Посмотрев “Матрицу: воскрешение” (на скорости 2Х), я отложила в сторонку все дела и воскресила в памяти… Нет, не старую добрую Матрицу 1999 года, а сведения по ужасающей резне, известной мировому сообществу как геноцид в Руанде. Тогда в войне между племенами тутси и хуту за 13 недель погибло 800 тысяч человек (это 20% населения страны), в основном тутси, но включая и тех хуту, кто отказывался убивать соседей и друзей.
Нашла несколько шокирующих совпадений исторического события со сценарием шедевра от сестер Вачовски.
В фильме меня поразило, как легко Нео и его команда убивают людей, называя их ботами. Сопровождая резню репликами в духе “Ненавижу ботов”, “Они не люди, а просто программа”, “Боты не дают людям жить свободно” и тд. Реки крови, горы трупов, волна жгучей ненависти к тем, кто выглядит, ходит и дышит так же, как и ты. И – если следовать логике фильма – кто действительно умирает за пределами матрицы в своих капсулах, когда ты перерезаешь ему глотку в симуляции.
Сравниваем с тем, что происходило в Руанде. Уничтожение тутси планировалось на протяжении нескольких месяцев: создавались местные вооружённые отряды, велась массовая пропаганда, закупались ножи-мачете, которые раздавали населению. Пощады не было никому – ни детям, ни старикам, ни беременным женщинам. Людей, искавших спасения в школах и церквях, забрасывали гранатами и сжигали заживо.
По радио беспрестанно транслировали пропаганду, в которой тутси назывались не людьми, а тараканами. И призывали давить тараканов, играя на способности человеческой психики потворствовать кошмарным действиям, если на нее надели шоры по типу: “Это ведь не люди, они не заслуживают человеческого обращения”.
Такая особенность нашей психики – вовсе не миф, а вполне четкий нейробиологический паттерн.
Читаю дальше про Руанду:
"Командующий Миссией Р. Даллэр говорил следующее: «В течение 48 часов с начала резни в столицу, Кигали, и другие районы прибыли 2 000 военных из лучших армий мира – Франции, США, Великобритании, Италии. Они прибыли для того, чтобы эвакуировать своих соотечественников - и некоторых руандийцев. И хотя они спотыкались о трупы и до них доносился запах разложения с улиц, из переулков, из домов, это не поколебало их решимости не замечать происходящей вокруг катастрофы и выполнить свою задачу. А мне позвонили из Департамента по миротворческим операциям и сообщили, что помощи ждать неоткуда. Никто не собирается спасать руандийцев».
Чудом выживший Эрик Нзамбихимана рассказывает, как спасаясь от преследования, он остановил французских солдат, проезжавших неподалёку от его деревни. «Я стал объяснять им, что происходит, но они не понимали, хотя вокруг них повсюду лежали истекающие кровью раненые и свежие трупы. Я попросил у них защиты, но они сказали, что не могут нам помочь. Мы настаивали, умоляли их, но всё было напрасно. Чтобы от нас отделаться, они пообещали, что вернутся через три дня, а нам велели спрятаться».
К 22 апреля, когда было уничтожено уже более 100 000 человек, в Руанде осталась горстка миротворцев, обречённых на роль беспомощных наблюдателей. Говорит Ромео Даллэр: «В то время, как миллионы людей были изгнаны из своих домов, покалечены и убиты, нам удалось спасти всего 30 000. Но и их мне было приказано бросить. Приказ исходил от Совета Безопасности, который выражает волю всех стран, входящих в ООН. Так что это было решением международного сообщества, и никто даже не пытался протестовать».
Генералу Даллэру не разрешили остановить и пропаганду местной эстремистской радиостанции: «Можно только догадываться, насколько огромным было влияние этой радиостанции в стране, где радио – практически единственное средство коммуникации, а для некоторых жителей отдалённых деревень голос из радиоприёмника – чуть ли не глас божий. По радио объясняли, как нужно убивать, как вырезать внутренности, расчленять, насиловать. Всё это время я просил разрешения заглушить эту радиостанцию. Но в ответ мне объясняли, что радиостанция находится в ведении суверенного государства и мы не имеем права вмешиваться»."
Ненависть не может возникнуть из ниоткуда. Люди сами по себе не такие уж чудовища. Но свободы воли у нас нет – так же точно, как нет способности питаться солнцем.
Мы живем в мире, где любые чувства можно синтезировать в лаборатории, а стремления – внушить за пару сеансов психотерапии или несколько походов в кино. В мире почти не осталось места чуду. Но осталось место здравой критичности, которая по итогу и порождает милосердие.
Мать Тереза как-то сказала: “Я никогда не пойду на митинг против войны. Митинги ПРОТИВ чего-то – все равно, что митинги ЗА. Позовите меня лучше на митинг за мир.”