Для кого-то это будет откровением, кто-то сразу закроет страницу и сотрёт тут же воспоминание о ней. Но мы должны знать!
Повесть "На обратной стороне Луны..." /Автор Константин Тарасов/ (продолжение)
Вечером того же дня мы в составе вооружённого отряда из двадцати человек покинули горный лагерь. Отряд нёс с собой стрелковое оружие, гранатомёты и выстрелы к ним. Остальной груз несли две небольшие лошади. Конечно, мы не знали и даже не догадывались, куда нас опять ведут. И почему это мы оказались в составе боевого отряда? Ответов нам никто не даст, сколько не спрашивай. Все надёжно хранят тайну.
Через некоторое время мы оказались на территории Афганистана и начали быстро продвигаться вглубь страны. Мы то пересекали бурные горные речки, то взбирались на высокие и скользкие перевалы, на которых моджахеды с трудом удерживали лошадей, едва не срывающихся в пропасти, то спускались в глубокие и прохладные ущелья, на крутых склонах которых прилепились, образуя ступенчатые террасы, добротные домики горных кишлаков, затерянных во времени и пространстве и совершенно не тронутых войной.
Наш отряд ночевал либо в подобных кишлаках, либо в неприметных, одиноко стоящих постоялых дворах.
Горные кряжи стали заметно ниже, всё больше попадается открытых каменистых долин с небольшими островками зелени.
Жгучая боль в ноге уже который день не даёт мне покоя. Идти становится всё тяжелее. Перед отъездом нам выдали новые ботинки с рифлёной подошвой, так как старая обувь давно пришла в негодность.
Один из неразношенных ботинок, одетый на босу ногу, за несколько многочасовых пеших переходов, натёр большую кровавую рану на лодыжке. Я сел на камни и, сняв новую обувку, обнаружил эту загноившуюся рану. Что делать? Из-за меня отряд вынужден сбавить ход. Это раздражает афганцев. Потом они проявили ко мне гуманность - посадили на лошадь вторым седоком. Перебинтовать ногу не получается, да и нечем.
Я знал, что эта поездка скоро прекратится, ибо маленькая и тощая лошадь не может долго везти двоих. Один и тот же вопрос пульсировал у меня в голове: куда мы пробираемся столько дней и наступит ли конец нашему пути?
К полудню наш отряд вышел в долину, открытую со всех сторон. По обеим её сторонам пролегли старые и невысокие горы. Неподалёку оказалось одинокое строение с тремя большими, разросшимися шелковицами. Туда и свернул наш отряд. Казалось, ничто среди этой красоты и безмолвия не могло предвещать опасности. Как вдруг, внезапно, послышался слева знакомый звук - рокот вертолётов. Он нарастал и становился всё отчётливее.
Отряд моджахедов сразу же пустился в бегство, даже в глазах мелькнул страх, но действуют они слаженно и без паники. Все бегут к спасительному укрытию. Ещё пара минут - и вот уже дом и деревья надёжно укрывают всех нас. Наступает тревожное ожидание. Гул вертолётов проносится совсем рядом за стеной горной цепи, а потом затихает где-то поодаль.
Через некоторое время, поняв, что опасность миновала, кто-то из моджахедов с волнением произносит: "Шурави аликоптар" (что означает - "советский вертолёт"). Нам с Беловым стало окончательно ясно, где мы находимся. Мы, точно, на афганской территории и где-то неподалёку наши воинские части.
Всё время пути нас сбивало с толку одно - не встречалось никаких следов войны, не слышалось стрельбы, не попадалось сгоревшей техники, разрушенных домов. А война, оказывается, никуда не ушла, и она рядом. Даже в виде наших вертолётов только что пронеслась над нами. Поднимись вертолёты повыше над горами или заверни в долину, они непременно заметили бы бегущий вооружённый отряд, а тогда они отработали бы по этой группе "от души". И от их огневой мощи никто бы не уцелел. И для нас с Жоркой это был бы последний день в жизни.
Судьба наша в очередной раз распорядилась иначе. И мы не погибли. Однако моджахеды решили впредь быть осторожнее. Теперь все передвижения стали осуществляться только ночью.
В следующем селении в наш отряд влились ещё несколько человек, и добавились четыре верблюда, связанных между собой короткими верёвками с металлическими кольцами на конце, вставляемыми в ноздри этого терпеливого вьючного животного. Очередную ночь отряд движется медленно, очень осторожно и скрытно. Около трёх часов утра, когда дальний край неба стал немного светлее, примерно в километре от нас появилась длинная цепочка огоньков, светящихся в темноте, словно остывающие угольки. Послышался знакомый мне звук работающего дизель-генератора.
В отряде соблюдается мёртвая тишина. Только удалившись на порядочное расстояние от загадочных ночных огней, один из моджахедов с нескрываемой иронией поясняет, что это была советская воинская часть, а мы прошли у неё под самым носом.
Уже под самое утро, когда на небе растворились последние звёзды, наш отряд вошёл в спящий кишлак и тихо прошёл по его улочкам, заросшим высокими деревьями с большими кронами. На ночлег остановились в одном из добротных домов, разительно отличавшихся от глиняных мазанок бедных крестьян.
Нас с Беловым поместили в маленькой глухой комнатушке. Спать совсем не хотелось. Я принялся осматривать свою больную ногу. На щиколотке зияла глубокая язва с воспалившимися краями. Ясное дело, что с такой ногой я далеко не уйду.
Появился кто-то из хозяев дома. Нам принесли чай, хлеб, пучок зелёного, душистого лука. Увидев мою пострадавшую ногу, афганец покачал головой и через минуту принёс воду и чистую тряпку. Промыв рану и плотно забинтовав её тканью, я с трудом просунул ногу в ботинок. На душе повеселело. Ну вот, теперь можно идти дальше. Стало значительно легче, правда, я заметно прихрамывал.
Весь день провели в этом доме, а ночью мы отправились снова в путь. На этот раз наш отряд разместился на грузовой "Тойоте" и на итальянском тракторе "Фиат" с вместительной двухколёсной телегой. Добрую половину ночи вся эта колонна медленно пробиралась по разным дорогам, а затем нам суждено было разделиться: нас и человек десять моджахедов высадили, а техника двинулась по своему маршруту.
Утром, когда рассвело, мы вышли на большое поле, состоящее из давно необрабатываемых участков. Местность хорошо просматривалась на многие километры в округе. Почти в центре этого поля находились несколько глиняных домов, окружённых высокими дувалами.
Быстро преодолев оставшееся расстояние, мы вошли в крайний дом и разместились на втором этаже. Моджахеды как-то уж больно подозрительно стали на нас смотреть, стараясь не выпускать из виду. На все наши вопросы не отвечали. Устав от ночного перехода, мы с товарищем "провалились" в глубокий сон. Но не прошло и двух часов, как в доме послышались крики, началась беготня, напоминающая панику. Нас растолкали и, буквально, схватив под руки, потащили к выходу. Конечно, мы ничего не понимали, пытаясь сбросить остатки сна, и не заметили, как оказались во внутреннем дворе дома, где услышали рёв двигателей и лязг гусениц БМП. Звуки раздавались совсем рядом с нами.
Мы выбежали на противоположную сторону кишлака и теперь оказались на открытом пространстве. Из соседних домов выбегали моджахеды и безоружные местные жители. Все они устремлялись через поле к лесной полосе. За зелёной зоной, на всём её протяжении, возвышалась цепь не больших гор. Я не видел, где в этот момент находился Жорка, но меня крепко держали цепкие жилистые руки, увлекая за собой. Я изловчился и оглянулся назад: из-за дома выезжала колонна БМП, на броне которых сидело много наших солдат. Вот-вот и они откроют огонь нам в спину из всех стволов. Нас разделяло не более полукилометра. А до зелёной полосы оставались считанные метры.
Все "ныряли" в спасительный лес, углубляясь в него на добрую сотню метров. Выстрелов нам вдогонку так и не прозвучало. А ведь они могли положить на этом поле очень даже многих. Возможно, "свои пули" получил бы и я.
Никто из моджахедов, пришедших сегодня в кишлак ночью, и из безоружных мужчин - жителей, не занимают оборону, не стреляют, а просто рассаживаются за деревьями, будучи уверенными, что эти тонкие чинары хорошо защитят их от пуль и осколков.
Вооружённых людей среди этой группы не много, и серьёзное сопротивление они вряд ли смогут оказать. Скорее всего, такие "забеги" привычны и проделывались не раз. Да и по опыту известно, что "шурави" в зелёнку вот так сразу, без подготовки, не сунутся. Люди сидели и спокойно переговаривались друг с другом.
Меня же, напротив, несколько моджахедов увлекают всё глубже в лес. Перейдя по перекинутому бревну не большую, но глубокую речку, мы уходим всё дальше и дальше. Выстрелов пока не слышно. Пройдя около пары километров, мы остановились на небольшой сухой лесной поляне, где я, к своей радости, и увидел Жорку. Он сидел, прислонившись к толстому тополю, вокруг него была группа незнакомых вооружённых людей. Как хорошо, что он здесь!
Афганцы не выказывают никакого беспокойства, уверив нас, что всё нормально. Но меня не покидает тревога. А ещё эта неясность нашего положения не выходит из головы. Куда, наконец, они тащат нас через весь Афганистан?!
Мы негромко переговариваемся с Беловым по-русски. Это вызывает неудовольствие моджахедов, но они не вмешиваются. Мы сидим на этом месте уже около трёх часов. Что, чёрт возьми, происходит здесь? Что это мы тут высиживаем?!
Один из моджахедов иногда уходит, но снова возвращается. Возможно, он проверяет выставленный в округе дозор. Прохлада в "зелёнке" спасает от палящего дневного зноя. Сильно клонит в сон.
Я проспал около двух часов, а, когда открыл глаза, то не обнаружил рядом Жорки. Я подождал немного, а потом, не выдержав, поинтересовался, где мой товарищ. Но никто мне не ответил. А потом раздражённо посоветовали сидеть тихо. Тревога объяла моё сердце. "Что-то тут не ладно, это точно!" - с волнением думал я.
Неожиданно ко мне подошли несколько человек и связали мне руки, а на голову одели чёрный и совершенно непрозрачный мешок.
"Ну, вот и всё! Это конец. Я так и думал, что этим закончится. И зачем было нас переть такую даль, чтобы расстрелять? Где логика? А Жорку, видать, уже прикончили, пока я спал". Эта мысль крутилась в голове, как заведённая, словно на заевшей пластинке.
Человек, заявляющий, что не испытывал страха в момент смертельной опасности, я думаю, либо врун, либо просто дурак. Животный страх быстро парализует сознание и сковывает тело, а потом наступает душевное бессилие и даже безразличие.
Меня куда-то ведут. Я постоянно спотыкаюсь на неровной дороге. Совсем рядом послышался звук работающего двигателя. Приподняв за руки, меня почти заносят внутрь и усаживают на широкое сидение. Это похоже на автобус. Машина тотчас трогается с места. В начале движения меня бросает из стороны в сторону и трясёт на ухабистой дороге. Позднее машина выезжает на ровную дорогу, и мы едем ровно и плавно. Движение продолжалось ещё мнут пятнадцать. Автобус останавливается. Мне развязывают руки и снимают мешок с головы.
Через лобовое стекло старенького автобуса я вижу стоящий метрах в тридцати от нас армейский УАЗик с открытым верхом. А наш автобус замер посреди широкого, убегающего вдаль шоссе.
Я по приказу выхожу и иду в сопровождении двух пожилых афганцев к открытому автомобилю. Навстречу нам движутся два человека. Это офицер ХАДа (служба безопасности) и советский офицер. Поравнявшись с нами, они переговорили со стариками-афганцами, а затем уводят меня.
Мы поехали. По дороге приятный афганский офицер на хорошем русском языке спросил меня: "Как вы себя чувствуете?"
Прокашлявшись, я ответил "Хорошо". Потом добавил: "А вы не знаете, где сейчас мой товарищ?" Офицер спокойно ответил: "Не беспокойтесь. Он уже у нас".
Я всё ещё не понимаю, что произошло, что всё это значит, поэтому нахожусь в растерянности. Постепенно возвращается способность думать. Я начинаю понимать, что меня передали нашим, а скорее всего, даже обменяли. В памяти сразу всплыла сцена из старого советского кинофильма о разведчиках "Мёртвый сезон", именно там впервые увидел этот обмен нашего на иностранного резидента.
Правда, сейчас с советской стороны на обмен никого видно не было. Наверное, их уже передали моджахедам.
Водитель-молоденький солдат гнал наш УАЗик по ровному шоссе, иногда пытаясь робко повернуть взгляд в мою сторону. Рядом с ним сидел советский офицер. Он был угрюм и не проронил ни одного слова. Машина ходко шла по дороге, жаркое солнце слепило глаза, ветерок приятно обдувал лицо, а моё сердце переполняло чувство радости, облегчения. Я был готов петь, ощущая невероятную лёгкость, словно сбросил с плеч тяжеленный груз. В тоже время я вновь и вновь пытался понять, может быть, я сплю и всё это привиделось в счастливом сне - слишком уж невероятные события произошли. Постепенно пережитое волнение отступало.
Сколько всего осталось позади! Вот, значит, для какой встречи мы прошли столько трудных и опасных километров по горным тропам и просёлочным дорогам этой, всё ещё неведомой до конца, страны.
Да, это и был самый настоящий обмен. Позже выяснилось, что с момента нашего с Беловым исчезновения велась трудная, кропотливая и опасная работа по нашему поиску и освобождению. В результате этой работы была найдена связь и осуществлена договорённость с одним из руководителей афганской оппозиции Сайяфом, который затребовал неравноценную сделку - обменять двух советских солдат на девять близких ему людей, находившихся в руках Кабульского официального режима. Вот так мы и были освобождены. Очень жаль, но далеко не всем пленникам афганской войны так повезло.
Из книги Б.В. Громова "Ограниченный контингент":
"Если пропадал солдат, мы проводили тщательное расследование. Кроме военных, в нём принимали участие следователи прокуратуры и офицеры военной контрразведки. Мы настаивали на том, чтобы совместно с военными обязательно работали представители советского посольства, КГБ, МВД СССР, царандоя, СГИ (ХАД) и армии Афганистана. Такие комплексные группы формировались для расследования каждого случая исчезновения военнослужащих Ограниченного контингента. Мы прилагали колоссальные усилия для того, чтобы освободить из плена наших солдат и офицеров. Сделать это удавалось не сразу. Через агентурную сеть военной разведки контрразведки, через своих помощников в Пакистане, Иране и Китае командование армии выходило напрямую и поддерживало связь с полевыми командирами оппозиции..."
Наш путь продолжался не долго. Спустя несколько минут, УАЗик, миновав пересекающий шоссе горный хребет, свернул влево на пыльную, разбитую и растертую в муку тяжёлой техникой ,дорогу. По другую сторону гор я увидел знакомые очертания советской воинской части.
Глава десятая. Трудная дорога к дому
Мне почему-то припомнился эпизод из детства. Жаркий июльский день. Мы с мальчишками шумной гурьбой идём купаться на речку. Ноги по щиколотку вязнут в тёплой дорожной пыли, а солнце уже с утра жарит наши загорелые спины. Пробежав по крутому, заросшему мягкой травой берегу, мы сходу бросаемся в прохладную воду. Шум, крики, брызги. На противоположном берегу стоят приземистые, старые деревенские баньки. Порядком утомившись и стуча зубами от ещё непрогретой воды, мы врассыпную бежим к ним. Словно взъерошенные и мокрые воробьи, рассаживаемся на порожки деревянных домиков, прислоняемся спинами к раскалившимся от солнца доскам. С удовольствием греемся, чтобы спустя некоторое время снова ринуться дружной ватагой в реку. Солнце слепит глаза, а на ресницах искрятся ещё не высохшие капли воды. Грудь переполняет необъяснимая всёпоглощающая радость, безграничное счастье и детская беззаботность. А самой большой бедой пока являются лишь разбитые коленки...
...Меня сразу же доставили в штаб. Что это за воинская часть, в какой провинции дислоцируется, узнать так и не удалось. В штабе, к своей радости, я встретился с Беловым. Он уже пару часов находится здесь. (Позже он рассказал, что моджахеды его перевозили и передавали точно так же, как и меня. А разбудить меня перед его уходом не разрешили).
Нас проводили в комнату. За длинным столом сидят несколько офицеров в полевой форме нового образца с множеством накладных карманов. При нас она была редкой, встречалась лишь на офицерах и называлась "эксперименталка". Двое из них без знаков различия. Один из них, высокий и статный, в модных солнцезащитных очках, заговорил с нами на дари. Из его речи мы разобрали лишь несколько слов.
Я не выдержал и спросил:
-Товарищ офицер, почему вы говорите с нами на дари, ведь мы же свои, русские. Да и плохо мы знаем этот язык.
-Какие вы, на хрен, свои! Вы же духи!! И одежда на вас вон, духовская. Вот и шапочка на голове для прогулок. Небось, инструкторами у них были?!
Это мгновенно "взорвался" сидевший за столом офицер.
Затем нас подвергли унизительной процедуре осмотра на предмет мужеложства и наркомании. Потом допрос продолжился. Но он был не долгим. Кто-то из сидящих намеренно громко и, как бы невзначай, проговорил, обращаясь к своему соседу: "Да чего там с ними разбираться? Закатаем их сейчас в бочки с соляркой да сожжём за частью. И никаких следов не останется".
Спину обдало противным холодом, все внутренности сжало тяжёлыми тисками. Ужас и очевидный абсурд его слов, произнесённых просто и обыденно, привёл меня в ступор.
Я лишь смог выдохнуть из себя:
-Товарищи офицеры! Пожалуйста, не убивайте нас. Ведь мы не виноваты. Мы всё вам объясним.
Никакого ответа не последовало. Вот так встреча у своих! Ничего себе приговор... Как же так? А главное, за что? Стоило ли прилагать столько усилий к нашему освобождению, чтобы тут же, не разобравшись, лишить здесь жизни?! Значит, не ошибались мы с Беловым в своих самых худших предположениях.
-Выходим! - послышалась команда.
Мы пошли на расправу, обречённо опустив головы.
-Ну, всё, держись, Жорик! - произнёс я идущему рядом товарищу, с трудом проглатывая подкативший комок к горлу.
Нас повели к какому-то строению неподалеку от штаба. Часовой на посту. Всё очень серьёзно. Это заведение очень похоже на местную гауптвахту. Так и есть, мы на "губе". На руках наших защёлкнули тяжёлые бронзовые наручники. Судя по их древности и английским буквам, они ещё со времён британской войны прошлого века. И где они их откопали? Нас посадили в маленькое помещение, обитое ящиками из-под снарядов, а вместо двери - большая сварная решётка.
Сидим уже не менее часа, словно дикие звери в клетке. Договорившись с часовыми, к помещению пробиваются любопытные солдаты. Ещё бы, врагов поймали... Они с удивлением и осторожностью рассматривают незнакомых, обросших людей в афганской одежде. Кто-то начинает грозить немедленной расправой, кто-то пытается плюнуть через решётку, воровато оглядываясь по сторонам. Через некоторое время пришёл офицер и приказал нам переодеться. Он бросил на пол ворох старой, замасленной формы, образца, аж, шестидесятых годов.
Мы не успели переодеться, как решётку открыли - на пороге стоял человек в новенькой полевой форме. За его высокой и широкой фигурой показалось до боли знакомое лицо. Ба! Да это же сержант Ионов. Он тоже одет в форму нового образца, да и лычек у него прибавилось.
-Сержант Ионов, вы узнаёте этих людей?
-Так точно, товарищ майор. Это рядовые нашего подразделения Тарасов и Белов.
Ионов громко отрапортовал, вытянувшись перед майором в струнку.
-Вы свободны, товарищ сержант.
Майор указал ему на выход.
Ионов как-то несуразно попятился назад, но, не желая так быстро уходить, он с презрением и желчью процедил: "Ну, как там у душманов?"
Что мы могли ему ответить? Он остался всё тем же Ионовым, подлым и трусливым, но сейчас он рядился в личину этакого "героя войны". И мы в его глазах были дезертирами, врагами, "духами", и нет, и не может быть нам прощения и оправдания.
Мы и, правда, даже не знали, что будет с нами через час, через два .
Прошла ещё пара часов томительного и тревожного ожидания. Сейчас решалась наша судьба. За нами вновь пришли, и мы побрели куда-то на окраину части с сопровождающим офицером. По дороге нам встретились несколько подъехавших и беспорядочно стоявших БМП, на которых сидели и курили бравые бойцы с запылёнными лицами. Они смотрели нам в глаза, потом ещё провожали взглядами в спину, но в их взглядах я не заметил ненависти или презрения. Скорее всего, это было сожаление. Кто-то даже сочувственно произнёс: "Как же вы так, ребята!" Сердце разрывалось на части от этих слов. Эх! Если бы можно было отмотать назад это страшное кино.
Впереди показалась вертолётная площадка, на которой стояла пара МИ-8. Нас повели к одному из них, он уже готовится к взлёту. Сопровождавший нас офицер помог забраться внутрь машины - в наручниках нам сделать это трудно. На борту находились ещё два пассажира и какой-то груз в ящиках.
-Мы куда-то летим,- растерянно шепнул мне Жорка.
-Да теперь уж, куда угодно. Мне всё равно.
Я ответил и сам подивился своему равнодушию.
Вертолёт набрал обороты. От шума двигателя и свиста лопастей заложило уши. Отрыв. И мы полетели.
Весь путь мы с Беловым смотрели в пол. Оборачиваться и смотреть в иллюминатор нам не разрешали. С непривычки больно режет уши. Хочется зажать их руками, только вот руки закованы.
В воздухе мы уже около полутора часов. Сколько же километров мы преодолели? Наконец, начинаем снижаться. Пилоты осторожно и мягко сажают вертолёт. Дверь открыли, и мы вышли наружу. Я совершенно не слышу, что мне говорит Белов - уши совершенно заложило. Неприятное ощущение. Озираемся по сторонам и разглядываем незнакомый ландшафт. Это какой-то аэродром, а рядом, словно в котловине, окружённой высокими горами, раскинулся большой восточный город.
К вертолёту быстро подкатил армейский УАЗик. Это за нами. Мы садимся на заднее сиденье автомобиля. Там же находится ещё один пассажир - офицер афганской армии. Он как-то привычно поздоровался с нашим сопровождающим, видимо, они были знакомы.
Едем все, молча, а мы успеваем ещё разглядывать в окно незнакомый город. Проносятся кварталы уже привычной афганской архитектуры. Чем дальше мы заезжаем в город, тем больше попадается разнообразного транспорта на широких улицах и проспектах, который непрерывно гудит и сигналит. Много на улицах и советской военной техники. Идёт повсюду оживлённая торговля. Всё чаще на глаза попадаются высокие и представительные здания и сооружения. Вдалеке, справа от нас, промелькнул даже какой-то красивый Дворец, однако он был заметно подпорчен войной.
На улицах довольно людно, много военных. Нам по пути движения попала на глаза группа афганских девушек, одетых в джинсы и футболки, беспечно и весело переговаривающихся друг с другом. И тут же, словно для контраста, попалась иная группа - женщины в мрачных паранджах. Сразу видно, что город достаточно цивилизован - так много противоположных "потоков" сливается в единое бурное течение. Что называется, "на любой вкус".
- А что это за город, товарищ майор?
Я не удержался от вопроса, слишком большое любопытство меня распирало.
-Кабул.
Майор ответил коротко, словно выстрелил словом.
"Ну, вот мы и в Кабуле. Помнишь, Жорик, как мы стремились попасть в него? Ну и сюрпризы нам преподносит наша судьба!" Я произнёс эти слова мысленно, пристально взглянув на друга. Но он понял меня и кивнул.
УАЗик остановился на какой-то красивой площади. Афганский офицер и наш майор вышли и стали о чём-то договариваться. Судя по всему, это у них не очень-то получалось. Тогда майор попросил меня помочь передать афганцу суть темы. Вся речь состояла в том, что он завтра заедет за ним утром на этой же машине.
Мои познания в дари были ограничены, но моего запаса слов хватило, чтобы афганец понял. Он утвердительно закивал головой.
Мы вновь продолжили путь. Вскоре машина остановились у непонятного сооружения с глухой и длинной стеной. Нас завели внутрь. Решётки над головой и колючая проволока сразу бросились в глаза. Да это же тюрьма! Все атрибуты этого заведения налицо. Наш майор недолго побеседовал с другими офицерами, находившимися в караульном помещении, затем передал нас и ушёл.
Один из них, осмотрев нас, вскочил с места и заорал:
-Почему не побриты?
-Так нечем же нам побриться, да и возможности такой пока не было, товарищ капитан.
-Да я вас, суки, сейчас ржавым топором заставлю бриться!
Капитан просто бесновался.
Подбежал солдат с ручной машинкой для стрижки и быстренько обрил нас наголо. А вот с отросшей щетиной пришлось изрядно помучиться. Её сдирали прямо насухо тупым лезвием. От обиды и боли горло сдавливало горькое удушье. Мы, словно опять оказались на заставе "Памир". Но капитан был доволен - наши мучения начались.
Я позднее успел шепнуть Белову: "Ну, вот мы и снова попали в привычный и знакомый нам мир. Добро пожаловать в Кабульскую гарнизонную гауптвахту!"