Эта история началась ровно десять лет назад, а в этом году, словно долгое эхо, вернулась и оглушила героиню моего рассказа, оглушила похожестью, тем, что ничего не меняется. Но она решила всё изменить.
Даша вернулась из школы неожиданно рано, швырнула сумку на диван и проскользнула в ванную комнату, постаравшись остаться незамеченной. Не на шутку испугавшись за дочку, Вера Михайловна подошла к двери, подняла руку, чтобы постучать и вдруг услышала с обратной стороны глухие рыдания, мгновениями даже похожие на стон. У дочки явно что-то случилось серьёзное, она крепкий орешек и жизненные невзгоды переносит так стойко, что порой и взрослый может ей позавидовать, а тут…
Вера Михайловна отошла от двери, подумав про себя: «Пусть проплачется, потом сама всё расскажет». Она прикрыла дверь на кухню и стала жарить блинчики, хотя на душе скребли кошки.
Прошло не менее получаса. Вера Михайловна забеспокоилась и опять подошла к двери. В эту самую минуту дверь приоткрылась, и показалось виноватое лицо Даши.
- Мама, ты чего?
- Я-то ничего, сижу и сижу дома, изменений нет никаких, и не предвидится, а ты почему так рано сегодня? Учительница заболела?
- Заболела. Только не учительница, а директор. На всю голову заболела. Представляешь, приказала нас сегодня в школу не пускать…
- Кого это вас? Ты что такое говоришь?
- А то и говорю. Приказала нас с Наташкой и Машку Сорокину в школу не пускать!
- Что за немилость? Она что, с ума сошла? Может, вы чего-то набезобразили? С вас станется…
- Да ничего мы не безобразили. Это потому, что мы в школу в джинсах ходим, ты же помнишь, что в прошлом мае, когда деньги на ремонт школы собирали, между дел объявили, чтобы все единой формой обзавелись… Ни нашего, ни вашего согласия никто не спрашивал, все восприняли это, как приказ сверху. Ну вот, все обзавелись, а мы втроём в джинсах остались… Мамочка, она так кричала, обзывала нас нищетой и говорила, что надо было работать идти, а не переться в десятый класс… И все мальчишки тут стояли, Машкин Вовка от стыда даже на улицу выбежал… Мама, за что она так нас ненавидит?
Вера Михайловна схватилась за сердце и рухнула на тот же самый диван, на котором теперь сиротливо лежала сумка Даши. Дочка торопливо накапала ей лекарство и присела рядышком, прижавшись к рукаву застиранного халата. Когда боль отпустила, Вера Михайловна заговорила со слезами пополам:
- Как же так, Дашенька? Ты же отличница, будущая медалистка… Я же объясняла Нине Леонидовне, твоему классному руководителю, что у нас сейчас материальные затруднения, что я не могу найти работу, муж скрылся куда-то и алименты не платит, живем на бабушкину пенсию, а пенсия – крохи, да к тому же лекарства такие дорогие. Она же обещала поговорить с директором, обещала не предъявлять пока требований. Сейчас я ей позвоню…
И Вера Михайловна попыталась встать.
- Не надо, мама, сиди, унижаться не надо и классную подставлять не надо, при чём тут она? Она тебе пообещала, но против директора идти не решилась. Всё понятно, она ведь тоже за работу держится… Я сама. Я завтра заберу документы.
- Да ты что, Даша? С ума сошла! Ты же о высшем образовании мечтала…
- Мама, я всё решила! Больше я в этот гадюшник не вернусь… Пусть Гущину с Петровой учат, они к нам, нищете, отношения не имеют, у них костюмчики с иголочки, а в головах опилки. Но ведь костюмчики важнее головы, да, мама? Не переживай, высшее образование я всё равно получу. А сейчас пойду работать в садик нянечкой и в педучилище заочно поступлю.
Обняв друг друга, они посидели ещё минутку и поднялись. На кухне остывал чай и манили запахом блинчики. Вера Михайловна думала о своём: пройдёт ночь, дочка успокоится, и всё пойдёт прежним чередом. А с формой она что-нибудь придумает.
Ночью в их квартире раздался тревожный телефонный звонок, звонил папа Маши Сорокиной. Трубку взяла Вера Михайловна. Прерывающимся голосом Пётр Семёнович не сказал, а почти прокричал:
- Даша дома?
- Дома. А что случилось?
- Маша у вас? Первый час, а её дома нет, она никогда так поздно не возвращалась… Пусть немедленно идёт домой, передайте, что я ей голову оторву…
- Маши нет у нас, и не было, они сегодня рано из школы вернулись. Подождите, я сейчас Дашу разбужу.
Но на том конце провода уже раздались короткие гудки.
Проснувшаяся Даша начала быстро одеваться, приговаривая:
- Я знаю, где она. Они наверняка с Вовкой, я знаю их место. Мама! Дай фонарик!
- Куда же ты пойдёшь в такую темень? Давай я пойду с тобой…
- Нет, мама, я сама, Машка не простит мне, что я их место рассекретила. Я быстро…
Маша, выбравшись на холодную грязную улицу, попробовала идти по обочине, но ноги всё время соскальзывали, и она побрела по самой середине улицы, прямо по жидкому месиву. Дойдя до одиноко стоявшего в стороне от дороги заброшенного гаража, она заглянула внутрь. Крикнула:
- Маша! Вовка!
И, не включив фонарик, чтобы заглянуть внутрь, со всех ног побежала прочь, испытав необъяснимый, неведомо откуда накативший на неё ужас. А ноги уже несли её к дому Вовки. Они встретились в переулке. Вовка шёл ей навстречу. В растерянности он протянул ей смятую в кулаке бумажку.
- Что это? – спросила Даша.
- Машкино письмо, она мне его передала, когда мы с ней попрощались, она какая-то странная сегодня была, тихая, ласковая, велела мне это письмо в двенадцать часов открыть. Ну вот, я открыл, читай. Приблизив фонарик вплотную к смятому листочку, Даша прочитала: « Прощай, Вовка. Ты ни в чём не виноват. Прости, что я у тебя такая. Передай Дашке с Наташкой, чтобы держались, а я не могу…»
- Что это? Ты чего-нибудь понимаешь?
- Кажется, понимаю… Надо бежать за дядей Петей…
Втроём они вошли в злополучный гараж и увидели Машу…
Больше Даша ничего не помнила – ни того, как дико закричал Вовка. Ни того, как дядя Петя складным маленьким ножичком срезал верёвку, ни того, как «Скорая помощь» привезла Дашу в больницу. Был сильный нервный срыв, Даша долго ни с кем не разговаривала и её выписали только тогда, когда прошёл девятый день после гибели Маши.
Вдвоем с мамой они сходили на кладбище, а прямо оттуда – в школу, чтобы забрать документы. Её никто не отговаривал, потому что в школе был следователь, шло разбирательство, в результате которого всё списали на неустойчивую психику Маши, потому что она была с клеймом девочки из неблагополучной семьи. А ещё - на Вовку и Машину несчастную любовь. Директриса вышла сухой из воды, а вскоре Даша узнала, что она уволилась и совсем уехала из посёлка.
Через месяц после всех этих событий к Даше пришла Нина Леонидовна, чтобы уговорить её вернуться в школу, но разговаривала она с мамой, потому что у Даши при виде своей классной опять началась истерика.
И вот прошло десять лет. За это время многое изменилось в жизни Даши. Не стало бабушки и её пенсии, которая столько времени помогала семье держаться на плаву, но зато работала Даша, хоть и невелик был её заработок, но он позволил им с мамой выжить. А в последние годы маме начислили пенсию, хоть и минимальную, но жить стало можно.
Даша окончила заочно сначала педучилище, а потом и пединститут и пришла на работу в свою школу. Сложные чувства испытала она, переступая порог заведения, которое когда-то так опрометчиво назвала гадюшником. Теперь-то она всё случившееся видела в другом свете, она понимала, что многие учителя были не виноваты, а уж ребята и подавно. Она понимала и другое, то, что в чём-то была и её, Дашина, вина, не успела, не смогла вовремя заметить всю глубину обиды, которая теснилась в Машиной душе, не заметила и не помогла.
Часто в перемены, когда шумная волна ребячьей вольницы накрывала школу с головой, она вставала у окна и смотрела вдаль, в своё собственное детство. Коллеги обижались, что она не приходит в перемены пить чай, то есть, не вливается в их дружный коллектив, всё одна да одна, и что слишком возится со своим классом, то на пикник с ними идёт, то везёт на экскурсию. Намекали: «Выгоришь быстро, надолго тебя не хватит, скоро будешь, как все».
Стоя в раздумье, Даша и не заметила, как к ней подошла завуч Зоя Константиновна, тихонько тронула за рукав:
- Дарья Александровна, завтра у нас ожидается серьёзная проверка, будут смотреть общий вид школьного пространства, ну, и внешний вид ребят, конечно. А у вас в классе… Вы понимаете, о чём я?
- Нет, не понимаю. В моём классе ребята всегда одеты опрятно и ведут себя достойно. Какие вопросы?
- Я о сёстрах Калиниченко. Им ведь мама форму так и не купила, ходят, как две торфушки. Нельзя ли сделать так, чтобы завтра их на занятиях не было? Заболели, мол, и всё такое…
Даша почувствовала, как кровь резкими толчками застучала в висках, в луче вспыхнувшего света она опять увидела Машу Сорокину. Ухватилась за косяк, боясь потерять равновесие.
- Что, что с вами? Дарья Александровна, вам плохо? Может быть врача?
Но Даша уже справилась с собой:
- Не надо врача. Со мной всё хорошо.
- Значит, мы договорились?
- Нет, не договорились, и не договоримся никогда. Мои девочки завтра придут в школу и будут, как всегда, сидеть за первой партой.
- А комиссия? Они же будут недовольны. Мы назавтра всех, кто без формы, вычистим, я уже с классными руководителями договорилась, остались только вы.
- А мои девочки будут в школе. Если надо, с комиссией я сама объясняться буду…
Она заметила, каким недобрым светом сверкнули глаза завуча:
- На рожон лезете? Без году неделя в школе, а туда же? Думаете замену вам не найти?
Даша спокойно улыбнулась:
- Я не уйду из школы, даже и не мечтайте. Я уже уходила один раз, больше такого не будет… И вообще, скоро всё будет иначе, я вам обещаю.
Дорогие читатели! Благодарю за лайки, комментарии и репосты!