Когда я читала все эти истории о том, как спустя годы девушки признавались в так называемом «харассменте» я лишь ухмылялась. Я не понимала, зачем они устраивают истерику из-за того, что их 10 лет назад шлепнул по попе какой-то мужик. Но ирония судьбы в том, что теперь я оказалась на их месте.
В 2015 году я устроилась на телевидение помощником режиссера. Мне было 20 лет. Года три я проработала и всё было отлично, но потом на программу, над которой я работала, назначили нового шеф-редактора. Он довольно грубо общался со всеми, но особенно доставалось мне. Я была самой юной в коллективе. Мне было 23-24 года, ему примерно под 45. Взрослый семейный мужик. У меня и в мыслях не было, что он может ко мне подкатывать.
Поначалу он подходил, когда я сидела за рабочим столом, вставал ко мне вплотную и начинал задавать какие-нибудь вопросы. Он вообще часто подходил ко мне слишком близко, очень неприятно врываясь в личное пространство. Периодически он отпускал какие-то комментарии касательно моего внешнего вида. Если на мне был более-менее обтягивающий верх, обязательно случались замечания в адрес моей груди, шутки про «большие сиськи». У нас в коллективе достаточно дружеские отношения, отпускать в адрес друг друга скользкие шуточки или вполне открыто обсуждать личные вопросы было нормой и я просто НЕ ПОНИМАЛА, что такие шутки про грудь – это недопустимо.
При этом я постоянно выслушивала, какое я говно, как плохо выполняю свою работу. Фраза: «Все молодцы кроме Лизы» стала обязательной на собраниях. Однажды на общем собрании я задала рабочий вопрос, но вместо ответа услышала очередную тираду, какая я тупая, после чего шеф-редактор через весь кабинет швырнул в меня маркером. Маркер угодил мне в лицо, удар был довольно сильным. Я не знала как реагировать, поэтому просто разрыдалась. Вокруг сидело ещё человек 15, все взрослые люди, но никто не подал и виду, что произошло что-то не то. После собрания эту ситуацию со мной тоже никто не захотел обсуждать. Коллеги как ни в чем не бывало спросили: «Че, на обед то пойдёшь?»
С этого момента к моральному насилию присоединилось физическое. Чаще всего шеф-редактор подходил с вопросом «Кто опять накосячил?» и при этом сильно и больно хватал меня за шею. Периодически он мог заломить мне руку и положить на стол. В рабочем чате даже есть видео, где я в такой позе лежу на столе, а он лупит меня по заднице – «наказывает за то, что опять провинилась». Ещё он любил поймать меня в коридоре, схватить за шею, затолкнуть в свой кабинет, зайти за мной и закрыть дверь на ключ. А после сказать: «Ну, садись. Давай покурим, поболтаем. Как у тебя дела?».
Пыталась ли я это прекратить? Да пыталась. Я говорила, что мне больно, не надо так делать. Но толку не было. Я пыталась дистанцироваться. У нас в компании все зовут друг друга на ты и по имени. К нему я стала демонстративно обращаться на вы и по отчеству, подчеркивая разницу в возрасте и положении между нами. Но он сказал: «Хватит идиотничать». Не воспринял меня всерьез. Иногда я пыталась отшучиваться от него: «Ахаха, что ты делаешь? Мне же больно». За всем этим наблюдали коллеги, но никто ни разу не пытался за меня заступиться или сказать, что так делать не стоит. Один раз коллега спросила: «Мне кажется или он тебя хочет?». Все всё видели и всё понимали.
Последние 1,5-2 года на работу я шла как на плаху. Бывало соберусь, накрашусь и вот уже пора выходить, а я начинаю плакать, вся тушь растекается и нужно собираться заново. А чуть позже зарыдать прямо на работе стало уже неотъемлемой частью моего дня. Сейчас я понимаю, как надо было поступить в той ситуации, но тогда просто заплакать и терпеть было единственным вариантом. Я не могла уйти с этой работы, потому что я из другого города, в Москве снимаю квартиру, у меня здесь никого нет. Я боялась уходить в «никуда», боялась остаться без денег.
Чтобы вывозить этот ад на работе я пошла к психотерапевту, получила диагноз «депрессия» и рецепт на транквилизаторы и антидепрессанты. Параллельно, чтобы как-то отвлекаться, я пила алкоголь в больших количествах – «напиться и забыться» было хорошим планом. В дни когда я планировала пойти на тусовку с алкоголем, я просто не принимала таблетки. Я не думала, что так делать нельзя.
Я рассказывала о ситуации на работе и о своей депрессии друзьям, никто не воспринимал это серьезно, обычно говорили « Хватит придумывать себе депрессию, сходи погуляй и все пройдёт.»
Маме я тоже рассказывала о своей проблеме, у нас хорошие отношения. Она говорила: «Твой шеф – козёл. Уходи оттуда. Возьми себя в руки и уходи, если ты там так страдаешь». Но уйти я боялась. Я смотрела вакансии, искала, но ничего подходящего не находила. Плюс все эти вакансии были с зарплатой в разы ниже, чем моя.
За это время я разрушила свои отношения с близким человеком. Я выливала на него все то говнище которое получала на работе, умудрялась даже обвинять его в своих проблемах, и не замечала что он на самом деле пытался мне помочь. По итогу мой микс из таблеток, алкоголя, стресса и энергетиков довёл меня до больницы.
Я приехала домой с тусовки часов в шесть утра. Очень пьяная. Дома у меня был мартини и я решила выпить еще бокальчик перед сном. Включила музыку и мне попалась какая-то грустная песня. Меня триггернуло и я начала рыдать. А дальше я уже рыдала по всем поводам на свете. Сижу, смотрю – сегодня суббота, уже 7 утра, мне сейчас нужно лечь спать, потом встать в 8 вечера, собраться и опять идти на сутки на смену. А я так этого не хочу! Я рыдала и рыдала и довела себя до состояния, когда я уже просто реву и задыхаюсь, остановиться не могу. Я позвонила маме. Мама вызвала «скорую». Сказала, что у меня истерика и мне нужно успокоиться.
Врачи «скорой» решили не оставлять меня одну дома и забрали. Я не понимала куда мы едем, где я буду и как долго. Я так и написала начальнику: «Меня везут в скорой, не знаю куда, у меня осталось 3% зарядки». Я была все ещё сильно пьяная. Говорила врачам: «Вы сделайте, что надо и отпустите меня домой. Мне сегодня на сутки выходить, нужно ещё поспать успеть». Они смотрели на меня со снисходительной улыбкой, а я не понимала почему. По приезду в больницу мне сказали отдать все вещи и снять все украшения. Санитар сводил меня покурить в туалет и сказал: «Наслаждайся. Еще не скоро сможешь покурить снова». Потом меня повели по каким-то коридорам. Мы прошли через 3 больших двери, на которых висели огромные замки. Пока санитарка открывала эти замки, меня крепко держал санитар. Меня завели в отделение, посадили на кровать в коридоре, велели раздеться догола и дали мне застиранную больничную ночнушку в цветочек. Сказали: «Ложись спать. В понедельник придёт врач и решит, что с тобой делать». А на дворе утро субботы. Я понимала, что мне никак нельзя оставаться здесь. Мне через 10 часов нужно выходить на работу. Заменить меня некем. Я часто выходила на работу с температурой и даже если бы я сломала руку, это не стало бы поводом для больничного. Я стала кричать, что они не имеют права меня тут держать, что мне нужно сегодня выйти на работу. В шутку пригрозила, что если мне не откроют двери – я открою окно. Ко мне подошла санитарка и сообщила, что если я не успокоюсь, меня просто привяжут, после чего попросила лечь на живот и задрать пижаму. Мне вкололи что-то (видимо успокоительное или снотворное или все вместе) и я уснула до самого вечера.
Когда я проснулась, вокруг сидели какие-то ребята, все примерно моего возраста, играли в шахматы, о чем-то болтали. Мне объяснили, что я в «психушке», что тут закрывают минимум на 5 дней, что тут кормят таблетками, названия которых никто не знает, что тут нет телефонов, часы висят только в одном месте, если хочешь пить, то пей из под крана, но посуды тут тоже нет. Двери в туалет тут не закрываются, туалетной бумаги нет, душа тоже нет. Из развлечений есть маленький телевизор в мужском крыле и пара дисков с фильмами. Мы познакомились и каждый рассказал, как тут оказался. Под конец второго дня я уже знала всех и знала историю каждого. Эти истории были одна страшнее другой. Я со своим «нервным срывом» явно находилась не в том месте.
Мне объяснили, что в выходные тут хорошо, даже свободно – можно заходить в чужие палаты и болтать, можно смотреть телевизор, сколько хочешь, а на буднях появляются врачи, которые ничего не разрешают.
Связь с миром осуществлялась только через врача: можно было оставить номер близкого и попросить, чтобы ему позвонили и сказали где ты, что с тобой и когда тебя выпустят (к слову, моей маме ни один врач так и не позвонил). Второй способ связи был через санитарку: ты даёшь ей записочку, а она передаёт ее тому, кто к тебе пришёл (ни одну мою записочку не передали). Мой хороший друг смог каким-то образом найти меня. Я уже не помню, на какой день, но он передал мне одежду и записку, что все хорошо, что на работе более-менее разобрались, что мои родители в курсе, где я.
В понедельник ко мне наконец подошла врач, пообщалась со мной от силы минут 5 и ушла, сказав, что назначит мне лечение. Всю неделю мне на завтрак, обед и ужин приносили горстку таблеток, при этом контролируя, чтобы я точно их выпила. Я даже не сопротивлялась, так как находиться там было лучше с затуманенным сознанием. Практически все время я спала, иногда просыпаясь на обед или ужин. Пара моих очень хороших друзей по очереди приезжали в больницу, передавали какие-то необходимые вещи и вкусняшки. После выписки они еще недели две заботились обо мне и не оставляли одну, за что им, конечно же, огромное спасибо.
В больнице я пролежала 6 дней. По возвращении тут же позвонила на работу и шеф сказал: «Лизочка, не волнуйся, отдыхай, сколько тебе надо. Со всеми бывает. Мы тебя ждём, всё в порядке». Но я уже тогда понимала, что возвращаться туда не хочу. Шеф звонил мне каждый день. Постепенно тон его менялся. «Ты нас всех подставила! Из-за тебя эфир был под угрозой срыва! Ты перешла черту!» – орал он в трубку. В итоге он позвонил и сообщил, что руководство хочет меня уволить. «Но если ты очень попросишь, извинишься перед всеми за эту подставу, докажешь, что ты достойна этого места, мы тебя возьмём обратно, но вместе с тобой мы возьмём человека, которого ты обучишь, чтобы он работал с тобой 50/50 и мог тебя заменить. Твою зарплату мы тоже поделим пополам,» – добавил он. Я сказала, что подумаю. На следующий день коллега написал, что меня уволили. Ещё через день позвонил шеф: «Лиза, ты уволена». Я ответила: «Хорошо, спасибо, я этого ждала».
После увольнения я испытала смешанные чувства. У меня оставалась еще одна работа, но она обеспечивала мне всего 30% дохода, а еще 70% я потеряла. Было страшно. Но в то же время я была рада, что освободилась от этого кошмара. Это был конец апреля 2021 года. А уже в июле я нашла новую работу. Случайно встретила начальника другого отдела на том же телеканале и он позвал к ним. Мне стоило раньше прислушаться к маминому совету и уйти. Скорее всего, у меня был «стокгольмский синдром». Я делала вид, что ничего страшного не происходит. Осознала, ЧТО происходило лишь недавно, когда решилась всё это записать.
Когда меня выписали из больницы, я снова пошла к психотерапевту. Мне назначили другие лекарства и я полностью исключила из жизни алкоголь. Я взялась за ум и решила вылечиться до конца. Потому что так страдать и психовать и плакать я уже не могу.
Я поняла, почему другие жертвы харассмента так долго терпят и не рассказывают о том, что с ними происходило. Потому что им страшно и стыдно. Когда я рассказывала о своих проблемах на работе кому-то из друзей, они говорили: «А почему ты такое позволяешь?».
Я пыталась не позволять, но у меня не получалось. Я и сейчас рассказываю о своем шефе обезличено. Не называю его имя, боюсь придавать свою историю огласке. Я ведь всё еще работаю на том же телеканале, просто в другой программе, а он хорошо знаком с руководством канала. Я не готова рисковать своим местом. Я рассказываю, просто чтобы выговориться. И чтобы девочки, с которыми происходит подобное не думали, что это с ними что-то не так, что у них «нет чувства юмора и они не понимают, что с ними так шутят».
Сейчас очень многое изменилось во мне и в моей жизни. Честно сказать, я даже рада, что все так получилось. Все эти события помогли мне выбраться с нелюбимой работы. Теперь я занимаюсь интересным делом в адекватном коллективе. Жизнь разделилась на «до» и «после», и это «после» в тысячу раз лучше чем «до».