Начало рассказа читайте здесь
***
– Анюта! Тебя к телефону, – сотрудница держала трубку чуть на отлете. – Приятный мужской голос, – доложила она игриво, пока Анна между столов пробиралась к аппарату.
– Алло?
– Анна? Это Аветис. Вы помните меня?
Прошло уже два дня. Была пятница. Она ждала каждую минуту. Ждала, даже когда спала, когда в предрассветной темноте слышала стрекотание старого будильника. Ждала, стоя в переполненной утренней электричке. С того самого момента, как забежала в гулкий, пахнущий старой пылью подъезд.
Стараясь унять радостные удары сердца, чтобы голос звучал спокойно, она ответила:
– Помню.
– Я хотел бы с вами увидеться! Вы можете сегодня?
– Да. Хорошо. А где?
– Когда вы заканчиваете? Я подойду к библиотеке.
– В пять. Подождите меня у центрального входа. На скамейке.
Как хорошо, что она надела сегодня свою любимую шелковую изумрудно-зеленую блузу, с рюшами из органзы, которая ей так шла.
Она увидела его сразу, сквозь стекло. Толкнула дверь.
Аветис стоял, закрываясь от ветра воротником пальто. Будто почувствовав, что Анна здесь, он резко повернулся и неуверенно шагнул к ней, вглядываясь. Он так боялся, что девушка окажется не такой, какой запомнилась ему. Глупые страхи, ведь у него был рисунок! Но за дни, прошедшие с их знакомства, этот эскиз уже не казался ему таким завораживающим, передающим притяжение, исходившее от нее. Их надо было соединить. Соединить навсегда. В своих мыслях он уже начал писать ее, тосковал, словно изображение не могло жить без оригинала. Только взглянув на Анну вновь, он успокоился. Так бывает, когда мы помним лишь чувство, которое перевернуло все внутри нас, и боимся его потерять. И увидеть страшимся. Вдруг та магия первой встречи разобьется на мелкие осколки разочарования, волшебство исчезнет и никогда не вернется?
Они вошли в мастерскую. Аветис помог гостье снять пальто и повесил его на голову какого-то страшного деревянного идола с выпученными глазами, скромно примостившегося в углу.
– Не бойтесь! Он не кусается! – засмеялся Аветис, отвечая на ее испуганный взгляд. – Это подарок одного археолога, моего друга. Он часто бывает у сибирских шаманов. Приносит счастье, если его потереть. – Он указал Анне на табурет в глубине комнаты.– Садитесь вот сюда. Я сегодня только начну. Свет уже не тот. Может быть, вы сможете найти время как-нибудь утром, днем? Я сейчас только попытаюсь уловить вас. Хорошо?
Анна послушно села и огляделась. Небольшая комната с высокими потолками была завалена папками с рисунками. Прислоненные тыльной стороной к стенам холсты, подрамники, трубки ватмана по всей мастерской. Лесенка в углу вела куда-то на второй этаж или чердак. Напротив места, где сидела Анна, стоял мольберт, и Аветис над чем-то колдовал там. Потом включил небольшой, как киношный, софит, направив на нее. Анна зажмурилась.
– Потерпите. Я быстро.
Он подошел к мольберту. Запахло сильно красками, еще, кажется, ацетоном. Он стал рисовать, быстро взглядывая на нее. Подошел к ней. Осторожно кончиками пальцев коснулся ее лица, развернул в нужном ракурсе.
– Чуть вправо и подбородок вверх. Вот так. Постарайтесь не двигаться.
Он долго не мог закончить картину. Ане очень хотелось посмотреть, но он не подпускал ее. Всегда закрывал мольберт. Через пару месяцев спрятал на чердак, не сказав ни слова. Там отстаивались идеи. Всему свое время. Закрыл на ключ. В святая святых никто не допускался, и Анна тоже.
***
Аветиса заметили. Интерес к его живописи рос день ото дня. В новостях, в репортажах о выставках молодых художников мелькали его картины. Репортеры подлавливали, засыпали вопросами. Анька была всегда рядом с ним. Льняноволосая, с тонкими чертами. Будто вырезанное рукой искусного резчика по белой кости узкое лицо, с чуть обозначенными скулами, трепетными крыльями носа, красиво очерченной линией губ, непохожее на среднерусский привычный тип. В ней чувствовалась какая-то другая, неизвестная, незнакомая порода. Анна ему рассказывала, что предки ее отца были из польских дворян.
Она вдохновляла его, шептала, что он покорит весь мир. По мастерской шныряли западные охотники за искусством свободной, новой России, покупатели с тугими кошельками, владельцы галерей. Анна переводила, договаривалась. Умела себя держать, разбиралась в живописи, умела настроить гостей на его картины. Выгодно подчеркнуть сильные стороны, объяснить непонятные моменты, скрытые смыслы. Тогда-то с ней и познакомился этот Эдвин Шиллинг. Неплохо разбирающийся в искусстве. С хорошим нюхом на то, что может выстрелить в будущем. Прилип к Аньке. Ходил кругами. А у самого Аветиса все закружилось, полетело. Как сейчас говорят, поперло. Вернисажи, выставки, премии, аукционы, договоры, музеи...
***
...В тот год, незадолго до их разрыва, ей дали долгожданный отпуск. Они вдвоем мечтали сбежать от всех, уехать в деревню на пленэр, снять домишко. Даже один присмотрели. Друзья-художники посоветовали. Настоящая деревенская изба в три окошка с резными наличниками. Под Серпуховом. Природа средней полосы с ее тихой, постепенно влюбляющей в себя, завораживающей русской красотой, холмы, перелески… Ивы медлительно полоскали свои косы, колыхаемые течением, в воде речки Протвы под крутым берегом. Руины, оставшиеся от поместья Дашковой с барочной церковью Святой Троицы, покоряющей почти флорентийским четким рисунком взмывающей на фоне василькового неба четырехъярусной колокольни... Аветис будет писать. Она – кормить его, каждое утро покупать молоко, любить его. Они наконец останутся одни. Анна сообщила Аветису радостную новость, но он, к ее удивлению, не выразил восторга. Промямлил что-то банальное, что да, хотели, но сейчас дел по горло и выставка на носу, и… и… Наверное, это только ей хотелось оторвать его от суеты, вечно ночующих и выпивающих друзей, фуршетов, нужных людей: модных искусствоведов, коллекционеров, светских львиц и чаровниц всех возрастов из телешоу, с которыми он все чаще стал появляться на людях.
Анна застонала, вспомнив, как, совершенно раздавленная, убитая его молчанием, сначала целыми днями лежала, смотря в стену. Мама, встревоженная, не понимая, что с ней творится, предлагала то молочка, то оладушков, но она совсем не хотела есть. От вида еды ее тошнило.
Дня через два Анна поняла, что дальше так продолжаться не может. Она села на кровати. С трудом спустила ноги с постели. Надо что-то делать, иначе она сдохнет от тоски. Сегодня она видела во сне новорожденную девочку. «Это дивиться чему-то будешь!» – улыбнулась мама, когда она рассказала ей сон. Анна критически оглядывала их однокомнатное жилище. Да… Старые обои совсем полиняли. Надо их переклеить. Комната была на солнечной стороне.
– Мам! А давай обои поменяем?
– Давай! – согласилась мать, радуясь, что дочь хоть чего-нибудь захотела.
– Только ты без меня ничего не двигай, ладно? – предупредила Анна, одеваясь.
Анна отправилась на строительный рынок и купила на последние деньги перламутровые светлые обои с так любимыми ею лилиями. Закипела работа, которая хоть немного отвлекала ее. Стали отодвигать стенку. У Анны вдруг потемнело в глазах, и она без сил опустилась на заботливо пододвинутый мамой на стул.
– Вот! Довела себя, не евши, – жалостливо покачала головой мать.
Варили клейстер, смазывали длинные ленты, разложив их по комнате, и приклеивали затем обои на стену. Мама держала снизу, а Анна, на стремянке, подняв руки, ровняла под потолком. И каждую секунду думала о нем. Ждала. Его не было. Отпуск скоро заканчивался. Надо возвращаться в жизнь. Ехать по московским улицам, которые еще помнили их вместе. Она не представляла пока, как.
В разгар ремонта раздался телефонный звонок. Это был Эдвин. Пригласил на выставку в Пушкинский. Она согласилась.
***
Анна стала чувствовать недомогание и дурноту, особенно по утрам. Что-то с ней не в порядке. «Критические дни» никак не наступали. Записалась на прием. Врач-гинеколог цинично усмехнулась:
– Недель восемь, дорогуша. Если надумаете, дам направление. У вас небольшое воспаление. Таблеточки вам выпишу. Но если будете пить, ребенка уже не сохранить.
Анна в ужасе пришла домой. Надо ему сказать? Нет. Она не сможет.
Эдвин не отставал. Пригласил ее поужинать в «Националь». Ждал у входа с цветами, серьезный и торжественный, как хорал.
– Почему ты ничего не ешь? – возмущался он, наблюдая, как Анна вяло ковыряет вилкой. – Это же лучший ваш ресторан!
Когда они пили кофе, вынул коробочку из кармана пиджака. Положил перед ней.
– Что это?
– Посмотри! – он открыл коробочку. Кольцо. – Анна! – он сделал картинную паузу. – Я прошу тебя стать моей женой!
Было видно, что он непривычно взволнован. Все время поправлял очки в золотой оправе, теребил узел яркого галстука. Покашливал, ожидая от нее ответа. Анна заметила, что на лбу у него выступила испарина. Отрицательно покачала головой.
– Эдди! Я не могу. – Она собралась с духом. – Я беременна.
– И что? Это не причина, чтобы отказывать, – помолчав, тихо заметил Эдвин, немного, правда, огорошенный.
Так она и уехала. Родилась Лиза.
***
Продолжение читайте здесь!
***
Каталог канала «Соавторы МасКоТ»