— Так вы мне поможете, ребе? — Миссис Нойман скривила лицо, собираясь пустить слезу.
— Ну-ну-ну, — пробормотал раввин Шонфельд. — Что бы не случилось, оно уже случилось, мадам. Значит, худшее позади!
— Ах, ну какой же вы хороший человек! — воскликнула миссис Нойман, передумав плакать. — Я так и думала, пока шла к вам, честное слово. Наш ребе Шонфельд, думала я, прекрасный человек! И он обязательно мне поможет...
— Присаживайтесь, — Шонфельд подвинул женщине стул. — Так в чем же дело?
— В моем мальчике, — сказала гробовым голосом миссис Нойман. — В моем дорогом Томасе.
— Хороший мальчик, — кивнул раввин. — Весь Абандонвилль знает, что у вас прекрасный сын! Неужели с ним что-то не так?
— Увы, — миссис Нойман прижала к уголку глаза не очень свежий платок и судорожно вздохнула.
Шонфельд ждал.
— Это катастрофа, ребе, вот почему мне нужна ваша помощь. Даже не знаю, как сказать...
Шонфельд ждал, нервно дергая ногой. Но нога раввина находилась под столом, и миссис Нойман этого не видела.
— Дело в том, что мой Томас, мой бедный мальчик... Он... Он видит плохой цвет!
— Неужели!? — воскликнул Шонфельд.
— Представьте себе!
— Это поразительно, — взмахнул руками Шонфельд. — Я бы даже сказал — возмутительно, если бы речь шла не о вашем прекрасном сыне, а о каком-то другом мальчике, похуже... Искренне вам сочувствую, мадам!
— Но одним сочувствием горю не помочь, — сказала женщина с надрывом. — Мне нужен ваш совет, дорогой ребе. Совет, который спасет меня и Тома. Как нам быть?
— Скажите, а давно это с ним? — осторожно спросил Шонфельд.
— С тех пор, как побывал у этого гнусного старикашки! — фыркнула в гневе миссис Нойман. Шонфельд подумал, что гневные молнии в глазах идут этой женщине куда больше, чем плаксивая мина, но тут же отогнал эту несвоевременную мысль.
— Вы говорите о Старом Джеке? — спросил он осторожно. — О почетном гражданине города?
— О ком же еще!
— Говорят, он давно никуда не выходит, — раввин поднял густые седые брови.
— Так получилось, что Том сам к нему пришел, — смутившись, пояснила миссис Нойман. — Он играл с другими мальчиками. Мальчишки всегда шалят, вы знаете... В общем, они для чего-то полезли во двор этого, с позволения сказать, почетного гражданина. Уж не знаю, зачем, не спрашивайте меня... Другие мальчишки успели улизнуть, а Том оказался в лапах этого негодяя!
— И что сделал Старый Джек?
— Ах, я не знаю, ребе. Сын говорит, что ничего. Мол, старик сначала очень разозлился и даже замахнулся костылем, но потом заметил, что Том поранил руку о гвоздь...
— Гвоздь?
— Да, когда мальчик лез через забор, он наткнулся на какой-то гвоздь или что-то вроде того... В общем, когда Старый Джек увидел, что у Тома из раны пошла кровь, он сразу перестал кричать, промыл рану и даже наложил бинт.
— Барух ашем, — пробормотал Шонфельд. — Слава Б-гу.
— Но пока старик делал всё это, они с Томом разговорились. Слово за слово, и старый разбойник зачем-то сказал мальчику, что кровь...
— Что?
— Ох, ребе! Что кровь... Что она...
— Ну?
— Что она красная! — сказала громким шепотом миссис Нойман.
— Вот те на! Да не может быть! — округлил глаза раввин. — Так и сказал?
— Да-да! Именно так и сказал.
— Хм, — Шонфельд отвернулся к окну, барабаня пальцами по столешнице. Стол был сделан из алюминия, обклеенного пленкой под дерево. Раввин предпочитал старинный стиль.
— Однако «красный»— это всего лишь слово, мадам. Почему вы решили, что ваш сын на самом деле ВИДИТ этот цвет?
— К сожалению, сомневаться в этом не приходится. С тех пор, как мой мальчик встретился со стариком, он говорит такие странные вещи и... И ведет себя странно. — Женщина снова принялась судорожно вздыхать и всхлипывать. — Вчера он принес из сада клубнику и заявил, что она тоже красная! Красная, но совсем не такая, как кровь. По-другому красная. А у меня в это время была в гостях подруга, ребе! Вы представляете это? Она так посмотрела на Томаса! Я боюсь...
Шонфельд кивнул с пониманием.
— Значит, ваш сын и в самом деле видит плохой цвет, мадам... И раньше видел, просто не знал, как он называется...
Женщина сидела, закрыв лицо руками.
— Извините за вопрос, который может показаться бестактным, — сказал раввин, — но вы, мадам... Вы сами...
— Не вижу ли я сама плохого цвета? — всхлипнула миссис Нойман. — О нет! Разумеется, нет!
— А мистер Нойман?
— Покойный мистер Нойман вообще мало что видел. Вы же знаете, ребе, он страдал сильной близорукостью... Но я уверена, что плохого цвета он не мог различать. Он всегда был порядочным человеком! Ох, — простонала миссис Нойман, — кто бы мог подумать, что это случится именно с нашим сыном!
— Ну-ну, не плачьте...
— Легко сказать!
— Вы же знаете, миссис Нойман, такое случалось и раньше. Тот же Старый Джек...
— Старого Джека никто не тронет, он почетный гражданин Абандонвилля, — женщина вытерла глаза. Платок оказался весь в разводах туши. — Он может делать, что ему вздумается. Например, сбивать с пути истинного детей... А что станет с Томасом?!
— Послушайте, мадам, а вы не думали обратиться к доктору?
— К доктору? — усмехнулась миссис Нойман. — Вы же прекрасно знаете нашего доктора, ребе! Нет, ни за что! К тому же он друг самого мэра... Больше всего я боюсь, что они узнают о Томе! А ведь они непременно узнают, непременно!
— Да, они узнают, — согласился рабби Шонфельд. — Я обязан сообщить о нашем разговоре, вы же понимаете... Не сегодня, может быть. И не завтра, допустим. Но обязан, и...
— Я всё понимаю, — прошептала миссис Нойман. — Мне больше некуда было пойти.
— У меня только один совет, мадам: молитесь с надеждой, — закончил со вздохом Шонфельд и развел руками.
«Обратиться бы сейчас к священным книгам», — подумал он, сжав кулаки в приливе бессильной злости.
Но священных книг не было. Никаких не было — бумажные книги исчезли много лет назад, когда ветер вдруг принес из пустыни облака мелких черных мошек. Эти пустынные мошки сожрали старинные книги, превратили их в прах. Впрочем, как и другие вещи — бумагу, дерево, даже одежду из хлопка и льна. Органика! И мебель съели. Жалко, хорошая была мебель — теплая, приятная на ощупь. Теперь всё делают из алюминия и пластика. Можно обклеить этот алюминий пленкой хоть в десять слоев, деревом он от этого не станет.
Том, бедный мальчик, думал Шонфельд. Три года назад Вальдеса изгнали за меньшую провинность — ляпнул кому-то спьяну, что хорошо бы мэра выбирать всем народом, на общем собрании горожан. Негоже, мол, что должности в Абандонвилле передаются по наследству... Изгнание хуже смерти. Обычно изгнанники и не уходят никуда, стоят за ограждением — кто молча, кто нет. Потом наступает ночь, а наутро уже и нет никого. Бедный Том!
Протанопия, вот как это называется. Шонфельд не мог припомнить, откуда он это знает. Дефект, при котором человек не видит красный цвет. Жители Абандонвилля утратили способность различать оттенки красного, но иногда всё же появлялись люди с нормальным зрением. Как Старый Джек или Томас Нойман.
Наверное, красный цвет — это не так уж плохо, думал Шонфельд. Даже хорошо. Просто всё перевернулось вверх дном, а мы привыкли и существуем в этом перевернутом мире, не замечая нелепости нашего положения. И что вообще мы делаем правильно?
Так думал Шонфельд. А миссис Нойман всё не уходила. Глядела вроде на раввина, а на самом деле куда-то сквозь него.
— Я не стану сообщать о вашем сыне, миссис Нойман, — сказал Шонфельд, хотя собирался сказать совсем другое. — Если ваша подруга промолчит, может быть, всё обойдется...
Женщина открыла рот.
— Главное, чтобы Том держал язык за зубами, — добавил он и поскорее отвернулся, чтобы миссис Нойман не заметила, как вдруг изменилось его лицо.
-----
Моя вам искренняя благодарность за лайки и комментарии, друзья. Каждый комментарий будет учтен, так что ваш труд не пропадет зря!
Еще рассказы и сказки: