видели.
Мы приезжали в деревню. Мама выкладывала угощение. Бабушка бережно прятала их в сундук. Сундук стоял в крохотной спаленке и запирался на ключ. Ключ бабушка прятала под подушку. Сундук был большой и наполовину был чем-то заполнен, но конфетки были у стенки сундука слегка прикрытые.
Бабушка открывала сундук, что-то брала, что-то укладывала. Конфетки были всегда под чем то, но я их чувствовала нутром.
Однажды в колхозе дедушке дали лошадку. Они с бабушкой сели в телегу и поехали… Не знаю, куда они поехали. Да и моего брата рядом не было. Я поняла, что я осталась наедине с сундуком и бабушкиным ключом под подушкой. Я терлась о косяк, подходила к сундуку, садилась на кровать. Эта карусель и неуверенность были на одной чаше весов и желание положить конфету в рот, ощутить хруст этого снежка с другой.
В какой-то момент моя рука потянулась сама. Она же нащупала металлический ключик… и мне ничего не оставалось делать, как всунуть ключ в замок. Тот легко раскрылся.
Крышка поднята. Заветная конфета стремительно оказалась у меня во рту. Это было одновременно и наслаждение, и суета. Ведь так важно было, чтобы никто не догадался, что я натворила. Конфета хрустела у меня во рту, а я одновременно закрывала крышку сундука, толкала замок в проушины. А ключ в замок. В какой-то момент я осознала, что ключ в замке не поворачивается и не достается. Я пыталась ковырять, как-то раздвигать этот ключ, но все было тщетно.
Прибежал мой брат. Увидел, как я сижу в обнимку с замком и сундуком. Злорадно засмеялся и побежал жаловаться бабушке.
Бабушка не разозлилась. Вероятно сразу не поняла, что происходит. Очень сильно испугалась, даже всполошилась. Заметалась по маленькой спаленке, начала искать ключ под подушкой. А я молча пыталась показать, что ключ в замке.
Меня никто не наказал. И не ругал. Никогда не вспоминал. Наверное, у бабушки отлегло от сердца, что чужих в доме не было. И это уже было счастьем.
Много позже я рассказала этот случай маме, и она возмутилась. Сказала, что эти конфеты она привозила что бы их есть...
Но... что это было? Бережливость? Экономия... или синдром отложенной жизни?!
А может быть, колом сидело одно: «А если завтра война?"